Таунсенд подошел к одному из полицейских:

— Дайте мне, пожалуйста, пистолет. Он заряжен?

— Я перезарядил его перед выездом сюда.

Таунсенд взял пистолет, направился к двери, повернул ручку, открыл дверь и снова закрыл, не выходя. Затем пошел вперед с пистолетом в руке.

— Я показал, как он, спустившись вниз следом за Альмой, быстро подошел к комоду под лестницей и достал оттуда револьвер, там постоянно хранившийся. Все было оговорено и подготовлено еще накануне. Потом Билл быстро пошел сюда. Одна пара глаз видела, как он шел. Но Билла это не волновало — глаза видели, но тот, кому они принадлежали, не мог никому ничего рассказать об увиденном. Он вошел сюда с револьвером, взвел курок, так, чтобы была видна гильза патрона, — продолжал Таунсенд, — и положил револьвер на стол вот так.

Он аккуратно опустил револьвер на стол, направив короткое дуло в сторону лампы, пристроенной в кресле.

— На столе были заранее определены метки, чтобы сразу точно положить оружие. Метками послужили щели между плитками, они так же могли обозначить место, как линии параллелей и меридианов на географической карте. Чтобы все сработало точно, Биллу нужно было лишь правильно установить ножки стола, подвинуть вперед или назад, так, чтобы пятно света попало на определенную щель между плитками и какое-то время двигалось вдоль нее. А пересекающиеся щели выполняли роль часовых стрелок. Он заранее выяснил, за какое время солнечный зайчик перемещается от одной щели до другой. Я не знаю результатов его вычислений. Скажем, десять минут. Тогда полторы плитки солнце пройдет за четверть часа. По тому же принципу работают все солнечные часы. Разумеется, — объяснял Таунсенд, — Билл сразу не положил револьвер на солнечное пятно. Ему нужно было алиби, и он устраивает нечто вроде мины замедленного действия. Сдвигает оружие на определенное расстояние вправо от солнечного зайчика, который должен сыграть роль детонатора, оказавшись в нужное время в нужном месте. Я сейчас положу его на расстояние лишь половины плитки.

Он оставил револьвер на столе и отошел в сторону, уводя с собой остальных.

— Он не тратил на подготовку столько времени, сколько затратил я на объяснения. Вышел из оранжереи и закрыл за собой дверь. Альма по его сигналу закричала как можно громче: «Поторопись, Билл! Мы опоздаем на поезд!» Спектакль для тех женщин, что оставались на кухне. Билл сел в машину, и они уехали.

Вот, пожалуй, и все, — завершил Таунсенд свой рассказ, добавив: — Все очень просто: достать из комода оружие, войти сюда, положить на стол на заранее определенное место и направить дуло в сторону спящего брата. Правда, Билл сам не стрелял в него. Но все же, джентльмены, это было убийство. И обвинили в нем меня. Кстати, вы можете засекать время по часам, если хотите. Или давайте просто постоим и посмотрим.

Кто-то достал часы. Эймс следил за движением солнечного зайчика, медленно ползшего по своей траектории. Слишком медленно, чтобы замечать движение.

Эймс нарушил молчание, возможно, чтобы снять напряжение:

— А откуда они могли знать, что по дороге встретят Струтерса, своего соседа, который потом подтвердил их показания?

— Трудно сказать наверняка, — пожал плечами Таунсенд. — Хотя я думал об этом. Может быть, утром Альма невзначай расспросила соседей, кто из них собирается днем в город.

Солнце наконец добралось до открытой обоймы. Желтая звездочка блика сияла в синем полумраке.

Медленно текли минуты. Трудно заметить движение солнечного пятна, но оно не прекращается ни на мгновение. Вот яркий зайчик уже почти миновал обойму, переползая на другую сторону револьвера.

Все замерли, воцарилась полная тишина. Раз или два Таунсенд поймал на себе вопрошающие взгляды, но любопытные тотчас молча отводили глаза.

Черная нить разгадки тянулась из открытой обоймы, потом оборвалась, исчезла, превратилась в ничто. Ничего не произошло.

Уже три луча солнечной звезды миновали обойму, по ней двигался четвертый.

— Я понял, что вы хотели нам показать, — произнес наконец Эймс. — Но, похоже, на этот раз ничего не полу…

Внезапная и яростная маленькая вспышка заставила всех вздрогнуть. Сразу же из дула револьвера вырвалось пламя, грохот выстрела сотряс стол и стены оранжереи, запахло едким пороховым дымом.

От лампы в кресле осталась только ножка, она разлетелась вдребезги.

— То же самое произошло с головой Гарри Дидрича, — заметил Таунсенд.

— Вот, значит, как оно все было, — задумчиво произнес Эймс.

— Значит, так, — эхом отозвался Таунсенд.

— Возможно, — продолжал Эймс. — Но свидетель, которого нельзя заподозрить в сговоре, видел, как вы выбежали из дома с револьвером в руках.

— К счастью, старик видел и это, — сказал Таунсенд. — Я спал в соседней комнате. От выстрела проснулся и бросился сюда посмотреть, что произошло. Естественно, я был потрясен, схватил револьвер и выбежал с ним из дома. Увидел проходившую мимо машину и стал звать на помощь. — Таунсенд пожал плечами. — Ясно, что Дидричи повели себя так, как задумали. Им не составило труда убедить мистера Струтерса, что я собирался их застрелить. Возможно, Альма кричала, чтобы заглушить мои слова.

— Отлично сработано, — сказал Эймс. В его голосе звучала смесь зависти и восхищения.

Все вышли из дома и сели в машину. Полицейский на своем посту стоял, держась за спинку качалки. Можно было с уверенностью предположить, что, как только машина скроется из виду, он снова с удобством в ней расположится.

Дом Дидричей исчез за деревьями. По бокам шоссе замелькали кусты.

— Куда меня теперь? — спросил Таунсенд равнодушно.

Эймс щелкнул замком портфеля и достал расшифрованные записи сигналов азбуки Морзе старого Эмиля Дидрича.

— Я передам материал в прокуратуру и, разумеется, сопровожу своим докладом, где будет отражено все, что вы нам показали. Формально с этого момента я больше не занимаюсь вашим делом. Но… — он ободряюще поглядел на Таунсенда, — думаю, вашим передрягам скоро придет конец. Надо лишь пройти через процедуру снятия с вас официальных обвинений, а потом я задержу вас на некоторое время как важного свидетеля против вдовы Гарри Дидрича. Это нечто вроде условного освобождения или подписки о невыезде: вы должны быть в распоряжении следствия, пока не закончится судебный процесс. Но я сделаю все, чтобы облегчить ваше положение.

И он немедленно приступил к выполнению своего обещания. Когда они подъехали к полицейскому участку, находившемуся в одном здании с тюрьмой, Эймс сказал охраннику:

— Заключенный пообедает вместе со мной в кабинете. Я пришлю его к вам позже.

Он заказал обед на двоих из ресторана на другой стороне площади и попросил присовокупить пару бутылок пива.

— Наверное, вам должно казаться забавным, — сказал Таунсенд, — делить трапезу с человеком, которого так долго и с таким упорством вы пытались поймать.

— Да, — признался Эймс, допивая пиво и улыбаясь. — Но с этим кончено. Я гнался за человеком по имени Дэн Ниринг. Я упустил его где-то на пути к Тиллари-стрит. Не думаю, что он когда-нибудь снова появится здесь или еще где-нибудь.

Таунсенд видел, что темные агатовые глаза глядят на него вполне дружелюбно.

Глава 24

Приветствия и прощания

К платформе Нью-Джерико приближался поезд. Он должен был отвезти Фрэнка в настоящее, к Вирджинии. Уже слышались пыхтение паровоза и перестук колес на стыках рельсов. Вот поезд появился из-за поворота, вытянулся в струнку, прогремел мимо, обдувая людей на платформе горячим ветром, и остановился, когда люди окончательно потеряли надежду и решили, что он проследует Нью-Джерико без остановки.

Человеку, который должен был выступить на предстоящем процессе против Альмы Дидрич в качестве главного свидетеля, и помощнику шерифа, сопровождавшему свидетеля, пришлось бежать по платформе, чтобы успеть влезть в вагон.

Первым в вагон поднялся помощник шерифа. Таунсенд поднял ногу на ступеньку и обернулся, чтобы попрощаться с Эймсом. Тот ткнул Таунсенда пальцем в руку — в то место, где детям прививают оспу, — и сказал:

— Вы должны снова быть здесь не позже среды. Это все, чего я пока смог для вас добиться. Вы сообщили ей, что возвращаетесь?

— Нет, я появлюсь перед ней ниоткуда, как уже однажды случилось. Но теперь я вернусь навсегда. Я привез бы ее сюда, но боюсь, что ее станет преследовать пресса, когда начнется слушание дела.

— Я позабочусь о ней, — пообещал Эймс. — И устрою вам комнату с пансионом.

Поезд тронулся. Таунсенд прошел за помощником шерифа в вагон и сел у окна; снял шляпу, повесил на крючок и откинулся на спинку сиденья. Нью-Джерико уплывал назад. Внезапно краем глаза он вдруг уловил нечто, невольно напомнившее ему о прошлых опасностях. По перрону за поездом бежал Эймс и размахивал каким-то блестящим металлическим предметом.

Таунсенд высунулся из окна, и Эймс на ходу протянул ему портсигар, который Фрэнк когда-то пытался заложить в ломбарде в районе Тиллари-стрит.

— Вы оставили в кабинете вчера вечером, а я забыл его вернуть. Что вас рассмешило? — спросил он, заметив на губах Таунсенда улыбку.

— Ничего. Просто жизнь идет по кругу, верно? Мы заканчиваем там, где начали. Когда я впервые вас увидел, вы тоже бежали за поездом и нас разделяло окно.

Эймс отставал и остался далеко позади, когда поезд набрал скорость. За окнами проплыло небольшое сельское кладбище.

Таунсенд сразу узнал знакомый холмик. Он успел кинуть взгляд на небольшой надгробный камень, его единственный подарок Рут Дилон. Рут, которая так много ему дала — и прошлое, и будущее. Он поднял к виску два сжатых пальца и резко отбросил в сторону — приветственный и прощальный жест.