— Это ты остановил дробилку?

— Я думал…

Дюкро первым ступил на лестницу. За ним Мегрэ.

Где-то выше слышались шаги, голоса. На втором этаже открылась дверь, и Жанна Дюкро бросилась к мужу.

Она едва держалась на ногах. Дюкро подхватил ее, глазами поискал для нее опору и, словно куль, сунул в руки толстой, сопящей соседки.

Они пошли дальше. Но странно: на лестнице Дюкро вдруг обернулся — ему зачем-то понадобилось убедиться, что Мегрэ все еще следует за ним.

Между четвертым и пятым этажами встретился комиссар окружного управления полиции; он спускался вниз со шляпой в руке и при виде Дюкро начал было:

— Господин Дюкро, позвольте мне выразить…

— К чертовой матери!

И, отстранив его, продолжал подниматься.

— Комиссар, я…

— Потом, — буркнул Мегрэ.

— Он оставил письмо, в котором…

— Давайте сюда.

Он буквально на лету подхватил письмо и сунул в карман.

Сейчас средоточием всего был один-единственный человек: он тяжело, с хрипом дыша взошел по лестнице и остановился перед дверью с медной ручкой. Дверь тотчас отворилась.

Это была мансарда. В комнате стояли стол с книгами и кресло, обитое таким же красным плюшем, что и внизу.

У стола врач подписывал предварительное заключение и не успел помешать Дюкро сорвать простыню, прикрывавшую тело сына.

Все молчали. Казалось, что Дюкро всего лишь невероятно поражен, как бывает, когда видишь что-то непонятное.

Он порывисто нагнулся к покойному, видимо намереваясь обнять его. Но не сделал этого, словно испугавшись. Выпрямился, отвел от сына глаза. Посмотрел на потолок, потом на дверь.

— На окне, — тихо пояснил врач.

Жан повесился на рассвете. Обнаружила это служанка родителей, обычно приносившая в мансарду первый завтрак.

И тут Дюкро вновь доказал, что он человек необычайного самообладания: повернувшись к Мегрэ, он коротко бросил:

— Письмо!

Значит, совершая это страшное восхождение по лестнице, он все видел и все слышал!

Мегрэ вынул из кармана письмо. Дюкро взял его, охватил одним взглядом и бессильно опустил руки. Письмо упало на пол.

— Как можно быть таким дураком!

И все. Именно это он и подумал. Так горе выплеснулось из глубины его сердца, и это было пострашнее бесконечных излияний.

— Да читайте же! — крикнул он Мегрэ, разозлившись, что тот недостаточно быстро поднял записку.


«Покушение на отца совершил я и теперь наказываю себя. Пусть мама не отчаивается».

Дюкро глухо засмеялся.

— Представляете себе?

Он дал врачу снова накрыть тело и теперь не знал, что ему делать — оставаться в комнате или спуститься к себе, сесть или двигаться.

— Все это вранье, — сказал он.

Потом положил Мегрэ на плечо руку, большую, тяжелую, усталую.

— Пить хочу.

Лоб у него совсем взмок от пота, волосы на висках слиплись, на скулах проступили синие тени.

Глава 5

Когда на другое утро, около девяти, Мегрэ приехал в уголовную полицию, служитель доложил, что комиссара кто-то спрашивал по телефону:

— Он не назвал себя, сказал только, что позвонит попозже.

В ворохе почты, на самом верху лежало служебное донесение:


«Утром в Шарантоне обнаружен труп помощника смотрителя шлюза, повесившегося на воротах».

Мегрэ не успел даже удивиться — зазвонил телефон.

Что-то буркнув, комиссар снял трубку и с изумлением услышал на другом конце провода знакомый голос; только теперь он звучал совсем просто, почтительно, даже с какой-то совсем уж неожиданной робостью.

— Алло! Это вы, комиссар?.. Говорит Дюкро. Вы не можете сейчас же приехать ко мне? Я мог бы явиться и сам, но это будет не то. Алло!.. Я сейчас не в Шарантоне, а у себя в конторе, набережная Целестинцев, 33. Приедете?.. Спасибо.



Вот уже десять дней стояла ясная погода, и в косых лучах утреннего солнца, пронизывавших молодую листву, воздух казался зеленоватым, как неспелая смородина. Весна нигде не ощущалась так явственно, как на Сене. Добравшись до набережной Целестинцев, Мегрэ с завистью бросил взгляд на какого-то студента и старичков, рывшихся в пыльных книжных развалах у букинистов.

Дом номер 33 оказался довольно старым трехэтажным зданием; двери его украшало множество медных табличек. Внутри все выглядело, как обычно выглядят конторы, разместившиеся в небольших особняках. Прямо перед комиссаром оказалась лестница, ведущая на второй этаж, и пока Мегрэ искал, к кому обратиться, наверху лестницы появился Дюкро.

— Сюда, пожалуйста.

Он провел комиссара в контору, некогда бывшую залой; в ней еще сохранился потолок с лепниной, зеркала, позолота; все уже давно отжило свой век и не вязалось со строгой мебелью светлого дерева.

— Вы прочли, что написано на медных табличках? — спросил Дюкро, жестом приглашая Мегрэ сесть. — Внизу помещается Общество Марнских карьеров. Здесь — отдел буксировки, а на третьем этаже — отдел водных перевозок. И все это вместе значит — Дюкро.

Однако в словах его не слышалось былой кичливости, словно все это потеряло значение. Он сел спиной к свету; на рукаве темно-синего тяжелого суконного пиджака Мегрэ увидел траурную повязку. Дюкро не побрился, и лицо его казалось дряблым.

Он молча вертел в руках погасшую трубку, и тут Мегрэ понял, что есть два Дюкро: заносчивый, властный, самодовольный богач, снова и снова с наслаждением играющий эту роль — даже без публики, даже наедине с собой, и совсем другой человек — довольно робкий, неловкий, вдруг позабывший о самолюбовании.

Впрочем, отказаться от привычной роли, видимо, было не так-то просто! Дюкро во что бы то ни стало нужно возвышаться над суетой обыденной жизни. И вот уже у него в глазах опять появился особый блеск, предвестник нового спектакля.

— В эту контору я захожу как можно реже, тут достаточно всякого сброда, чтобы и без меня делать, что полагается. А сегодня утром мне просто надо было куда-то скрыться.

Мегрэ молчал, и это злило Дюкро: без реплик партнера играть куда труднее.

— Знаете, где я провел ночь? В гостинице на улице Риволи. Дома, сами понимаете, все в трансе: жена, старуха теща, дочь, ее болван муж. А тут еще соседи! Такой балаган устроили! Вот я оттуда и удрал.

Голос звучал искренне, и в то же время Дюкро явственно смаковал слово «балаган».

— Я терпел-терпел, потом стало совсем невмоготу. Вам не случалось испытывать такое?

И без всякого перехода он взял со стола и положил перед Мегрэ помятую газету, отчеркнув ногтем какую-то заметку.

— Читали?


«Как стало известно, дивизионный комиссар уголовной полиции Мегрэ, далеко не достигший предельного возраста, подал заявление об отставке, которое и было принято. Он оставляет свой пост на следующей неделе.

Его место, по всей вероятности, займет комиссар Ледан».

— Ну и что? — удивился Мегрэ.

— Значит, у вас остается еще шесть дней, так ведь?

Дюкро больше не сел. Ему нужно было выходиться.

Заложив большие пальцы за проймы жилета, он шагал взад и вперед, то поворачиваясь к окну, то уходя в глубину залы.

— Помните, вчера я спросил, сколько вам платят? А сегодня я вот что хочу сказать: я вас узнал куда лучше, чем вы думаете, и предлагаю вам с будущей недели перейти работать ко мне — за сто тысяч франков в год. Только не отвечайте сразу.

Он раздраженно открыл одну из дверей и жестом подозвал комиссара. В светлом кабинете перед кучей папок, с длинным мундштуком во рту, сидел человек лет тридцати, уже начавший седеть, а за соседним столом машинистка ждала, когда он начнет диктовать.

— Управляющий буксирной службой, — объявил Дюкро. Представленный стремительно встал со стула, а Дюкро добавил, выделяя слово «господин»: — Не утруждайте себя, господин Жаспар. Да, кстати, напомните-ка мне, чем это вы занимаетесь по вечерам. Ведь вы, кажется, даже завоевали какое-то первенство?

— По кроссвордам.

— Да, да, совершенно верно. Прекрасно. Вы слышите, комиссар, господин Жаспар, управляющий буксирной службой, тридцати двух лет от роду, завоевал первенство по кроссвордам.

Теперь Дюкро подчеркивал каждое слово, а на последнем грубо захлопнул дверь, остановился перед Мегрэ и посмотрел ему в глаза.

— Видели этого придурка? Внизу на третьем этаже таких тоже полно; все хорошо одеты, вежливы, словом, как говорится, преданные делу труженики. И заметьте, сейчас господин Жаспар расстроен и старается понять, чем мне не угодил. Машинистка разнесет сие происшествие по конторе, и дней десять все будут мусолить его, как леденец. Я дал ему звание управляющего, и он воображает, что на самом деле чем-то управляет. Хотите сигару?

На камине стоял ящичек с «гаванами», но комиссар предпочел набить трубку.

— Вам я не предлагаю никаких званий. Вы уже имеете кое-какое представление о моем деле: с одной стороны — перевозки, с другой — буксирная служба; потом еще карьеры и все прочее. Причем это «прочее» очень растяжимо. Я распоряжусь, чтобы мои службы вас не беспокоили. Приходите и уходите, когда сочтете нужным. И суйте нос во все щели.

Перед глазами Мегрэ снова на мгновение появились длинные, обсаженные деревьями каналы, кумушки в черных соломенных шляпках и вагонетки, сбегающиеся из карьеров к баржам. Дюкро нажал кнопку звонка. Вошла секретарша с блокнотом.

— Пишите: «Мы, нижеподписавшиеся, Эмиль Дюкро и Мегрэ… — а как вас зовут? — и Жозеф Мегрэ, заключили нижеследующее соглашение. Начиная с 18 марта г-н Жозеф Мегрэ поступает на службу…» — Дюкро взглянул на комиссара, нахмурился и бросил секретарше: — Можете идти.