– Вполне возможно. А где это случилось?

– По-моему, в газете написано, что больница находится в Маркет-Бейзинге. Я почему-то беспокоюсь, хотя понимаю, что это страшно глупо. Мало ли людей с фамилией Каули, а Пруденс на свете сколько угодно. И все-таки я решила тебе позвонить и выяснить. Удостовериться в том, что мама дома и с ней все в порядке.

– Понятно, – сказал Томми. – Все понятно.

– Ну скажи, папа, она дома?

– Нет, дома ее нет, и я совершенно не уверен, что с ней все благополучно.

– Что ты говоришь! – воскликнула Дебора. – Где же она и что делает? Ты, наверное, был в Лондоне по своим дурацким секретным делам столетней давности, чесал язык со старыми приятелями.

– Ты совершенно права, я вернулся только вчера вечером.

– И обнаружил, что мамы нет дома, или ты знал, что ее не будет? Ну же, пап, рассказывай. Я же чувствую, что ты встревожен. Прекрасно чувствую. Что произошло? Мама наверняка снова что-то затеяла, ведь так? Лучше бы сидела тихо и мирно дома, ведь она уже не молоденькая.

– Ей не дает покоя одно обстоятельство, связанное со смертью тетушки Ады, твоей двоюродной бабушки.

– Что это за обстоятельство?

– Одна из пациенток этого дома сказала ей нечто такое, что ее обеспокоило. Эта старушка много чего говорила, и твоя мама стала опасаться за ее жизнь. И вот, когда мы приехали в приют разобрать вещи твоей двоюродной бабушки, мы решили поговорить с этой дамой, и тут выяснилось, что она довольно неожиданно уехала оттуда.

– Но что же тут странного? Это вполне естественно.

– Ее забрали родственники.

– И это тоже естественно. С чего это маме вздумалось волноваться?

– Она вдруг решила, что с этой старушкой что-то случилось.

– Понятно.

– Боюсь, что это звучит несколько драматично, но старушка исчезла. Все было обставлено наилучшим образом: подтверждено стряпчими, банком и так далее. Беда только в том, что мы не могли найти концов, так и не сумели выяснить, куда же она девалась.

– Ты хочешь сказать, что мама отправилась на поиски?

– Да. И не вернулась, как обещала, хотя накануне позвонила и предупредила, что приедет. Это было два дня назад.

– И о ней ничего не известно?

– Ничего.

– Неужели ты не мог как следует за ней приглядеть, чтобы она во что-нибудь не впуталась? – строго проговорила Дебора.

– За ней невозможно уследить. Это не под силу ни одному человеку. И тебе тоже, Дебора, если хочешь знать. Тебе известно, как она отправилась на войну и делала такие вещи, которые ее не касались и заниматься которыми ей было совершенно не обязательно.

– Но ведь сейчас дело обстоит совсем по-другому. Она ведь совсем старая. Должна бы сидеть дома и беречь себя. Я думаю, ей просто стало скучно. В этом все дело.

– Ты говоришь, больница в Маркет-Бейзинге? – спросил Томми.

– Мелфордшир. От Лондона час-полтора езды. На поезде.

– Правильно, – сказал Томми. – А рядом с Маркет-Бейзингом есть деревушка под названием Сэттон-Чанселор.

– При чем тут эта деревушка?

– Это долгая история, сейчас некогда рассказывать. Она связана с картиной, на которой изображен дом, стоящий на канале.

– Я что-то плохо тебя слышу. О чем ты говоришь?

– Неважно, сейчас буду звонить в эту больницу в Маркет-Бейзинге, постараюсь все выяснить. У меня такое чувство, что это наверняка твоя мама. При сотрясении мозга люди часто вспоминают то, что с ними случалось в детстве, и только потом, медленно и постепенно, к ним возвращается настоящее. Она вспомнила свою девичью фамилию. Вполне возможно, что она попала в аварию, однако нисколько не удивлюсь, если кто-то стукнул ее по голове. Именно такие вещи случаются с твоей матерью. Она любит вмешиваться в чужие дела. Как только что-нибудь узнаю, немедленно тебе сообщу.

Сорок минут спустя Томми взглянул на часы и с тяжелым вздохом опустил трубку на рычаг. В это время появился Альберт.

– Что же с вашим обедом, сэр? – спросил он. – Вы ничего не ели, а я должен покаяться, начисто забыл про эту курицу. От нее ничего не осталось – сплошной уголь.

– Есть я не хочу, но мне необходимо выпить. Принесите мне двойное виски.

– Несу, сэр, – отозвался Альберт.

Через несколько минут Альберт принес требуемое и поставил рядом со старым, но очень удобным креслом, в котором уютно устроился Томми.

– А теперь, – сказал он, – я должен вам все рассказать.

– Дело в том, сэр, – сказал Альберт извиняющимся тоном, – что я уже почти все знаю. Понимаете, поскольку я понял, что дело касается хозяйки, я взял на себя смелость поднять телефонную трубку, которая находится в спальне. Я надеялся, что вы не станете меня упрекать, ведь речь идет о хозяйке.

– Я вас не упрекаю, – сказал Томми. – Действительно, если бы пришлось объяснять все сначала...

– Вы дозвонились до больницы, верно? Говорили и с доктором, и со старшей сестрой.

– Нет нужды повторять все сначала.

– Больница в Маркет-Бейзинге, – недоумевал Альберт. – Она никогда не говорила об этом городе. И адреса такого не оставляла.

– Вполне возможно, что она туда и не собиралась ехать, – сказал Томми. – Насколько можно судить, ее треснули по кумполу в каком-нибудь никому не известном месте. А потом погрузили в машину и выбросили на краю дороги, чтобы кто-нибудь ее подобрал. Считалось бы, что это обычный случай: сбили и быстренько смылись от греха подальше. Завтра разбудите меня в половине седьмого, – добавил он. – Я хочу выехать пораньше.

– Прошу прощения за подгоревшую курицу, сэр. Я поставил ее в духовку, чтобы подогреть, и забыл.

– Бог с ней, с курицей, – сказал Томми. – Я всегда считал, что они глупые птицы, вечно оказываются на дороге, квохчут и лезут под колеса. Закопайте ее завтра утром, да поторжественнее.

– Хозяйка не очень серьезно пострадала? Опасности для жизни нет, сэр? – спросил Альберт.

– Уймите свою буйную фантазию, – посоветовал ему Томми. – Если бы вы слушали как следует, вы бы поняли, что она уже пришла в себя, вспомнила, кто она и где находится, и они обещали держать ее там до моего приезда, а тогда уже я сам о ней позабочусь. Она ни в коем случае не сможет удрать и снова заняться своими идиотскими расследованиями.

– Кстати, о расследованиях, – проговорил Альберт, деликатно кашлянув.

– Мне не особенно хочется касаться этой темы, – заявил Томми. – Забудьте о них, Альберт. Если вам нечем заняться, попробуйте научиться выращивать цветы на балконе или займитесь изучением бухгалтерии.

– Нет, я просто подумал... Я говорю о ключах...

– Ну и что о ключах?

– Я просто размышлял.

– Именно отсюда идут все беды в жизни. От размышлений.

– Ключи к этой истории. Картина, к примеру. Ведь это же ключ, разве не так?

Томми заметил, что Альберт снова повесил картину с домом на прежнее место.

– Если вы считаете, что картина – это ключ, то как вы думаете – к чему? – Он слегка покраснел из-за неловкости произнесенной им фразы. – Я хочу сказать: что все это значит? Это же должно что-нибудь означать. Я думаю, – продолжал Альберт, – если вы извините меня за то, что я собираюсь сказать...

– Выкладывайте, Альберт.

– Я вот подумал о письменном столе.

– О письменном столе?

– Да. О том, который привезли сюда вместе с маленьким столиком, двумя креслами и другими вещами. Вы ведь говорили, что этот стол – фамильная вещь, верно?

– Он принадлежал тетушке Аде.

– Вот о нем я и подумал, сэр. Именно в таких местах и отыскиваются ключи. В старых столах. Во всяких старинных предметах.

– Вполне возможно, – согласился Томми.

– Это, конечно, не мое дело, я понимаю, и мне, наверное, не следовало вмешиваться, но, пока вас не было, я невольно поинтересовался. Я просто обязан был посмотреть.

– Что? Посмотреть, что находится в столе?

– Да, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что может оказаться ключом. В старых столах бывают тайники.

– Возможно, – снова согласился Томми.

– Ну и вот. Там и может скрываться ключ. Запертый в секретном ящичке.

– Интересная идея. Но, насколько я понимаю, у тетушки Ады не было никаких оснований прятать что-то в тайниках.

– С этими старыми дамами никогда нельзя быть уверенным. Они любят прятать вещи. Совсем как сойки или сороки. Не помню, которые из них. Там может оказаться тайное завещание или еще что-нибудь в этом же роде, написанное симпатическими чернилами, или же драгоценности.

– Прошу прощения, Альберт, но боюсь, что я должен вас разочаровать. Я совершенно уверен, что в старом письменном столе, принадлежавшем дядюшке Уильяму, не может быть ничего подобного. Обыкновенный старик, который и всегда-то отличался скверным характером, а под конец жизни к тому же оглох и немного спятил.

– Но я все-таки считаю, – настаивал Альберт, – ведь ничего не случится, если мы посмотрим? Во всяком случае, в ящиках надо навести порядок, – добавил он тоном ревностного блюстителя чистоты. – Вы же знаете, как старые дамы обращаются с вещами. Они за ними совершенно не следят, что и немудрено при их-то ревматизме, артрите и так далее.

Томми помедлил с ответом. Он вспомнил, что они с Таппенс быстро осмотрели ящики стола, сложили все бумаги в несколько конвертов, вынули из нижних ящиков два мотка шерсти, две вязаные кофточки, черную бархатную накидку и три новые наволочки и положили все это к остальным вещам и одежде, предназначенным для бедных. Возвратившись домой, они просмотрели бумаги, сложенные в конверты. Ничего интересного там не оказалось.

– Мы уже осматривали этот стол, Альберт, – сказал он наконец. – Целых два вечера потратили. Там оказалось два или три любопытных письма, рецепт, как готовить вареную ветчину, еще какие-то рецепты, старые продовольственные карточки и талоны, еще кое-что связанное с войной. Ничего особенно интересного.

– Но это же, – возразил Альберт, – просто старые бумаги, все, что люди обычно хранят у себя в столах. А я имею в виду совсем другое. Вы знаете, когда я был совсем мальчишкой, я полгода проработал у торговца антиквариатом, частенько помогал ему подделывать вещи под старину. Тогда мне и пришлось столкнуться с тайниками. Они все примерно на один манер. Есть всего два или три способа спрятать в столе тайник, так что если их знать, то обнаружить его нетрудно. Вы не думаете, сэр, что все-таки стоит посмотреть? Мне бы не хотелось делать это самому, без вас. С моей стороны это была бы слишком большая смелость. – Он посмотрел на Томми с умильным видом пса, ждущего подачки.