Агата Кристи - Щелкни пальцем только раз

Если она всерьез занялась расследованием, она страшно разозлится, если он, Томми, бросится в полицию и станет плакаться, что у него-де пропала жена. Он так и слышал, как Таппенс ему выговаривает: «Как ты мог сделать такую глупость?! Я вполне способна сама о себе позаботиться. Пора бы тебе это знать». (Но верно ли это? Действительно ли она способна о себе позаботиться?)

Никогда нельзя быть уверенным, куда заведет Таппенс ее воображение.

Может быть, она в опасности? Но пока в этом деле с миссис Ланкастер не было никаких признаков опасности. Если, конечно, не принимать в расчет того, что навоображала себе Таппенс.

Если он пойдет в полицию и заявит, что его жена не вернулась домой, как обещала... Да они просто будут сидеть и сочувственно на него смотреть, посмеиваясь в душе, а потом станут осторожно и тактично расспрашивать о том, есть ли у его жены друзья мужского пола!

– Я сам ее найду, – решительно заявил Томми. – Должна же она где-то находиться. Понятия не имею где – на севере, юге, востоке или западе. Но как же она могла не сказать, откуда звонит! Как это глупо с ее стороны!

– А может быть, ее похитили гангстеры?

– Полно, Альберт, не будьте ребенком. Пора бы повзрослеть и не думать о таких глупостях.

– Что вы собираетесь предпринять, сэр?

– Поеду в Лондон, – сказал Томми, взглянув на часы. – Сначала позавтракаю у себя в клубе с доктором Мерреем, который звонил мне вчера вечером, – он хочет со мной поговорить о каких-то делах, касающихся моей покойной тетушки. А вдруг он подаст мне какую-нибудь полезную мысль? Ведь вся история началась именно в «Солнечных горах». Кстати, захвачу с собой картину, которая висит у нас в спальне.

– Вы собираетесь отнести ее в Скотленд-Ярд?

– Нет, я ее отнесу на Бонд-стрит.

Томми выскочил из такси, заплатил шоферу и нагнулся к сиденью в салоне, чтобы взять кое-как запакованную картину. Неловко держа ее под мышкой, он вошел в «Нью-Атениан-Галлери» – одну из наиболее значительных картинных галерей в Лондоне.

Нельзя сказать, чтобы Томми был большим поклонником живописи; он направил свои стопы в эту галерею просто потому, что там служил его приятель.

Слово «служил» было самым подходящим в данной ситуации, поскольку приглушенные голоса, приветливые улыбки и сочувственный интерес создавали атмосферу церковного богослужения.

Встав со своего места, к нему тут же подошел молодой блондин и, узнав его, приветственно улыбнулся.

– Здравствуйте, Томми, – сказал он. – Давно мы с вами не виделись. Что это вы нам принесли? Не может быть, чтобы вы занялись живописью на старости лет. Многие в наше время этим грешат, только вот результаты, как правило, весьма плачевны.

– Не думаю, чтобы художественное творчество было сильной стороной моей натуры, – отозвался Томми. – Хотя должен признаться, что недавно я прочитал книжицу, в которой простейшими словами объясняется, что даже пятилетний ребенок может легко научиться рисовать акварельными красками.

– Храни нас Бог, если вы действительно решите этим заняться.

– Сказать по правде, Роберт, я просто хочу обратиться к вам как к эксперту по живописи. Хочу узнать ваше мнение вот об этом.

Роберт принял картину из рук Томми и ловко снял неряшливую обертку, продемонстрировав недюжинный опыт в деле обращения с произведениями искусства различных размеров, их упаковки и так далее. Он поставил картину на стул, некоторое время внимательно разглядывал ее, а потом отошел на несколько шагов назад. После этого он обернулся к Томми.

– Ну и что, – сказал он, – что вы хотите узнать? Вы, наверное, хотите ее продать?

– Нет. Продавать я ее не собираюсь, Роберт. Я хочу о ней разузнать. Для начала хочу узнать, кто автор этой картины.

– Между тем, – заметил Роберт, – если бы вы решили ее продать, то сейчас самое подходящее время. Вот лет десять назад это было бы трудно, а теперь Боскоуэн снова входит в моду.

– Боскоуэн? – Томми вопросительно посмотрел на приятеля. – Это фамилия художника? Я разглядел, что подпись начинается на Б, но всю фамилию разобрать не смог.

– О, это Боскоуэн, никаких сомнений. Он был очень известен лет двадцать назад. Часто выставлялся, его хорошо раскупали. У него отличная техника письма. А потом, как это часто случается, вышел из моды до такой степени, что невозможно было продать ни одной его картины. Но в последнее время мода на него возвратилась. На него, Суитчуорда и Фондаллу. Все они словно возродились.

– Боскоуэн, – повторил Томми.

– Б-о-с-к-о-у-э-н, – продиктовал Роберт по буквам.

– Он продолжает работать?

– Нет, он умер. Несколько лет назад. Ему было шестьдесят пять, когда он умер. Весьма плодовитый художник, причем очень многие его полотна сохранились. Мы подумываем о том, чтобы устроить выставку его работ. Планируем открыть ее месяцев через пять. Думаю, это будет достаточно прибыльное мероприятие. А почему вы им заинтересовались?

– Это долгая история. Как-нибудь я приглашу вас позавтракать со мной и тогда расскажу все с самого начала. Сложилась запутанная и достаточно идиотская ситуация. Мне только хотелось разузнать все, что возможно, о Боскоуэне и о доме, который изображен на картине, если вы случайно что-нибудь о нем знаете.

– Что касается последнего, то сразу я ничего не могу вам сказать. Он часто писал подобные сюжеты. Небольшие сельские домики, обычно расположенные уединенно; одинокая ферма, а рядом – корова, а то и две, иногда крестьянская телега, но всегда где-то в отдалении. Спокойные сельские пейзажи. Все выписано очень тщательно, никаких грубых мазков, кажется, что это эмаль. Очень своеобразная техника, публике она нравилась. Писал он и во Франции, главным образом в Нормандии. Старинные церкви. У меня здесь есть одна картина, сейчас я вам ее покажу.

Он подошел к площадке лестницы и крикнул что-то вниз. Через минуту возвратился, держа в руках небольшой холст, который и водрузил на другой стул.

– Вот, – сказал он. – Церковь в Нормандии.

– Да, вижу. Примерно то же самое, – кивнул Томми. – Моя жена говорит, что в этом доме – на картине, что я вам принес, – никогда никто не жил. Теперь я понимаю, что она имела в виду. В этой церкви никогда не бывало службы, в нее никто не ходил и никогда не пойдет.

– Ваша жена, пожалуй, уловила настроение. Тихие, спокойные жилища, никаких следов человеческого присутствия. Он вообще редко писал людей. На пейзажах только изредка встречаются человеческие фигуры, как правило, они отсутствуют. Мне кажется, это придает его произведениям своеобразное очарование. Ощущение удаленности от мира. Он словно бы намеренно убирает из своих картин человека, подчеркивая тем самым мирный, безмятежный характер сельского пейзажа. Может быть, именно это и стало причиной его успеха. В наши дни слишком много повсюду людей и машин, слишком много шума на дорогах и вообще суеты в жизни. А на его полотнах покой. Абсолютный покой. Природа, и только природа.

– Да, это можно понять. А что вообще он был за человек?

– Я не знал его лично. Это все было до меня. О нем отзывались как о человеке, довольном собой. Он был о себе как о художнике более высокого мнения, чем следовало. Важничал немножко. Но отличался добротой, все его любили. И не прочь был приволокнуться за хорошенькой женщиной.

– Как вы думаете, где может находиться этот дом? Я полагаю, что в Англии.

– Я с вами согласен. Вы хотите, чтобы я это выяснил?

– А это возможно?

– Думаю, что лучше всего будет обратиться к его жене, точнее вдове. Он был женат на Эмме Уинг, она скульптор. Ее имя хорошо известно, хотя работ у нее не так уж много. Но то, что есть, – великолепно. Вы могли бы поехать к ней и расспросить. Она живет в Хэмпстеде. Могу дать вам адрес. Я в последнее время много с ней переписывался по поводу выставки картин ее мужа, которую мы затеваем. Кроме того, у нас имеется несколько ее собственных работ. Я сейчас дам вам ее адрес.

Он подошел к письменному столу, открыл какой-то гроссбух, нацарапал несколько слов на карточке и протянул ее Томми.

– Вот, держите, – сказал он. – Не знаю, что у вас за тайны. Вы ведь всегда были загадочным человеком, Томми, не так ли? Мы бы с удовольствием взяли на его выставку вашу картину. Прекрасный образчик творчества Боскоуэна. Я вам напишу ближе к делу, напомню о такой возможности.

– Вам случайно не знакома некая миссис Ланкастер?

– Так сразу трудно вспомнить. А что, она художница или что-нибудь в этом роде?

– Мне кажется, что нет. Это просто одна старушка, которая последние несколько лет жила в доме для престарелых. Она некоторым образом связана с этой историей, поскольку картина в свое время принадлежала именно ей, а потом она подарила ее моей тетушке.

– К сожалению, это имя ничего мне не говорит. Все-таки вам следует повидаться с миссис Боскоуэн.

– А что она собой представляет?

– Она, как мне кажется, была много моложе своего мужа. Это весьма незаурядная личность. – Он несколько раз кивнул, словно подтверждая свои слова. – Да, весьма интересная особа. Да вы и сами в этом убедитесь.

Он взял картину, передал ее кому-то и велел распорядиться, чтобы ее снова завернули.

– Приятно, должно быть, иметь в своем распоряжении столько помощников, – заметил Томми.

Он огляделся, только что обратив внимание на экспозицию в зале.

– Что это у вас такое? – спросил он, содрогнувшись.

– Это Поль Ягеровский, талантливый молодой славянин. Говорят, что все это он создал под воздействием наркотиков. Он вам не нравится?

Взгляд Томми остановился на огромной сетке, она, казалось, опутывала зеленое поле, на котором были разбросаны уродливые пятна, долженствующие изображать коров.

– По правде говоря, не нравится.

– Несчастный филистер, – сказал Роберт. – Пойдемте поедим.