Дело шло к вечеру, и с каждым часом Таппенс все больше становилась в тупик. Иногда ей попадалась ферма, стоящая на канале, однако дорога, приведшая ее на эту ферму, не желала больше иметь что-либо общее с каналом и, взбежав на холмы, приводила в какой-нибудь Уэстпенфолд, где на центральной площади стояла церковь. Ни то, ни другое ей было абсолютно не нужно.

Следуя оттуда по разбитой, в глубоких колеях, дороге – единственной, по которой можно было выбраться из Уэстпенфолда и которая, согласно ее ощущению местности (надо сказать, оно становилось все менее надежным), вела в направлении, прямо противоположном тому, куда ей нужно было ехать, она внезапно оказалась в таком месте, где узкая дорога разветвлялась на две, ведущие направо и налево. Там еще сохранились остатки указателя, обе стрелки которого были отломаны.

«Куда же ехать? – спросила себя Таппенс. – Никому не известно. И мне тоже».

Она повернула налево.

Дорога извивалась, сворачивая то вправо, то влево. Наконец, сделав крутой поворот, она расширилась и стала подниматься вверх по высокому безлесному холму. Достигнув вершины, дорога круто пошла вниз. Где-то невдалеке раздался жалобный свисток, похожий...

«Похоже на поезд», – с надеждой сказала себе Таппенс.

Это действительнобыл поезд, и минутой позже она увидела внизу рельсы, а на них – товарный поезд, который двигался вперед, жалобно гудя. А позади железной дороги был канал, на противоположном берегу которого стоял дом, и Таппенс тут же его узнала; рядом был виден горбатый мостик из розового кирпича. Дорога нырнула под железнодорожные пути, потом вышла на поверхность; она вела прямо к мостику, такому узкому, что Таппенс пришлось ехать с величайшей осторожностью. За мостом дорога шла слева от дома. Таппенс проехала дальше, отыскивая подъезд. Его не было видно – дом отделяла от дороги достаточно высокая стена.

Итак, дом находился справа от нее. Она остановила машину, вернулась к мосту и стала смотреть на дом с этой стороны.

Почти все его высокие окна были закрыты зелеными ставнями. Дом выглядел пустым и заброшенным. Однако ласковые лучи заходящего солнца придавали ему мирный приятный вид. Не было никаких признаков, говорящих о том, что в доме кто-то живет. Таппенс вернулась к машине и проехала немного дальше. Справа тянулась высокая стена, с левой стороны дорогу окаймляла живая изгородь, за которой виднелись зеленые поля.

Наконец Таппенс увидела в стене сквозные ворота из кованого железа. Остановив машину на краю дороги, она вышла и заглянула сквозь решетку ворот внутрь. Встав на цыпочки, можно было заглянуть и поверх них. Она увидела сад. Теперь это, конечно, не ферма, хотя в прошлом, возможно, было именно так. Садом явно занимались. Нельзя сказать, чтобы там все было в полном порядке, однако очевидно, что кто-то старается за ним следить, хотя и не всегда успешно.

К дому от ворот через сад вела аллея, огибая дом и подходя к самой двери. По идее, это должен бы быть парадный вход, однако, судя по виду двери – она была ничем не примечательна, но достаточно крепка, – это была задняя дверь и соответственно черный ход. С этой стороны дом выглядел совсем иначе. Начать с того, что он не был пустым. В нем жили люди. Окна были открыты, на них от ветра развевались занавески, у двери стоял бак для мусора. В дальнем конце сада Таппенс заметила человеческую фигуру – немолодой грузный мужчина что-то копал, медленно и сосредоточенно. Если смотреть с этой стороны, дом не таил в себе никакого очарования. Ни одному художнику не пришло бы в голову его рисовать. Самый обыкновенный дом, в котором живут люди. Таппенс не знала, как ей быть. Может, вернуться восвояси и навсегда забыть этот дом? После того как она потратила столько труда, чтобы его найти? Ну уж нет. Который теперь час? Она посмотрела на свои часики, но они остановились. Внутри дома послышался звук открываемой двери. Таппенс снова заглянула через решетку ворот.

Дверь дома распахнулась, и оттуда вышла женщина. Увидев Таппенс, она остановилась, но потом пошла к воротам по аллее. «О, да это добрая ведьма!» – подумала Таппенс.

Женщине было около пятидесяти лет. Ее длинные, не убранные в прическу волосы развевались на ветру. Она напомнила Таппенс картину (кажется, Невинсона), на которой изображена молодая ведьма на метле. Потому, наверное, Таппенс и пришло в голову это слово. Однако в женщине не было ничего от молодости или красоты. Она была далеко не молода, лицо ее покрывали морщины, и одета она была неряшливо и небрежно. На голове у нее торчала остроконечная шляпа, нос едва не сходился с подбородком. Казалось бы, вид у нее должен быть зловещий, однако ничего зловещего в ней не было. Она прямо-таки излучала бесконечную доброжелательность. «Да, – думала Таппенс, – ты, конечно, похожа на ведьму, но ты добраяведьма. Таких, как ты, кажется, называли «белыми ведьмами».

Женщина нерешительно приблизилась к воротам.

– Вы кого-нибудь ищете? – спросила она. У нее был приятный деревенский говор.

– Простите меня, пожалуйста, – сказала Таппенс, – за то, что я так бесцеремонно заглядываю в ваш сад. Но меня очень интересует ваш дом.

– Не хотите ли зайти и осмотреть наш садик? – предложила добрая ведьма.

– Право же... благодарю вас, мне неловко вас беспокоить.

– Какое же тут беспокойство? Я ничем не занята. Хороший денек, не правда ли?

– Да, отличный, – согласилась Таппенс.

– Я было подумала, что вы заблудились, – сказала добрая ведьма. – Это иногда случается.

– Нет, просто когда я спускалась с холма по ту сторону моста, то увидела ваш дом и подумала: какая прелесть!

– Да. С той стороны он выглядит лучше всего, такой красивый, – сказала женщина. – Иногда даже приезжают художники, чтобы его нарисовать, – раньше, во всяком случае, приезжали... Помню, однажды...

– Да, – кивнула Таппенс, – такой прелестный вид, несомненно, должен был их привлекать. Мне кажется, что я... видела картину... на одной выставке, – торопливо добавила она. – Домик, похожий на этот. Может быть, это они был.

– О, вполне возможно. Забавно, знаете ли: приезжает художник, рисует картину. А потом начинают приезжать и другие. Тем более что каждый год устраивается местная выставка картин. И все художники выбирают один и тот же вид. Не понимаю почему. Какой-нибудь луг и ручей, или особо заметный дуб, купу плакучих ив, либо церковь нормандских времен – всегда одну и ту же. Пять или шесть картин, изображающих одно и то же место, причем большинство из них никуда не годятся. Впрочем, я ничего не понимаю в картинах. Заходите, пожалуйста.

– Вы очень добры, – поблагодарила Таппенс. – У вас миленький садик, – добавила она.

– Да, он неплох. Сажаем немного цветов, овощи и всякое такое. Но муж теперь не может много работать, а у меня нет времени – домашние дела да хлопоты.

– Я уже однажды видела ваш дом из окна вагона, – сказала Таппенс. – Поезд замедлил ход, я обратила на него внимание и подумала, увижу ли я его когда-нибудь еще. Это было довольно давно.

– А теперь стали спускаться с холма на машине, и вот он, – подхватила женщина. – Забавные иногда случаются вещи, не правда ли?

«Слава богу, – подумала Таппенс, – эту женщину легко разговорить. Не нужно ничего придумывать. Просто говоришь то, что приходит в голову».

– Не хотите ли зайти в дом? – пригласила добрая ведьма. – Я вижу, вас все интересует. Дом, знаете ли, старинный, позднегеоргианской эпохи, только, конечно, с разными пристройками. Нам, правда, принадлежит только половина дома.

– О да, я вижу. Он разделен пополам, верно?

– Наша – задняя половина дома. Другую часть, собственно фасад, вы как раз и видите со стороны моста. Довольно странный способ делить дом таким образом, на мой взгляд. Мне казалось, удобнее было разделить его иначе – на правую и левую части, а не на переднюю и заднюю. У нас, как я сказала, задняя половина.

– Вы давно здесь живете? – спросила Таппенс.

– Три года. После того как муж вышел на пенсию, его потянуло на природу, захотелось поселиться в каком-нибудь тихом, спокойном местечке. И чтобы не слишком дорого. Этот дом как раз сдавался дешево, потому что он так далеко от всего. Никакого жилья поблизости.

– Я издали видела церковь.

– А-а, это Сэттон-Чанселор. Две с половиной мили отсюда. Мы, разумеется, принадлежим к этому приходу, но между нами и деревней нет ни одного дома. Да и сама деревушка маленькая. Не хотите ли выпить чашечку чаю? – спросила добрая ведьма. – Я как раз поставила чайник на огонь, минуты за две до того, как вас увидела. – Она приложила обе руки ко рту и крикнула: – Эймос!

Старик, который работал в саду, повернул голову.

– Чай через десять минут! – крикнула ему жена. Он поднял руку, показывая, что слышал, а она открыла дверь и жестом пригласила Таппенс войти.

– Моя фамилия Перри, – дружелюбно сообщила хозяйка. – Элис Перри.

– А моя – Бересфорд, – в свою очередь, представилась Таппенс. – Миссис Бересфорд.

– Входите, миссис Бересфорд, посмотрите, как мы живем.

Таппенс на минуту задержалась на пороге. Она подумала: «Мне кажется, будто я Гретель, которую вместе с Гансом колдунья пригласила в дом. А дом, наверное, пряничный... так, по крайней мере, должно быть».

Потом она снова посмотрела на Элис Перри и подумала, что никакой это не пряничный домик Ганса и Гретель, а хозяйка – самая обыкновенная женщина. Нет, не такая уж обыкновенная. У нее несколько странное, чрезмерное дружелюбие. Она вполне может кого-нибудь заколдовать, однако чары у нее добрые, а не злые. Слегка пригнув голову, Таппенс переступила порог ведьмина дома.

Внутри было довольно темно. Миссис Перри провела ее узким коридором в кухню, а потом через кухню в гостиную, из которой вела дверь в другую комнату, где хозяева, по-видимому, в основном проводили время. Ничего особо интересного в доме не было. Скорее всего, предположила Таппенс, эта часть была пристроена к главному дому в поздневикторианский период. Она состояла из темного коридора, в который выходило несколько комнат. Это горизонтальное расположение делало жилище узким и не слишком уютным. Действительно, довольно странно было разделить дом таким образом.