— Значит, теперь вы убедились, что Скотланд-Ярд в данном случае имеет дело вовсе не со слабоумным, мистер Холмс?

— Ну конечно, Лестрейд. Для меня становится делом чести помочь вам — разумеется, насколько позволят мои скромные силы.

Лестрейд так и вытаращил глаза. Он никогда не слышал, чтобы Холмс столь скромно оценивал свои таланты.

Он даже не нашелся, что ответить — настолько обескуражило его это замечание.

Вскоре, однако, он все же оправился — по крайней мере настолько, что оказался способен повторить свою обычную просьбу:

— Если вам посчастливится сцапать этого дьявола…

— Я не притязаю вовсе ни на какие почести, Ле-стрейд, — ответил ему Холмс. — Все лавры в этом случае достанутся Скотланд-Ярду.

Он запнулся, а потом добавил с хмурым видом:

— Если мы вообще пожнем какие-то лавры.

Он повернулся к доктору Мюррею.

— Может быть, вы разрешите нам осмотреть ваш приют для бедных, доктор?

Доктор Мюррей поклонился.

— Почту за честь, мистер Холмс.

В тот же момент открылась дверь, и вошло существо весьма жалкого вида. В этом жалком подобии человека сострадание вызвало многое, но более всего мне запала в душу совершенная пустота его глаз. Лицо без всякого выражения, полуоткрытый рот были явными признаками сумасшествия. Волоча ноги, существо взобралось на возвышение и воззрилось на доктора Мюррея пустым взглядом, как будто безмолвно спрашивало какого-то разрешения. Тот улыбнулся в ответ так, как улыбаются детям.

— Да, Пьер, ты можешь прикрыть тело.

На лице, дотоле бесстрастном, отразилось крайнее усердие. Я невольно подумал, что так себя ведет верный пес, которому хозяин бросает со стола добрые куски. Доктор Мюррей подал нам знак, и мы спустились с возвышения.

— Мне, пожалуй, пора, — сказал Лестрейд и еще раз потянул воздух своим носиком хорька, чувствуя запах фенола.

— Если вам понадобятся еще какие-то справки, мистер Холмс, — дружелюбно сказал он, — то без церемоний обращайтесь ко мне.

— Благодарю вас, Лестрейд, — сказал Холмс столь же приветливо.

Оба сыщика явно заключили перемирие вплоть до раскрытия этого ужасного дела. И это было, надо сказать, первое перемирие между ними на моей памяти.

Когда мы покидали морг, я еще раз обернулся и увидел, как Пьер заботливо накрывает простыней труп Энни

Чэпмен. От меня не укрылось, что Холмс тоже поглядел на этого несчастного и в его серых глазах промелькнула какая-то мысль.

Четвертая глава. Приют для бедняков доктора Мюррея

— Конечно, делается все, что можно, — сказал доктор Мюррей немного спустя, — но в таком большом городе, как Лондон, это все равно, что пытаться вычерпать ложкой море. Море нищеты и отчаяния.

Мы вышли из морга и как раз пересекали вымощенный камнем внутренний двор. Сюда выходила еще одна дверь из приюта. За ней оказалось столь же убогое, хотя и несколько менее мрачное царство. Низкое, длинное каменное здание приюта было очень старым. Первоначально в нем располагалась конюшня, и до сих пор можно было различить на стенах следы от бывших перегородок между стойлами. И здесь тоже все было побелено толстым слоем извести.

Однако запах фенола уже не царил здесь безраздельно— он смешивался с не столь неприятными запахами лекарств, а также с тяжелым духом варева из овощей и запаха немытых тел.

Помещение, в котором мы оказались, было длинным, будто вокзал. По несколько бывших боксов для лошадей здесь объединяли, ломая перегородки, и получались большие отсеки, приспособленные к различным их нынешним целям. Таблички, написанные готическим шрифтом, указывали на месторасположение спален для мужчин и для женщин. Имелось также помещение для врачебных осмотров, а перед ним — комната ожидания с каменными скамьями. Таблички прямо перед нами указывали: «К молельне», «К столовой». Входы в женские спальни были занавешены. Зато входы в мужские спальни были открыты и через них можно было наблюдать, как несколько жалких личностей спят на железных нарах.

Трое пациентов сидели в ожидании приема перед этим «медицинским кабинетом». В самом «кабинете» расположился огромный мужчина, который, кажется, весь день работал трубочистом и явился сюда прямо с крыши. С мрачным видом он сидел, не сводя взгляда с симпатичной молодой дамы, которая как раз заканчивала перевязывать его огромную ногу, покоившуюся на небольшой скамеечке. Она выпрямилась и убрала со лба темную прядь.

— Глубокий порез осколком стекла, — сообщила она доктору Мюррею свой диагноз.

Доктор наклонился, чтобы осмотреть повязку. Ноге громилы он уделил никак не меньше внимания, чем это было бы сделано в самом лучшем кабинете на Харли-стрит. Потом выпрямился и приветливо заговорил с мужчиной.

— Завтра вы должны прийти снова на перевязку, друг мой. Но приходите непременно.

Громила не выразил ни малейшей благодарности.

— Сейчас мне и сапог не надеть, не налезет. Как же мне прийти?

Это было сказано таким тоном, будто во всем виноват врач. Я просто не мог сдержаться.

— Если бы вы были трезвы, милейший, то, вероятно, не наступили бы на это стекло.

— Это еще не самый большой грех, — сказал он, осклабившись, как дракон. — Неужели человеку уже и стаканчик нельзя себе позволить?

— Что-то я сомневаюсь, чтобы дело у вас ограничивалось одним стаканчиком.

— Пожалуйста, подождите минуту здесь, — сказал доктор Мюррей. — Пьер принесет вам костыль. У нас всегда есть несколько в запасе, специально для таких случаев.

Затем повернулся к юной даме.

— Салли, эти господа — мистер Холмс и его коллега, доктор Ватсон. Господа, позвольте мне представить вам мисс Салли Янг. Мисс Салли Янг — моя племянница и правая рука. Я просто не знаю, что бы стало с приютом, если бы не она.

Салли Янг протянула каждому из нас свою тонень-кую руку.

— Это честь для меня, — сказала она со всей сдержанностью и скромностью, — ваши имена мне известны. Но я никогда не думала, что доведется лично свести знакомство с двумя такими знаменитостями.

— Вы чересчур добры к нам, — пробормотал Холмс.

Она проявила необычайное великодушие и такт, поставив мое имя в один ряд с именем Холмса, а ведь я был его тенью — не более. Я учтиво поклонился.

Доктор Мюррей тем временем сказал:

— Я принесу костыль сам, Салли, не могла бы ты проводить мистера Холмса и доктора Ватсона по приюту и показать им все? Может быть, они пожелают посмотреть молельню и кухню?

— Конечно же, могу. Я целиком в вашем распоряжении, джентльмены.

Доктор Мюррей быстро пошел куда-то в направлении морга, а мы двинулись дальше в сопровождении мисс Янг. Однако прошли совсем немного — не успели мы дойти до двери, как Холмс сказал со всей непосредственностью:

— Сегодня у нас очень мало времени, мисс Янг. Быть может, все остальное мы осмотрим в следующий раз. Нас привел сюда чисто профессиональный интерес.

Девушка, казалось, ничуть не удивилась.

— Понимаю, мистер Холмс. Чем я могу быть вам полезна?

— Надеюсь, что можете. Некоторое время назад вы. заложили в ломбард на Грэйт-Хэптон-стрит некий предмет. Припоминаете?

— Ну конечно, — ответила она, ни секунды не задумываясь. — Это ведь было не так давно.

— Не могли бы вы нам сказать, как вы стали обладательницей этого ящичка и почему вы его заложили?

— Разумеется, могу. Он принадлежит Пьеру.

Это известие прямо-таки потрясло меня, но Холмс и бровью не повел.

— Этому бедняге, который сошел с ума?

— Как это ни прискорбно, но его поразило безумие, — ответила девушка.

— И помешательство его безнадежно, смею предположить, — продолжал Холмс. — Мы только что его видели. Не могли бы вы сказать нам что-либо о его происхождении?

— Мы совершенно ничего не знаем о том, кем он был, прежде чем оказаться здесь. Правда, его появление было достаточно примечательным. Однажды вечером, уже довольно поздно, я проходила через морг, а он там стоял возле одного из тел.

— И что он делал с ним, мисс Янг.

— Ровно ничего. Просто стоял рядом с трупами и был в том болезненном состоянии, которое вы наверняка заметили. Я заговорила с ним и отвела к своему дяде. С тех пор он здесь. Полиция его, кажется, не разыскивает — ведь инспектор Лестрейд не выказал к нему ни малейшего интереса.

Мисс Салли Янг еще больше выросла в моих глазах. Можно было просто подивиться ее храбрости. Девушка, которая одна ночью идет через морг, видит такого странного типа, как Пьер, около трупов, и не убегает от него в ужасе!

— Из этого еще ничего не следует, — сказал вдруг Холмс и замолчал.

— Что вы сказали, сэр?

— Так, просто было одно соображение. Рассказывайте, пожалуйста, дальше, мисс Янг.

— Мы решили, что кто-то, должно быть, привез Пьера в приют и оставил — примерно так, как матери-одиночки подкидывают своих детей к воротам домов призрения. Доктор Мюррей обследовал его и установил, что он незадолго до этого перенес тяжелую травму головы. У него создалось впечатление, что Пьера кто-то жестоко избил. Раны на голове уже зажили, но ничто не может снять пелены с его разума — она осталась навсегда. Он оказался безобидным и так трогательно старается помогать нам во всем, что бы мы ни делали. Мы уже считаем его совсем своим. Разумеется, у нас и в мыслях нет выгонять его обратно в этот жестокий мир, где ему просто не выжить.

— А хирургический набор?

— Он держал в руках узелок. Ящичек был завернут в одежду и представлял собой единственную более или менее ценную вещь.

— Он что-нибудь рассказывал вам о себе?

— Ничего. Он вообще способен говорить только с трудом — отдельные слова, которые очень сложно разобрать.

— Но откуда же вам известно, что его зовут Пьер?