Джеймс Кейн - Серенада

– Есть. Записал.

– Теперь вычти из этого следующее число. – И он продиктовал мне число, которое следовало вычесть, что я и сделал. – Так, у тебя получился номер телефона. Только прибавь еще в конце шестерку. Пойди куда-нибудь к автомату и позвони мне.

– Через двадцать минут. Только оденусь.

Я поспешно натянул брюки и куртку, выбежал в аптеку напротив и набрал номер. Если они и толклись где-нибудь рядом с будкой, меня это не волновало. Все равно не услышат, что он говорит на том конце.

– Это ты, парень?

– Я. Какие новости?

– Она у меня. Подошла со мной к автомату. Мы в самом начале Семнадцатой улицы. Сегодня в полночь снимаюсь с якоря. Если хочешь попрощаться с ней, подходи после одиннадцати. Но смотри, чтоб не было хвоста.

– Как вы ее нашли?

– Она меня сама нашла. Она здесь со вчера. Мы звонили, но никак не могли дозвониться.

– Я буду. И спасибо огромное.

Я вернулся домой. Так, хватит валять дурака, надо сосредоточиться и обдумать все хорошенько. Я мысленно выстроил программу действий – что надо сделать в первую очередь, что потом. План составлялся с учетом того, что за мной непременно будет хвост. Прежде всего я отправился на вокзал и узнал там расписание поездов до Рая. Выяснилось, что есть местный поезд, отходящий в десять вечера. Выйдя с вокзала, я зашел в магазин и купил иголки и нитки. Затем отправился в банк. У меня еще оставалось шесть тысяч стодолларовыми купюрами, но этого было недостаточно. Я снял со счета десять тысяч – половину тысячедолларовыми банкнотами, две с половиной сотнями и остальное мелкими купюрами по пять-десять долларов. Распихал деньги по карманам и пошел домой. Мне вспомнилось, как в гостинице в Мексике я натягивал на себя две рубашки, и я решил действовать тем же методом. Взял две пары кальсон, вложил одну в другую, зашил каждую штанину внизу, затем рассовал туда деньги, все банкноты, за исключением мелких, которые разложил по карманам. Потом натянул эти двойные кальсоны. Тяжеловаты, но ничего. Натянул сверху брюки. Вроде бы ничего не заметно. Заглянул Тони. Они раскололи его, заставили рассказать, как он ловил такси, и парень пребывал в отчаянии и едва не плакал, так как чувствовал себя предателем. Я утешил его, заметив, что теперь это уже значения не имеет.

Подошло время обеда, но выходить я не стал, а заказал еду на дом. Собрался. Затолкал в чемодан кипу газет и несколько тяжелых вещей и защелкнул замок. Надел фланелевые брюки, приобретенные еще в Голливуде, а поверх рубашки – темно-красный свитер. Поверх свитера пиджак, а сверху накинул еще и плащ. Выбрал серую шляпу, надел, слегка сдвинул набок. Взглянул в зеркало и убедился, что выгляжу именно тем, кем хотел, – человеком, собравшимся в дорогу. Я знал: это первое, что им придет в голову. Вот почему был выбран именно такой план.

В 9.30 я позвонил Тони – попросил зайти за чемоданом и вызвать такси. Мы распрощались, крепко пожав друг другу руки, и я попросил водителя отвезти меня к «Гранд Сентрал» [70]. Машина свернула на Вторую авеню. Тут же с места тронулись еще две машины: одна, стоявшая в самом конце Двадцать Первой улицы, и вторая, притулившаяся у тротуара на повороте на Двадцать Третью. Мы свернули на Четвертую авеню, они не отставали. У «Гранд Сентрал» они тоже остановились, и из них вылезли человек пять, причем ни один на меня не смотрел. Я отдал чемодан носильщику, пошел к кассам, купил билет до Рая, затем направился к киоску и купил газеты. Смешавшись с толпой, повалившей с поезда, прислонился к ограждению, развернул газету и стал читать. Трое в штатском торчали поблизости и тоже читали газеты.

Носильщик проводил меня до поезда, но вагон я выбрал сам. Это был местный сидячий поезд, но мне нужен был вагон без крытого перехода. Он оказался вагоном для курящих, что ж, это меня устраивало. Я занял место у двери и продолжал читать. Трое расселись чуть дальше, причем один устроился лицом ко мне, чтобы не выпускать из виду. Я и глаз не поднял, когда поезд тронулся и вполз в туннель у Сто Двадцать Пятой улицы, не поднял и когда он выполз. Но через пару секунд после этого вскочил, оставив чемодан на полке, вышел на площадку и спрыгнул. И, не теряя времени даром, тут же поймал такси и велел водителю ехать к «Гранд Сентрал». Он включил счетчик. Я осторожно покосился назад. Нас никто не преследовал.

Мы свернули к парку, тут я постучал в стеклянную перегородку и сказал, что все равно уже опоздал на поезд, а потому прошу отвезти меня сейчас на угол Восьмой авеню и Двадцать Третьей улицы. Он кивнул. Я снял шляпу, плащ и пиджак, скатал их в плотный узел и положил на сиденье. Доехав до Восьмой авеню, вышел и протянул водителю пять долларов.

– Я тут оставил в машине плащ и шляпу. Отвезите все это на вокзал и сдайте в камеру хранения. Талончик оставьте в справочной на мое имя. Мистер Хендерсон. Это не срочно. В любое время в течение вечера.

– Да, сэр, понял, сэр.

Он взял пятерку, притронулся к козырьку и отъехал. Я не спеша двинулся по Восьмой авеню. Теперь вместо человека, собравшегося в дальнюю дорогу, вы видели перед собой парня без шляпы, вышедшего немного прогуляться теплым весенним вечером. Взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Я развернулся и, пройдя квартал-другой по Двадцать Третьей, зашел в кинотеатр.

Минут через двадцать я вышел из зала и вновь двинулся во Восьмой авеню, в направлении Семнадцатой улицы. Шел не спеша, заглядывал в витрины, время от времени смотрел на часы. И оказался на причале примерно в четверть двенадцатого. Еще издали заметив на борту надпись «Порт-оф-Коб», поднялся по мосткам на палубу. Никто меня не остановил. Поднял глаза и заметил на мостике на фоне лебедки знакомую фигуру. Поднялся и обнял его.

– Она там, в вашей прежней каюте. А ты опоздал.

Я спустился, постучал и вошел. В каюте было темно, и прежде чем я успел затворить за собой дверь, меня обняли две руки, ко рту прижались губы, и я пытался что-то сказать, но не мог, и она пыталась что-то говорить, но не могла, и оба мы просто сидели на одной из коек и держались за руки.

Казалось, прошла всего секунда, прежде чем в дверь постучали и вошел он.

– Тебе пора на берег. Чего ж пораньше не пришел?

– О чем вы?

– Через две минуты снимаемся с якоря.

– С якоря… Дьявол! Я еду с ней.

– Нет, милый. Прощай, прощай… Ты теперь свободный. Помни Хуана. Но не ехать, нельзя. Я иметь много денег, я буду в порядке. Теперь поцелуй своя Хуана. Я люблю тебя.

– Я еду с тобой.

– Нет, нет!

– Ты, парень, думай, что говоришь. Одна она может исчезнуть, затеряться. С тобой она приговорена.

– Я еду с ней.

Он вышел. С буксирного судна донесся звон колокола, и мы тронулись. Я выглянул в иллюминатор. «Порт-оф-Коб» уже развернулся в устье реки, и был виден Джерси. Перед глазами медленно проплывал берег. Мы вышли на палубу и отыскали его на мостике. Он стоял, провожая взглядом Лонг-Айленд. Я что-то сказал, но он не ответил и только указал куда-то рукой. Навстречу двигался яркий пучок света.

– Полицейский катер. Идет прямиком на нас.

Мы следили за ним затаив дыхание. Он почти настиг нас, затем вдруг развернулся и взял курс на Стейтен-Айленд. «Порт-оф-Коб» набирал скорость. Первая морская волна приподняла нос судна. Она взяла мою руку в свою и легонько сжала.

Мы оказались в Гватемале прежде, чем успели подумать, что будем там делать. Плавание вылилось в сплошной кошмар с ломаньем пальцев, обкусыванием ногтей и слушанием новостей по радио с целью узнать, висят ли они у нас на хвосте или нет. В промежутках между этим плодотворным времяпрепровождением я накачивался пивом и поглощал неимоверное количество сэндвичей, чтобы прибавить в весе, отращивал усы и выщипывал брови, чтобы придать лицу другое выражение, а также старался чаще подставлять его солнцу, чтоб загорело. Мысли целиком были сосредоточены на радио и на том, что оно может сообщить. В Гаване я метался по городу, как безумный, – отыскал ателье, где заказал срочный пошив целого комплекта новой одежды, затем раздобыл в лавчонке, занимавшейся продажей контрабандного спиртного, фальшивые документы на имя Джузеппе ди Нола, она тоже значилась в них как Лола Демингес ди Нола. По-итальянски я говорил, как неаполитанец, и срочно переделывался в него с помощью портного, фотографа, парикмахера и прочих личностей, задействованных в этой афере. И насколько мог судить, вполне преуспел: ни единая душа в мире теперь не узнала бы меня. Только одно не давало покоя: привет, который я послал по радио Коннерсу во время первой передачи. Я знал, рано или поздно они докопаются и до этого, начнут проверять, и тогда мы пропали. Я хотел оказаться как можно дальше от этого корабля, за тысячу миль, высадиться где-нибудь на побережье по пути в Рио.

Все надо было делать очень быстро, стоянка длилась три дня. Как только первый костюм был готов, я облачился в него, сунул в чемодан фальшивые документы и отправился в «Пан-Америкэн». Там все сошло гладко, единственная загвоздка сводилась к тому, что у нас не было справок о прививках. Я заказал билеты туристского класса и сказал, что принесу справку прямо в аэропорт, утром. Затем пошел в «Америкэн экспресс», где обменял деньги на чеки, а потом отправился на корабль за ней. Велел ей нарядиться в нью-йоркские шмотки, и мы сошли на берег. Сняли небольшой номер в отеле недалеко от Прадо. В тот момент Коннерса на корабле не оказалось, и пришлось оставить ему записку. Я понимал, насколько некрасиво прощаться с ним таким образом, даже не пожав руки, но другого выхода не было, я опасался оставить даже адрес отеля. Кто знает, а вдруг американские детективы явятся на корабль и кто-то нас выдаст. Впрочем, ни один из членов команды не знал, кто мы такие. Зимой в Сиэтле ему пришлось полностью обновить команду, в том числе даже офицеров. В списке пассажиров мы значились как мистер и миссис ди Нола. И мистер, и миссис ди Нола исчезли, испарились, вот и все.