Найджел в недоумении уставился на него.

— Добрый сэр, от ваших слов мне стало тяжело на сердце. Так вы говорите, что наша конница уступает лучникам, алебардщикам и другим пешим солдатам?

— Нет, Найджел, мы также прекрасно знаем, что без поддержки даже самые лучшие пехотинцы не устоят против латников.

— Кто же тогда победит? — спросил Найджел.

— Тот, кто расставит лучников между копейщиками, так, чтобы они прикрывали друг друга. Порознь они слабы, вместе — сильны. Лучник ослабляет ряды врага, а копейщик прорывает их, когда они ослабели, — так было при Фолкерке и Даплине* [Сражение при Фолкерке и Даплине — победы англичан над шотландцами в 1298 и 1332 годах. ], — вот в чем секрет нашей силы. А теперь о битве при Фолкерке. Послушай, что я тебе расскажу.

И он начал чертить хлыстом по пыли план сраженья с шотландцами, а Найджел, наморщив лоб, изо всех сил напрягал свой неискушенный ум, чтобы извлечь пользу из урока. Однако вдруг разговор их прервало появление незнакомца, который влетел на вал, словно гонимый ветром. Это был коренастый, малорослый человек с красным лицом. Он тяжело дышал, а седые волосы его и черный плащ развевались в воздухе. Одет он был как добропорядочный горожанин: в черную, отороченную соболем куртку и черную же бархатную шляпу с белым пером. При виде Чандоса он радостно вскрикнул и ускорил шаг, так что когда наконец приблизился, то не смог вымолвить ни слова и только стоял, тяжело дыша и размахивая руками.

— Успокойтесь, мой добрый Уинтерсол, успокойтесь, пожалуйста, — приветливо сказал Чандос.

— Бумаги! — только и произнес коротышка, еле переводя дыханье. — Ох, милорд Чандос, бумаги!

— А что такое с бумагами, достопочтенный?

— Клянусь нашим добрым покровителем, святым Леонардом, я не виноват! Я запер их у себя в денежном ящике. А теперь замок сломан и бумаги пропали.

Грозная тень пробежала по тонкому лицу Чандоса.

— Как же так, господин мэр? Возьмите себя в руки и перестаньте лепетать, как трехлетний ребенок. Вы говорите, кто-то взял бумаги?

— Истинно так, добрый сэр! Я трижды был мэром, пятнадцать лет член парламента и муниципальный советник, и никогда по моей вине не случалось ничего плохого. Только в прошлом месяце во вторник из Уиндзора пришел приказ подготовить к пятнице обед — тысячу палтусов, четыре тысячи штук камбалы, две тысячи скумбрии, пять сотен крабов, тысячу омаров, пять тысяч мерланов…

— Я не сомневаюсь, господин мэр, что вы превосходный рыботорговец; но теперь дело идет о бумагах, которые я отдал вам на хранение. Где они?

— Их украли, добрый сэр, их нет!

— И кто же осмелился их взять?

— Увы, не знаю. Я вышел из комнаты всего на минуту, вы не успели бы даже прочитать «Богородица, Дево», а когда вернулся, ящик лежал на столе, открытый и пустой.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— У меня есть один слуга, я нанял его всего несколько дней назад. Сейчас его нигде не могут найти. Я послал за ним всадников на Юдиморскую дорогу и дорогу в Рай. Клянусь святым Леонардом, его трудно не заметить: всякий узнает его издалека по волосам.

— Он рыжий? — нетерпеливо спросил Чандос. — Рыжий, как лисица? Маленького роста, весь в веснушках, и движенья у него такие быстрые?

— Он самый.

Чандос в досаде сжал кулаки и стал быстро спускаться со стены.

— Снова этот Пьер Рыжий Хорек! — воскликнул он. — Я знал его еще во Франции. Он нанес нам ущерба побольше, чем целый отряд копейщиков. Он говорит по-английски и по-французски и до того дерзок нехитер, что от него ничего не утаишь. Это самый опасный человек во всей Франции, потому что, хотя он благородной крови, имеет герб, он занимается шпионством — его влечет к тому, что опаснее и приносит больше славы.

— Достойный лорд, — воскликнул мэр, поспешая за широко шагавшим воином, — я знаю, что вы предупредили меня, чтобы я берег эти бумаги, но ведь они не очень важные? В них ведь говорилось только, что отправить за вами в Кале?

— А разве этого мало? — раздраженно возразил Чандос. — Неужели вы не понимаете, глупый господин Уинтерсол: французы подозревают, что мы что-то готовим, и, как делали уже не раз, послали Рыжего Хорька вызнать, куда мы направляемся? Теперь он знает, что припасы готовы к отправке в Кале, и французские войска вблизи Кале будут предупреждены, а замысел короля провалится.

— Но ведь тогда ему придется пересечь пролив. Мы еще можем его перехватить. Форы у него не больше часа.

— Вполне возможно, лодка ждет его где-нибудь в Рае или Хайте; но скорее всего у него все подготовлено, чтобы отплыть прямо отсюда. А-а, смотрите-ка вон туда! Ручаюсь, Рыжий Хорек уже на борту!

Чандос остановился перед своей гостиницей и теперь указывал рукой вниз, на внешнюю гавань, лежавшую в двух милях от города, за зеленой низменностью. Гавань соединялась длинным извилистым каналом с внутренним рейдом у подошвы холма, на котором стоял город. Между двумя выступами коротких изогнутых пирсов плыла, устремляясь в море, маленькая шхуна. Навстречу ей с юга дул сильный ветер, и она то зарывалась носом в воду, то взлетала на волне.

— Это не наше судно, таких в Уинчелси нет. Оно длиннее и шире.

— Лошадей! Скорее лошадей! — закричал Чандос. — Едем, Найджел, придется нам самим этим заняться.

Возле ворот гостиницы «Под цветком дрока» собралась суетливая толпа слуг, лучников, копейщиков; люди пели, горланили, грубовато, по-приятельски толкали друг друга. При виде высокой фигуры Чандоса они утихли, и через несколько минут лошади были готовы и оседланы. Головокружительный спуск по крутому склону холма и двухмильная скачка по заросшей осокой низменности привели их к внешней гавани. В ней стояло около дюжины судов, готовых отправиться в Бордо или Ла-Рошель, а на причале толпились матросы, грузчики и горожане, лежали груды винных бочек и тюков шерсти.

— Кто здесь смотритель? — спросил Чандос, соскакивая с лошади.

— Бэддинг! Где Кок Бэддинг? Бэддинг — смотритель, — зашумела толпа.

Мгновение спустя через толпу протиснулся приземистый смуглый человек, широкогрудый, с бычьей шеей. На нем была куртка из грубой красно-коричневой шерстяной ткани, а черная курчавая голова повязана красной тряпкой. Рукава, закатанные по самые плечи, обнажали загорелые до черноты руки, перепачканные жиром и дегтем и напоминавшие две толстые кривые ветви дуба. У него было суровое загорелое лицо, хмурое и злое; от подбородка к виску тянулся длинный белый рубец еще не зажившей раны.

— Послушайте, господа, неужто вы не можете подождать своей очереди? — проревел он злым низким голосом. — Вы что, не видите, что мы верпуем «Розу Гиени» на глубоководье до пролива? Не время теперь нам мешать. Все ваши товары погрузят когда надо, я вам обещаю. Так что поезжайте обратно в город, повеселитесь там, как сумеете, и не мешайте мне и моим помощникам делать дело.

— Да это же благородный Чандос! — закричал кто-то из толпы. — Добрый сэр Джон.

Сердитый смотритель тут же изменил тон и заулыбался.

— Что вам угодно, сэр Джон? Прошу вас извинить меня, если я был груб, да ведь нам тут так надоедают всякие молодые глупцы из благородных, совсем работать не дают, да еще поносят нас, что мы не можем сделать отлив приливом или повернуть ветер с юга на север. Пожалуйста, скажите, чем могу служить?

— Что это за судно? — спросил Чандос и указал на парус, нырявший на волнах уже довольно далеко.

Кок Бэддинг прикрыл сильно загорелой рукой глаза.

— Оно только-только вышло, — сказал он. — Это «Дева», маленький гасконский шлюп, идет домой с грузом бочарной доски.

— Скажите-ка, не появился кто-нибудь у него на борту в самую последнюю минуту?

— Не знаю, я никого не видел.

— А я знаю! — крикнул какой-то моряк из толпы. — Я стоял у края причала, и меня чуть не столкнул в воду такой рыжий коротышка, он еще дышал, словно бежал всю дорогу из города. Не успел я вмазать ему, как он прыгнул на палубу; они сразу отдали концы и пошли на юг.

Чандос в нескольких словах объяснил Бэддингу, что произошло. Обступившая их толпа тоже жадно слушала.

— Да, да, добрый сэр Джон прав! — крикнул какой-то моряк из толпы. — Посмотрите, куда он направляется. Хоть у него на борту бочарная доска, придет он не в Гасконь, а в Пикардию.

— Значит, надо его перехватить! — прокричал Кок Бэддинг. — Ну, ребята, вот моя собственная «Мэри Роуз», она готова к погоне. Кто отправится в путь, который закончится боем?

Все бросились к лодке; но крепыш смотритель сам отобрал нужных людей.

— Отойди, Джерри, у тебя храброе сердце, да ты слишком толст для такого дела. Ты, Льюк, и ты, Томас, и оба Дида и Уильям из Сэндгейта, вы пойдете на лодке. А теперь нам надо несколько воинов. Вы едете, юный сэр?

— Прошу вас, милорд, позвольте мне поехать с ними! — воскликнул Найджел.

— Да, Найджел, отправляйтесь, а все ваши вещи я ночью переправлю в Кале.

— Там я вас разыщу и — да поможет мне святой Павел! — приведу туда и Рыжего Хорька.

— Все на борт! Время уходит, — нетерпеливо крикнул Бэддинг, а его матросы уже тянули линь и поднимали паруса. — А ты куда? Кто ты такой?

Это был Эйлвард. Он последовал из крепости за Найджелом и теперь пытался протолкаться на борт.

— Я туда же, куда мой господин, — ответил Эйлвард, — так что отойди, моряк, а то получишь!

— Клянусь святым Леонардом, лучник, — сказал Кок Бэддинг, — будь у меня побольше времени, я, проучил бы тебя. А ну отойди, дай место другим.

— Это ты отойди и дай место мне! — крикнул Эйлвард, и, обхватив Бэддинга за талию, швырнул в воду.

Толпа сердито закричала — Бэддинг был героем всех Пяти портов* [Пять английских портов, которым в старину были даны особые привилегии: Гастингс, Ромни. Хайт. Дувр и Сандвич. ] и до сих пор не сталкивался ни с кем, кто был бы равен ему в храбрости. До наших дней дошла эпитафия, где сказано, что он «не знал покоя, пока не навоевался досыта». Поэтому, когда он, как утка, доплыл до каната и на руках поднялся на причал, все в ужасе замерли, не смея даже подумать о том, что ждет дерзкого чужака. Но Бэддинг только рассмеялся, стряхивая с волос соленую воду и утирая глаза.