— Тем лучше для вас, сэр, — ответил Эйлвард, — боюсь, что отец у нее сам дьявол. Она же, видно, и есть жена Патнемского волка. А вот это — он сам. Он напал на меня и чуть не вышиб мне дубинкой мозги.

Разбойник, открывший к тому времени глаза, перевел злобный взгляд со своего победителя на вновь пришедшего.

— Тебе повезло, лучник, — сказал он, — много с кем мне приходилось бороться, но еще никому не удавалось меня одолеть.

— Верно, хватка у тебя, как у медведя, — ответил Эйлвард. — Да ведь только трус поступает так, как ты, — ты хотел размозжить мне палкой голову, пока твоя жена держала меня. К тому же подло заманивать проезжих в ловушку, взывая к их жалости и прося о помощи. Мы едва не поплатились жизнью за доброту сердца. Ведь может случиться, что тот, кому по-настоящему нужна наша помощь, не получит ее. И этот грех тоже будет на тебе.

— Коли против тебя весь мир, — угрюмо ответил разбойник, — деваться некуда, надо бороться изо всех сил.

— Ты заслужил виселицу уже за одно только, что втянул в свое грязное дело ту красивую женщину с благородной речью. Свяжи ему руки поводьями, Эйлвард, мы отведем его в Гилдфорд.

Лучник уже достал из сумки запасную тетиву и связал пленника, как вдруг Найджел обернулся и испуганно вскрикнул.

— Пресвятая Дева Мария! А где моя седельная сума?

Сума была срезана острым ножом. С седла свешивались лишь концы ремня. Эйлвард и Найджел в ужасе уставились друг на друга. Потом молодой сквайр поднял сжатые в кулаки руки и в отчаянии схватился за голову.

— Браслет леди Эрментруды! — воскликнул он. — Кубок моего деда! Мне нельзя их потерять! Лучше смерть! Что я ей скажу? Я не могу вернуться домой, пока их не найду. Эйлвард, Эйлвард, как же ты дал их украсть?

Честный лучник откинул стальной шлем и почесал взлохмаченную голову.

— Ума не приложу, как это случилось. Да и вы не говорили, что в сумке есть что-то ценное, а то бы я лучше смотрел за ней. Конечно, это сделал не он, я его ни на миг не выпускал из рук. Срезать сумку могла только та женщина, что убежала, пока мы боролись.

Найджел в растерянности топтался на дороге.

— Если бы я знал, где найти эту женщину, я пошел бы за ней хоть на край света. А искать ее в этом лесу — все равно что мышь в пшеничном поле. Добрый святой Георгий, ты, который поверг дракона, молю тебя, во имя твоего славного, благородного подвига, помоги мне! И ты, великий святой Юлиан, покровитель всех путников, попавших в беду! Две свечи будут вечно гореть перед твоим изображением в Годлминге, только верни мне сумку. Господи, я отдам все, что угодно, только бы вернуть ее!

— А вы отдадите мне мою жизнь? — вдруг подал голос разбойник. — Обещайте дать мне свободу, и вы получите сумку. Если, конечно, взяла ее моя жена.

— Нет, этого я не могу сделать: пострадала моя честь, — ответил Найджел. — Потеря — мое личное дело, освободить же тебя — значит нанести ущерб другим людям. Клянусь святым Павлом, я поступил бы бесчестно, если бы, спасая свое имущество, отпустил бы тебя грабить чужое.

— Я вовсе не прошу отпустить меня, — сказал Патнемский волк. — Только обещайте, что мне сохранят жизнь, и я верну сумку.

— Этого я тоже не могу обещать: твою судьбу решат шериф и судейские в Гилдфорде.

— Тогда обещайте только замолвить за меня словечко.

— Вот это я обещаю, только верни мне сумку. Правда, я не знаю, поможет ли тебе мое слово. Впрочем, все это пустые разговоры. Неужто ты думаешь, мы так глупы, что поверим, будто ты вернешься, если мы тебя отпустим.

— А я и не прошу об этом. Я не могу вернуть сумку, не сходя с места. Вы поклянетесь честью и всем, что вам дорого на свете, что будете просить судей о снисхождении?

— Клянусь.

— И что жену мою не тронут?

— Тоже обещаю.

Разбойник закинул голову и издал протяжный пронзительный крик, наподобие волчьего воя. Некоторое время ничего не было слышно, а потом из лесу неподалеку раздался такой же крик, чистый и пронзительный. Патнемский волк крикнул еще раз, и сообщница снова ответила. Он позвал в третий раз, как олень в чаще зовет свою олениху. И тут же зашуршали листья кустов, затрещали ветки, и перед ними снова появилась та удивительно красивая высокая женщина. Лицо ее было бледно. Не взглянув ни на Эйлварда, ни на Найджела, она подбежала к мужу.

— Дорогой, любимый повелитель, — вскричала она, — тебе не сделали ничего плохого? Я ждала возле старого ясеня, а вы все не шли и не шли.

— Видишь, жена меня все-таки схватили.

— Будь проклят этот день! Отпустите его, добрые, благородные господа, не отнимайте его у меня!

— Они замолвят за меня слово в Гилдфорде, — сказал разбойник. — Они поклялись. Только сначала верни им сумку, что ты взяла.

Она вытащила сумку из-под широкого плаща.

— Вот она, благородный сэр. Право, мне нелегко было взять ее — ведь вы пожалели меня в моей беде. Пожалейте же нас еще раз! Будьте к нам милосердны, добрый сэр. На коленях умоляю вас, благороднейший и добрейший сэр!

Найджел схватил мешок, ощупал его и с облегчением почувствовал под рукой сокровища леди Эрментруды.

— Я дал слово, — ответил он, — и сделаю, что могу. Но решать дело будут другие. Встаньте, пожалуйста, больше я ничего не могу обещать.

— Что ж, на нет и суда нет, — ответила она и, спокойно глядя на них, поднялась с колен, — Я молила о сострадании, а больше мне просить не о чем. Ну а прежде чем вернуться в лес, хочу предостеречь вас — будьте осторожны, не потеряйте мешок еще раз. Ведь ты, лучник, не видел, как я взяла сумку? А это было так просто. И может случиться еще раз. Поэтому посмотри-ка сюда. В рукаве я всегда ношу нож, он невелик, но очень острый. Я незаметно вытащила его, а когда сделала вид, будто плачу, уткнувшись в седло, вот так перерезала…

С быстротой молнии она полоснула ножом по тетиве, которой был связан ее муж, и тот, поднырнув под брюхом лошади, как змея скользнул в кустарник. Но на ходу он успел ударить Поммерса кулаком в живот. Громадная лошадь вне себя от ярости встала на дыбы, и Найджел с лучником, повиснув на поводьях, еле-еле удержали ее на месте. Когда наконец конь успокоился, разбойников и след простыл. Напрасно Эйлвард с луком наготове бегал туда-сюда среди высоких стволов, всматриваясь в затененные прогалины. Когда он вернулся, они с хозяином смущенно посмотрели друг на друга.

— Да, солдаты мы неплохие, а вот в стражников не вышли, — заметил он, садясь на пони.

Но на хмуром лице Найджела уже появилась улыбка.

— Зато мы вернули то, что чуть не потеряли, — ответил он. — Теперь-то я положу мешок перед собой и больше не спущу с него глаз до самого Гилдфорда.

И они затрусили вперед по дороге к церкви св. Катарины. Там они еще раз переправились через извилистую реку Уэй и оказались на главной улице города, круто идущей вверх по холму. По обе стороны тянулись дома с массивными остроконечными крышами; слева стоял монастырский странноприимный дом, где и теперь еще можно выпить кружечку доброго эля, а справа — большая квадратная башня замка — не мрачные серые развалины, а веселая, оживленная, над которой развевался флаг с гербом, а поверх зубцов поблескивали стальные каски. От ворот замка до главной улицы тянулись ряды лавок; вторая из них, если считать от церкви св. Троицы, принадлежала золотых дел мастеру, богачу и мэру города Торолду.

Он долго и любовно рассматривал крупные рубины и искусную работу кубка. Потом провел рукой по седой окладистой бороде, словно раздумывая, сколько дать за кубок, пятьдесят ноблей или шестьдесят: он отлично знал, что перепродаст его за верных двести. Предложишь слишком много — себе в убыток; предложишь слишком мало — глядишь, молодой человек заберет обратно и отправится в Лондон: вещицы-то редкие и очень дорогие. Молодой человек, правда, одет бедно, и взгляд у него тревожный. Вероятно, попал в затруднительное положение и даже не знает истинной цены тому, что принес. Надо у него все выведать.

— Это очень старые вещи, достойный сэр, они давно вышли из моды, — начал он. — О камнях я ничего не могу сказать, они тусклы и необработаны. Но если вы запросите недорого, я все возьму, хотя я сижу здесь не для купли, а для продажи. Сколько вы хотите?

Найджел в растерянности нахмурил брови. Да-а, в этой игре его не выручит ни отвага, ни ловкость. Тут новые силы вели наступление на старые, купец шел покорять воина. Целые столетия он изматывал его, ослаблял его силы, пока наконец не сделал своим слугой, своим рабом.

— Я, право, не знаю, досточтимый сэр, ни мне, ни кому-либо еще, кто носит мое имя, не доводилось торговаться. Ну, а вы знаете, сколько могут стоить эти вещи, ведь торговля — ваше ремесло. У леди Эрментруды совсем нет денег, а нам надо принять короля. Заплатите за них по справедливости, и дело с концом.

Ювелир улыбнулся. Сделка обещала быть еще проще и выгоднее, чем он предполагал. Он собирался предложить пятьдесят золотых, но теперь грешно было бы дать больше двадцати пяти.

— Не знаю, что мне потом с ними делать, — начал он, — но раз речь идет о королевском визите, я не пожалею двадцати пяти ноблей.

У Найджела упало сердце. На такие деньги не купить и половины того, что им нужно. Ясно, что леди Эрментруда очень переоценила свои сокровища. Но возвращаться с пустыми руками ему все равно нельзя, значит, если вещи, как уверяет добрый старик, стоят двадцать пять ноблей, остается только поблагодарить его и взять эти золотые.

— Меня очень огорчило то, что вы говорите. Конечно, вы лучше разбираетесь в таких вещах. Что ж, я возьму за них…

«Сто пятьдесят», — услышал он шепот Эйлварда и громко повторил, донельзя обрадовавшись даже такой ничтожной помощи на этом новом для себя поприще:

— Сто пятьдесят.

Ювелир вздрогнул. Этот юноша не так уж прост, как показался сначала. Его открытое лицо и ясные голубые глаза — не что иное, как ловушка для неосторожных. Ему еще не случалось так попадать впросак.