Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг; Белый отряд: Романы

Найджел тоже пострадал от огня и камней, но был так возбужден, что не чувствовал ни боли, ни усталости. Он склонился над раненым французом и снял с него шлем. Девичье лицо молодого оруженосца было белее мела, тени смерти собирались вокруг голубых глаз, но, взглянув на своего английского друга, он слабо улыбнулся.

— Я никогда больше не увижу Беатрису, — прошептал он. — Прошу вас, Найджел, когда наступит мир, поезжайте в замок моего отца и скажите ему, как умер его сын. Молодой Гастон возрадуется: ведь к нему теперь перейдут все земли, и герб, и наш девиз, и все доходы. Повидайте их, Найджел, и скажите, что я был не хуже других.

— Да, да, Рауль, никто не мог бы держаться благородней, чем вы. Обещаю вам, когда придет время, исполнить вашу просьбу.

— Вы счастливец, Найджел, — прошептал умирающий, — сегодня вы совершили еще один подвиг и сможете принести его к ногам вашей возлюбленной.

— Это был бы подвиг, если бы мы взяли ворота, — грустно ответил Найджел. — А так, клянусь святым Павлом, я не могу считать это подвигом — ведь я отступил, не доведя дело до конца. Но сейчас не время думать о моих ничтожных заботах. Если мы возьмем замок и я внесу в это свою лепту, тогда, наверное, можно будет говорить о подвиге.

Француз вдруг приподнялся с силой, какая часто приходит к человеку перед самой смертью.

— Вы получите леди Мэри, Найджел, и совершите вы не три подвига, а не один десяток, и во всем христианском мире не будет благородного человека, который не знал бы вашего славного имени. Это говорю вам я, Рауль Деларош Пьер де Бра, умирающий на поле брани. А теперь поцелуйте меня, милый друг, и положите на землю: меня окутывает туман — я ухожу.

Найджел осторожно опустил голову друга, но когда он это делал, у того из горла хлынула кровь, и душа его отошла. Так умер славный французский воин, и Найджел, преклонив возле него на дне рва колено, горячо помолился о том, чтобы и его собственный конец был столь же славен и благороден.

Под покровом ночи раненых вынесли из рва и поставили пикеты лучников у самых ворот, чтобы их нельзя было починить. Когда Найджел вернулся в лагерь, на душе у него было тошно из-за собственной неудачи, смерти пленника и боязни за Эйлварда; но он еще не до конца испил чашу — его ждал Ноулз, и слова, которыми тот встретил оруженосца, разили больнее хлыста. Кто он такой, свежеиспеченный оруженосец, что посмел идти в наступление без приказа? Что принесла его безумная выходка странствующего рыцаря? Потеряно двадцать человек, и чего ради? Их кровь останется на нем. И Чандос все узнает. Когда они возьмут замок, его следует отправить в Англию.

Так говорил Ноулз, и слова его тем горше отзывались в душе Найджела, что он и сам чувствовал: он поступил неразумно, и Чандос сказал бы ему то же самое, только, быть может, помягче. Он молча, почтительно, как и подобало, выслушал Ноулза, отсалютовал ему и пошел прочь. Оказавшись один среди кустов, он бросился на землю и разрыдался, уткнув лицо в ладони. Таких горячих слез он не проливал еще никогда в жизни. Как он старался, чтобы все было хорошо, и вот — такая неудача! Найджел был избит, обожжен, у него все болело с головы до пят. И все же муки тела были ничто по сравнению со страданиями духа — тоской и позором, которые разрывали ему сердце.

Но один пустяк изменил течение его мыслей и принес успокоение: он снял латную рукавицу, и пальцы его случайно натолкнулись на крошечный пакетик, который Мэри привязала к перчатке, когда они стояли на холме св. Катарины на Гилдфордской дороге. Он вспомнил тонкую золотую филигрань девиза, который гласил: «Fais ce que dois, adviegne que pourra — c'est commande au chevalier».

Слова сами собой прозвучали в его утомленном мозгу. Он сделал то, что считал правильным, что бы из этого ни вышло. Правда, получилось плохо, но ведь так всегда бывает в делах человеческих. Он понимал, что, если бы ему удалось взять замок, Ноулз бы простил его и забыл бы обо всем остальном. Не его вина, что затея не удалась. Никто не мог бы сделать больше. Если бы Мэри видела его, она бы его поддержала. Засыпая, он видел ее смуглое сияющее гордостью лицо, с состраданием склонившееся над ним. Она протянула руку и коснулась его плеча. Он вскочил и протер глаза — действительность, как это иногда случается, причудливо вплелась в сон: в темноте над ним в самом деле склонилась какая-то фигура и теребила его, пытаясь вывести из забытья. Вот только мягкий голос и нежное прикосновение леди Мэри сменили грубый выговор и железная хватка Черного Саймона, сурового норфолкского копейщика.

— Вы ведь сквайр Лоринг? — спросил тот, пытаясь разглядеть в темноте лицо юноши.

— Да. А в чем дело?

— Я искал вас по всему лагерю, а потом увидел у кустов огромную лошадь и подумал, что вы где-нибудь тут же, неподалеку. Мне надо вам кое-что сказать.

— Говори.

— Этот парень, Эйлвард, — мой друг, а Господь наделил меня такой натурой, что я люблю своих друзей так же сильно, как ненавижу врагов. А он ваш слуга, и, сдается мне, вы тоже его любите.

— Мне есть за что его любить.

— Тогда у вас и у меня, сквайр Лоринг, есть причина постараться его спасти, в отличие от тех, кому нужно поскорее взять замок, а не освободить пленных. Вы же понимаете, что такой человек, как этот разбойничий лорд, когда увидит, что игра проиграна, наверняка в последнюю минуту перед тем, как замок падет, перережет пленным глотки: он ведь отлично знает — что бы ни случилось — ему конец.

— Клянусь святым Павлом, об этом я не подумал.

— Я был с вами тогда, когда вы пробовали разбить внутренние ворота, — продолжал Саймон, — и все же один раз, когда мне показалось, что они поддаются, я сказал себе: «Прощай, Сэмкин, больше я тебя не увижу». У этого барона в душе столько желчи, сколько у меня самого, а вы думаете, я оставил бы своих пленных в живых, если б меня принудили их отдать? Ни в коем случае. Вот я и думаю: если б нам удалось взять днем замок, их всех перебили бы.

— Может быть ты и прав, Саймон, — ответил Найджел, — от этой мысли нам должно бы стать полегче. Только если мы не можем спасти их, захватив замок, они уж наверняка пропадут.

— Может, так, а может, и не так, — с расстановкой ответил Саймон. — Я думаю, что, если замок взять неожиданно, да таким манером, что никому и в голову не придет, тогда, может статься, мы сумеем отбить пленных раньше, чем их прикончат.

Найджел живо наклонился вперед и положил руку солдату на плечо.

— Ты что-то придумал, Саймон. Так скажи, что у тебя за план?

— Я хотел доложить сэру Роберту, да он готовится к завтрашнему штурму и не стал бы меня слушать. Я, точно, кое-что придумал, только хорош мой план или плох, не могу сказать, покуда его не испробую. А сперва скажу вам, как мне это пришло в голову. Так вот, утром, когда я был во рву, я заприметил на стене одного человека. Такой высокий, лицо у него белое, волосы рыжие, а на скулах пятна антонова огня.

— А при чем тут Эйлвард?

— Сейчас увидите. Вечером, после приступа, я ходил тут с одним из наших вокруг той маленькой крепости на холме, хотел посмотреть, нет ли там какого слабого места. Кое-кто из них вылез на стену и всячески поносил нас, и среди них я заметил — кого бы вы думали? — а вот того самого верзилу с бледным лицом, рыжими волосами и антоновым огнем на щеке. Что вы из этого заключаете, сквайр Найджел?

— Что этот человек перешел из большой крепости в форт.

— Ясное дело, перешел. На свете не может быть двух таких меченых. Только если он перешел из замка в форт, то не по земле — ведь между ними были наши.

— Клянусь святым Павлом, мне ясно, что ты хочешь сказать! — воскликнул Найджел. — Ты полагаешь, что между фортом и замком есть подземный ход.

— Я в этом уверен.

— Значит, взяв маленький форт, мы сможем пройти этим ходом и захватить большую крепость.

— Все может быть. И все же это опасно. Ведь в замке услышат, что мы пошли на приступ, и успеют загородить подземный ход и перебить пленных, прежде чем мы окажемся внутри.

— Так что же ты предлагаешь?

— Если бы нам найти, где проходит эта потерна, нам ничто не помешало бы раскопать ее, и оба они — форт и крепость — были бы в наших руках, прежде чем противник сообразит, что мы уже там.

Найджел от радости захлопал в ладоши.

— Клянусь Господом, прекрасный план! Но, увы, Саймон, я не знаю, как найти то место, под которым проходит потерна, и где ее раскапывать.

— Там у меня есть крестьяне с лопатами, — ответил Саймон, — а с ними мои друзья Хардинг из Барнстебла и Джон с Запада, они ждут нас со своим инструментом. Если вы, сквайр Найджел, согласны нас вести, мы готовы рискнуть жизнью.

«А что скажет Ноулз, если их попытка провалится?» — мелькнуло в голове у Найджела, но эту мысль тут же вытеснила другая. Он не станет рисковать, если не будет уверен в успехе. А если уж рискнет впустую, то там и сложит голову. Отдав ее, он искупит свою ошибку. А если, напротив, попытка увенчается успехом — что ж, тогда Ноулз простит его поражение при взятии ворот. Словом, уже спустя минуту все сомнения остались позади, и Найджел пробирался сквозь тьму следом за Черным Саймоном.

За лагерем их поджидали два копейщика, и вчетвером они двинулись дальше. Вскоре во мраке проступили силуэты каких-то людей. Небо было закрыто облаками, сеялся мелкий дождь, скрывая от глаз и замок и форт, но Саймон еще днем отметил нужное место камнем, и теперь они знали, что находятся как раз между ними.

— Здесь слепой Андре? — спросил Саймон.

— Да, добрый сэр, я тут, — ответил голос.

— Этот человек был когда-то богат, все его уважали, но разбойничий лорд его разорил, а потом выколол ему глаза, и теперь он уже много лет живет в темноте и кормится подаянием.