Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг; Белый отряд: Романы

Следующую ночь они провели в грязной гостинице, кишевшей крысами и блохами, в миле к югу от деревушки Мейфилд. Эйлвард изо всех сил чесался и бранился. Найджел лежал молча, не двигаясь. Для человека, усвоившего старые рыцарские догмы, мелкие житейские неприятности просто не существовали, замечать их было ниже его достоинства. Для иного рыцаря не могло быть ни жары, ни холода, ни голода или жажды. Броня, закрывавшая его душу, была так прочна, что защищала не только от больших бед, но и от малых; поэтому искусанный блохами Найджел мрачно лежал в неподвижности на своей постели, а Эйлвард корчился на своей.

До конца пути оставалось совсем немного, но на следующее утро, едва они снова тронулись в путь через лес, их ожидало приключение, вселившее в сердце Найджела самые безумные надежды.

По узкой тропинке, вьющейся среди дубов, ехал темноволосый человек с болезненным лицом; он громко трубил в серебряный рожок, так что они услышали его зов задолго до того, как увидели его самого. Он медленно приближался, останавливаясь через каждые пятьдесят шагов, чтобы огласить лес очередным зовом своей трубы. Путники поехали ему навстречу.

— Прошу вас, скажите, кто вы и почему трубите в рожок.

Человек отрицательно покачал головой, и Найджел повторил вопрос по-французски, на общем языке рыцарства, на котором в те времена говорил каждый благородный человек в Западной Европе.

Прежде чем ответить, человек поднес рожок к губам и издал еще один долгий звук.

— Меня зовут Гастон де Кастриер, — сказал он, — я скромный оруженосец благороднейшего доблестного рыцаря Рауля де Тюбьера, де Пестеля, де Гримсара, де Мерсака, де Леой, де Бастанака, который именует себя также лордом Понсом. По его приказанию я всегда еду на милю впереди него, чтобы подготовить всех к встрече с ним, и он желает, чтобы я трубил в трубу, но не из тщеславия, а дабы показать величие духа и всякий, кому случилось бы пожелать вступить с ним в бой, знал бы, что он едет.

С радостным возгласом Найджел соскочил с лошади и принялся расстегивать камзол.

— Скорее, Эйлвард, скорее, — торопил он лучника. — Едет странствующий рыцарь, он уже близко. Мог ли я ждать более достойного случая завоевать почести? Развяжи поклажу, пока я сниму одежду. Добрый сэр, прошу вас, предупредите вашего благородного, доблестного господина, что бедный английский сквайр умоляет его не пройти мимо и сразиться с ним по дороге.

Но лорд Понс уже показался среди деревьев. Это был огромный мужчина на невероятно крупной лошади, так что вместе они как бы загораживали собой всю темную арку, образованную кронами деревьев над тропой. Он был в полных рыцарских доспехах цвета меди, оставлявших открытым только лицо, да и то не все: видны были лишь пара надменных глаз и длинная черная борода, падавшая из-под приподнятого забрала на нагрудник. К гребню шлема была привязана маленькая коричневая перчатка, покачивавшаяся из стороны в сторону. В руках он держал длинное копье, на конце которого развевался красный значок с черной кабаньей головой; такой же знак был у него на щите. Он медленно ехал через лес, тяжелый, грозный, под глухой стук копыт боевого коня и бряцанье металла, а далеко впереди непрестанно раздавался звук серебряного рожка, призывавшего всех встречных признать его превосходство и величие и добровольно очистить путь, прежде чем он будет очищен силой.

Никогда, в самых безумных мечтах, не грезился Найджелу такой идеальный образ, и пока он сражался со своей одеждой, то и дело поглядывая на чудесного путника, он бормотал благодарственные молитвы доброму св. Павлу, который даровал своему недостойному слуге такую милость и привел его навстречу этому великолепному и учтивому рыцарю.

Но, увы, как часто чаша, уже поднесенная к губам, в последний момент выпадает из рук! Счастливому случаю суждено было вдруг превратиться в нежданную нелепую беду — такую нелепую и непоправимую, что всю остальную жизнь Найджел, вспоминая о ней, заливался краской стыда. Он стал быстро раздеваться и с лихорадочной поспешностью уже скинул башмаки, шляпу, чулки, камзол и плащ, так что на нем не осталось ничего, кроме розовой короткой рубашки и пары шелковых подштанников. В то же время Эйлвард проворно распаковывал тюк, чтобы достать и подать хозяину одну за другой все части доспехов, как вдруг оруженосец протрубил последний вызов прямо в ухо вьючной лошади. В одно мгновенье она развернулась и с драгоценным грузом на спине галопом помчалась вниз по дороге. Эйлвард вскочил на свою кобылу, дал шпоры и бросился за беглянкой. Так Найджел в один миг потерял все свое достоинство, лишился двух лошадей, слуги и снаряжения и оказался один-одинешенек, без всякого оружия, едва прикрытый рубашкой и подштанниками на дороге, по которой медленно приближалась могучая фигура лорда Понса.

Странствующий рыцарь, погруженный в воспоминания о девице, оставленной в Сент-Джине, той самой, чья перчатка болталась у него на шлеме, не заметил, что только что произошло. Поэтому глазам его представилась лишь благородная соловая лошадь, пощипывавшая возле дороги траву, и невысокий молодой человек, по всей видимости сумасшедший, потому что он стоял посреди леса с лихорадочно горящими глазами, почти совсем раздетый, в одном исподнем, а вокруг валялась его одежда. Такой человек не мог привлечь внимания лорда Понса, и тот невозмутимо продолжал свой путь; его надменный взгляд был устремлен вдаль, а мысли обращены к девице из Сент-Джина. Он смутно помнил, что маленький безумец в исподнем долго бежал без башмаков рядом с его лошадью, о чем-то прося, умоляя, что-то доказывая.

— Только один час, благородный сэр, самое большее — один час, и бедный английский сквайр на всю жизнь будет вашим должником. Благоволите придержать вашу лошадь, пока мне не вернут снаряжение. Неужели вы не снизойдете до того, чтобы скрестить со мной оружие? Умоляю вас, добрый сэр, уделите мне каплю вашего времени, обменяйтесь со мной парой ударов, прежде чем поедете дальше.

Лорд Понс нетерпеливо отмахнулся рукой в латной рукавице — так отгоняют назойливую муху, — а когда, в конце концов, Найджел стал слишком шумно выражать свои просьбы, рыцарь пришпорил своего огромного коня и, гремя, как кимвал, тяжелым галопом умчался прочь. Так он продолжал свой величавый путь, пока два дня спустя, не был убит лордом Реджиналдом Кобемом в поле недалеко от Уэйбриджа.

Когда после долгой погони Эйлвард поймал и привел обратно вьючную лошадь, он увидел, что хозяин в отчаянье от перенесенного унижения и обиды сидит на стволе поваленного дерева, закрыв лицо руками. Ни тот, ни другой не вымолвили ни слова — о чем тут было говорить? — и так, в угрюмом молчании, поехали дальше.

Однако вскоре им повстречалось нечто такое, что отвлекло Найджела от горьких мыслей: прямо перед ним поднялись башни какого-то очень большого здания, вокруг которого раскинулась невзрачная деревенька; от проходившего мимо крестьянина они узнали, что это — аббатство и поселок, воздвигнутые на месте битвы. На низком мостике они придержали лошадей и заглянули вниз, в ту самую долину смерти, со дна которой и теперь еще, казалось, поднимаются кровавые испарения. Там, внизу, рядом со зловещим озером, среди редкого кустарника, покрывавшего лысый склон вытянутого холма, сражались некогда в долгой беспощадной битве два благородных соперника, и наградой победителю были просторы Англии. Вот здесь, на склонах невысокого холма, то разгораясь, то затухая, час за часом шел жестокий бой, пока не полегло, так и не отступив ни на шаг, все войско саксов; король и его придворные, крестьянин и воин остались каждый на своем месте — там, где бились. И теперь, когда позади были невыносимые тяготы, тяжкий труд, лютая тирания, буйные мятежи, безжалостное угнетение, промысел Божий свершился: на мосту стояли бок о бок норманн Найджел и сакс Эйлвард; в сердцах у них была дружба, в душе — уважение друг к другу; стояли они под одним знаменем и шли на общее дело — сражаться за свою родную старую Англию.

Их долгий путь подходил к концу. Перед ними раскинулось синее море, усыпанное пятнышками белых парусов. Едва выйдя из лесистой равнины, дорога взлетала на меловой холм, к его упругим травам. Справа, вдали, возвышалась мрачная крепость Певенси, приземистая и неприступная, похожая на груду огромных необтесанных камней; за парапетами ее поблескивали стальные шлемы, а над ней гордо реяло королевское знамя Англии. Под ногами у путников лежала ровная, поросшая камышом болотистая равнина, на которой подымался один-единственный холм, увенчанный башнями, а невдалеке от него щетинились, вставая прямо из зелени, мачты судов. Найджел из-под руки посмотрел на холм и пустил Поммерса рысью. На холме стоял город Уинчелси, и там, среди разбросанных по склону холмов, его должен был дождаться доблестный Чандос.

Найджел и Эйлвард проехали переправу и по извилистой дороге поднялись на склон холма. Там их остановила стража — отряд копейщиков. Найджел назвал себя, и тогда через хмурую арку Пайпуэлсских ворот их пропустили в город. Посреди восточной улицы прибывших ожидал сам Чандос. Он стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, солнце играло на его лимонно-желтой бороде, он щурил единственный глаз, и все его утонченное длинноносое лицо приветственно улыбалось. Позади него толпились мальчишки, с упоением пяля глаза на знаменитого воина.

— Добро пожаловать, Найджел, и вы, славный лучник, — сказал он, — я проходил по городской стене и по масти лошади понял, что это вы едете по Юдиморской дороге. Как доехали, молодой странствующий рыцарь? Не случилось ли вам по дороге из Тилфорда оборонять мосты, или спасать девиц, или, может быть, убивать преследователей?

— Нет, благородный лорд, мне не довелось совершить ничего подобного. Только один раз меня поманила надежда…