Жорж Сименон - Семейство Питар

— Уйдешь ты наконец к себе? — взорвался Ланнек, вплотную подступая к жене.

Он не собирался распускать нюни, но все-таки не мог подавить в себе жалость — такой беспомощной и обмякшей выглядела Матильда. Он читал у нее в глазах нечто вроде восхищения и готовности капитулировать.

— Кампуа! Иди уложи мою жену.

На малом ходу качка стала настолько сильной, что устоять на ногах можно было только с большим трудом, и около двух часов ночи в трюм снова пришлось направить пять человек: на этот раз с места сорвались вагонные колеса.

Время от времени Ланнек вытаскивал из кармана часы. Светать начало в половине восьмого, «Гром небесный» то удалялся от «Франсуазы», то приближался к ней.

Оба судна даже обменивались несколькими словами по семафору:

«Держитесь?»

«Люди непрерывно сменяются у помп. Топки на всякий случай погашены…»

Чтобы не разорвались котлы, если вода хлынет в машинное отделение!

Иногда кочегары «Грома небесного» выскальзывали на палубу и жадно хватали ртом воздух вперемешку с водяной пылью.

Раз десять на очередных разворотах с «Грома небесного» замечали «Зетойфель», и всякий раз Ланглуа вызывал в рубку капитана, потому что немецкий радист все тем же лающим фельдфебельским тоном настойчиво запрашивал обстановку и требовал не повредить им сети.

О наступлении дня на «Громе небесном» возвестил обычный сигнал — раздача черного кофе, который матросам налили в жестяные кружки; Кампуа, теперь уже сам смахивавший на призрак, подал его в чашках только офицерам.

— Достань бутыль с ромом и выдай по чарке, — распорядился Ланнек, хмуро посмотрев на бледнеющее небо.

Стало еще холодней. Холод был сырой, пронизывающий. Глаза у всех покраснели от усталости. Непогода не унималась, скорее напротив, и чем ясней вырисовывалась «Франсуаза» в утренних сумерках, тем сильнее мрачнели лица.

Гибнущий траулер являл собой жуткое зрелище. Лишившись трубы и рубки, он утратил облик судна, да и по существу уже перестал быть им.

Набегающий вал, к которому он не мог стать носом, подхватывал его на гребень, относил на сто — двести морских саженей и низвергал в такую бездну, что судно на долгие секунды исчезало из виду.

— …скажешь? — негромко буркнул Ланнек, зная, что Муанар рядом.

— Нда! — только и ответил старший помощник.

Оба они, как, впрочем, и вся команда, думали об одном и том же. Ланнек опять сменил рулевого у штурвала и вел «Гром небесный» так, чтобы пройти впритирку к останкам «Франсуазы», а потом уж решить, что можно предпринять.

Матросы еще держали в руках кружки с кофе, в воздухе пахло подогретым ромом, но посуда исчезла, как по волшебству, едва с «Грома небесного» разглядели людей на траулере.

«Франсуаза» накренилась так, что стоять на палубе было немыслимо. Матросы, числом около дюжины, лежали и полусидели, цепляясь за фальшборт и брашпиль.

На всех были спасательные жилеты, придававшие людям какой-то чудовищный облик, и такой же чудовищной казалась их неподвижность. Волны перехлестывали через борт, разбивались о плечи и головы, но моряки не шевелились и только впивались глазами в медленно надвигавшийся пароход.

Они провели так всю ночь и теперь, несомненно, отдавали себе отчет, что спасти их будет непросто. Наступил момент, когда «Гром небесный» и «Франсуазу» разделяло не больше пятидесяти метров. Стало уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть искаженные лица тех, кому, быть может, не суждено покинуть обломки траулера. Ланнек, насупив брови, прикидывал, какой маневр выгодней всего предпринять, как вдруг увидел поднявшуюся во весь рост фигуру на траулере.

Сам он ничего не расслышал в грохоте океана, но всем остальным показалось, что до них донесся пронзительный вопль.

Высокий худой рыжий парень, так внезапно вскочивший на ноги, оказался юнгой: потеряв голову от ужаса, он бросился в воду и теперь изо всех сил плыл к пароходу.

Продержался он на плаву меньше минуты, и все-таки лицо его навсегда запечатлелось в памяти у каждого.

Никому до самой смерти не забыть этого широко раскрытого рта, этих безумных глаз и волос, разметавшихся по ветру.

Люди, оставшиеся на «Франсуазе», подползли к фальшборту посмотреть, что станет с мальчиком.

Попутная волна подхватила его и несла так долго, что у многих забрезжила надежда: сейчас парнишку прибьет к пароходу. Бедняга отчаянно работал руками. Никогда еще человек не выглядел столь маленьким и беспомощным.

Вот он вынырнул в десяти, нет, в пяти метрах от «Грома небесного». В воду полетели три спасательных круга, один из которых шлепнулся совсем рядом с мальчиком.

Но тот не успел схватиться за круг. Волна прошла стороной. Несчастного пронесло вдоль кормы, отшвырнуло в сторону, а Ланнек лишь бессильно сжимал руками штурвал.

Юнге ничем уже не помочь! Шлюпку не спустишь — тут же опрокинется.

— Вот, тот, длинный, у цоколя трубы, что закрыл лицо руками, — это его отец, — забубнил где-то рядом феканец. — Он уже потерял одного у Ньюфаундленда, два года будет.

Ланнек обернулся и рядом с Кампуа увидел Матильду, которая, выпрямившись, неподвижно смотрела в пространство. Он не знал, откуда она взялась. Не представлял себе, где она провела последние часы. Вид у нее был, как у всех, помятый; верхнюю губу безобразил простудный прыщ.

— Эмиль! — окликнула она.

Ланнек даже ухом не повел. Он в очередной раз огибал станки траулера, лихорадочно обдумывая маневр.

— Эмиль!

Матильду трясло. Ее каштановые волосы мокрыми космами свисали на щеки.

— Послушай, Эмиль, надо уходить. Мне страшно.

Ланнек вздрогнул. Он никогда не слыхал, чтобы два эти слова произносились таким тоном. Они подействовали на него, как если бы были сказаны не его женой, а чьим-то таинственным нечеловеческим голосом.

— Замолчи!

— Мы должны уйти!

Муанар, стоявший в нескольких шагах от них, повернулся к ним спиной. Кампуа отошел подальше.

— Слышишь, Эмиль? Я не хочу умирать!

А тем временем Ланнек наблюдал, как все больше кренится сносимое судно без трубы.

— Заткнись! — взвыл он, топнув ногой.

Неужели и он позволит себе поддаться панике? У него нет больше сил ощущать за спиной присутствие жены.

— Убирайся!

И тут стало еще хуже. Как юнга, который прыгнул со страху в воду, Матильда потеряла всякий контроль над собой и бросилась к штурвалу, пытаясь положить его на другой борт и вопя:

— Я требую, чтобы мы ушли! Я хочу назад, во Францию, слышишь? Корабль мой! Ты знаешь, что мы погибаем!..

— Муанар! — позвал Ланнек голосом, которому силился придать твердость.

Муанар смотрел на обоих и молчал.

— Избавь меня от этой бабы! Запри ее куда-нибудь!

Но старший помощник не шевелился, а полуобезумевшая Матильда надсаживалась:

— Убийцы! Да, да, все вы — убийцы! Вы знаете, что мы погибнем, и нарочно идете на это!

Матросы насторожились на палубе.

— Я хочу, чтобы мы ушли! Хочу! Вы не имеете права…

Видя, что Муанар неподвижен, Ланнек выпустил из рук штурвал и сгреб жену за плечи.

— Замолчи! Марш за мной!

— Я требую, чтобы мы ушли!

— Хорошо. Сейчас мы уйдем. Только замолчи, Бога ради!

Он подталкивал ее. Она отбивалась, царапала ему лицо и руки. Он не знал, куда ее деть, потом втолкнул в штурманскую и запер дверь на защелку.

Весь бледный, Ланнек вернулся к штурвалу, за который на время его отсутствия встал Муанар.

— Только этого не хватало! — громыхнул он, разыскивая глазами тонущий траулер. И добавил, обращаясь к старшему помощнику:

— Что будем делать?

Чтобы покончить с этой пыткой, Ланнек был даже готов спустить на воду шлюпку, но это означало почти верную смерть для тех, кто окажется в ней.

Можно было, конечно, и дальше ходить вокруг «Франсуазы», выжидая, пока океан поутихнет, но в такое время года здесь штормит по целым неделям, а то и дольше.

Оставалось одно — вторично завести буксир, у которого, как и ночью, есть все шансы лопнуть.

На мостике появился подавленный Ланглуа, тусклый от усталости взгляд, плечи обвисли, — вздохнул:

— Фекан вызывает каждые десять минут. Не знаю, что отвечать…

Там тоже наступил день. Леон открыл свое заведение, в кофеварке булькает вода, и промокшие рыбаки в тяжелых сапогах один за другим входят в кафе.

— Готовь бросательный конец! — приказал Ланнек Муанару. — Предупреди их семафором.

— Ты слышишь?..

— Да! Опять…

Ланнек слышал шум уже добрых пять минут В трюме снова что-то сорвалось с места, но теперь было уже не до этого. С наступлением дня начал крепчать ветер, и океан забелел от пены.

Радист, прикидываясь, будто ничего не понимает, с дурацким видом искал Матильду взглядом и наконец обнаружил ее в штурманской. Прижавшись к стеклу лбом, она, судя по движениям губ, вопила:

— Убийцы!

Ланнек почувствовал нечто вроде угрызений совести.

Нет, пора кончать. Он и сам уже не уверен, какое решение примет через минуту.

Если в часы дремоты у него почти всегда наслаивались друг на друга два пласта мыслей: один — относящийся ко сну, другой — к яви, то теперь он непроизвольно жил как бы в двух разных планах.

Глаза его не отрывались от «Франсуазы», и судном своим он управлял с несокрушимым хладнокровием.

А в другом уголке его мозга гвоздил вопрос: «Кто мог ей это сказать?»

В конце концов во всем виноват тот неизвестный, который наплел Матильде, будто муж намерен перепродать корабль и не возвращаться во Францию.

Разумеется, это чушь! Такое Ланнеку и в голову не приходило. Но ведь жена не сама выдумала…

Кто? Не шутник ли, предсказавший ему, что «Гром небесный» не придет в порт?

Ланнек поочередно брал на подозрение всех окружающих: Муанара, г-на Жиля, радиста, боцмана, даже Кампуа.

Не забыл ни мамашу Питар, ни Оскара, который…