Видно было, что Дювайн колеблется. Но потом он подумал о том, что можно сделать, имея пять миллионов. Он подумал также о Клодетте, которая так верила в него.

– Нет! Ты не воспользовался своим шансом. Я оставлю у себя сумку, и теперь ты уже ничего не сможешь сделать.

Бреди долго сидел неподвижно, сжимая в кармане револьвер. Положение становилось безвыходным. Допустим, он станет угрожать Дювайну незаряженным оружием. Не набросится ли тот на него? Собрав все свое мужество, он сказал:

– Раз так, то вот. – И он, выхватив из кармана револьвер, направил его на Дювайна. – Мне очень жаль, Пьер, но ты сам напросился.

Дювайн уставился на револьвер, чувствуя холод в спине. Он, как и Бреди, испытывал ужас перед насилием. До сих пор никто не угрожал ему револьвером, и вид этого маленького черного предмета, несущего в себе угрозу, в руке Бреди заставил Пьера побледнеть и задрожать. Он сразу потерял всю уверенность в себе.

– Ты… ты не посмеешь выстрелить, – прошептал он, задыхаясь.

Бреди был поражен тем, что нашелся еще больший трус, чем он сам. Им овладел прилив храбрости. Он наклонился вперед, размахивая револьвером перед лицом Дювайна и рыча:

– Я тебя не убью, а изуродую. Если ты немедленно не отдашь сумку, я прострелю тебе коленную чашечку!

Дювайн весь затрясся. Дрожащей рукой он положил сумку на пол и подтолкнул ее ногой к Бреди.

– Опусти револьвер, – простонал он, – он может нечаянно выстрелить.

Бреди схватил сумку, выпрямился и направился к двери.

– Ты дурак, Пьер. Ты никогда больше не получишь от нас работы, и помни, что Эд не прощает предательства.

Он открыл дверь, вышел в коридор и быстро направился к своему номеру. Через десять минут Бреди уже мчался в Цюрих. Сумка Кэрол лежала рядом на сиденье.


Пароход «Швейцария», иллюминированный разноцветными огнями, подходил к пристани Монтре. С его палубы доносились звуки скрипки и аккордеона.

Пьер Дювайн наблюдал за его приближением. Он ждал уже час и постепенно приходил в себя от сокрушительного удара, нанесенного ему Лу Бреди. Он чувствовал себя совершенно деморализованным. Пропали не только миллионы, но и деньги, которые он должен был получить от Бреди за работу. Он был словно в лихорадке. Дювайн понимал, что у него нет будущего в жульнических операциях с антиквариатом. Хеддону достаточно произнести слово, и никто с Дювайном не станет иметь дела. Магазин в Довиле без новых поступлений украденных вещей долго не продержится. Его везение кончилось. Он рисковал, чтобы получить три миллиона… и проиграл. Теперь еле-еле хватит денег, чтобы купить бензин на обратную дорогу в Париж. А в Париже ждут неоплаченные счета и нужно платить за квартиру. Что ж, сказал он себе, придется опять приняться за карманные кражи. Сезон в Париже только начинался. Город наполнялся богатыми туристами с разбухшими бумажниками. Дювайн боялся рисковать, но у него сейчас не было другого выхода.

Он подумал о Клодетте. Она была его единственным утешением. Она без жалоб примет неизбежное. Она поймет, что он не мог ничего сделать под дулом револьвера. Он почувствовал, как все его существо заполняет любовь к ней. Какое счастье, что у него есть Клодетта!

Пароход уже остановился, и пассажиры начали спускаться по трапу. Дювайн увидел Клодетту и Лепски и помахал им рукой.

Лепски был очень рад, что все кончилось. Для него эта вечерняя прогулка была самой большой скучищей из всего, что ему довелось испытать. Звуки скрипки и аккордеона действовали ему на нервы. Радостно танцующие пожилые пары заставляли его фыркать так, словно кто-то пытался завести машину с севшим аккумулятором. От пережевывания свиной отбивной у него болели челюсти. Кэрол, видя восторг Клодетты, старалась сдерживаться сама и сдерживала Тома, но и она мечтала, чтобы эта поездка закончилась. Клодетта, сияя улыбкой, думала о том, все ли благополучно у Пьера. Она чувствовала себя полной развалиной после того, как весь вечер заставляла себя быть веселой, чтобы развлечь Лепски. Она надеялась только, что ей больше никогда не придется повторить этот опыт. Но одного взгляда на лицо мужа было достаточно, чтобы понять: они потерпели фиаско.

– Пьер! – Она подбежала к нему.

– Мы тотчас же должны уехать. Мама умирает. – Дювайн повернулся к Лепски: – Мне очень жаль, но я знаю – вы меня поймете. Мы должны ехать в Париж. Женевский аэропорт закрыт из-за тумана. Мы не можем терять времени. Дорогие друзья, пожалуйста, извините нас и не задерживайте. Мы должны были выехать уже час назад. Я заказал вам номер в Гштааде. Портье поможет вам арендовать машину и объяснит, как добраться туда. – Он повернулся к Кэрол: – Мы вам сразу напишем, как только прибудем в Париж. Было очень приятно с вами познакомиться.

В то время как Том и Кэрол выражали ему свое глубокое сочувствие, Пьер сказал Клодетте, чтобы она садилась в машину.

Удивленные столь крутым поворотом событий, Лепски успели только помахать рукой друзьям на прощание.

По пути Пьер рассказал жене, что произошло между ним и Бреди.

– Не знаю, что мы теперь будем делать, – сказал он в отчаянии. – У нас почти нет денег. Подумать только, что у этого дьявола Бреди оказался револьвер.

Клодетта погладила его руку:

– Пока мы вместе, милый, нам не надо бояться трудностей.

Большего утешения для Пьера нельзя было придумать.


Лепски смотрел на задние огни удалявшейся машины, потом повернулся к Кэрол:

– Господи Боже! Не слишком ли все это быстро?

– У бедняги мать умирает, – расстроенно сказала Кэрол. – Чего ты хочешь, Том.

– Да, ты права. Какой жуткий вечер! Эта дурацкая поездка! Эта музыка! Эта еда!

– Ты вечно ворчишь, – отрезала Кэрол. – Так принято в Швейцарии. Ты должен быть доволен, что узнал, как живут другие народы.

Лепски заурчал, как трактор. Пожилая пара, проходившая мимо, остановилась и оглянулась на него.

– Лепски! – оборвала его Кэрол. – Ты делаешь из себя посмешище!

Лепски глянул на пожилую пару и вошел в отель.

– Ты бы лучше договорился о машине на завтра, – заметила ему Кэрол.

Лепски что-то проворчал и подошел к стойке портье.

– Мне завтра утром будет нужна машина, – сказал он. – У моих друзей несчастье, и они уехали на машине, которая была нами взята сообща. Как жаль, что закрыт аэропорт.

Портье удивленно поднял брови:

– Женевский аэропорт открыт, сэр. Там нет тумана.

Лепски насторожился:

– Это точно?

– Конечно, сэр. Какую бы машину вы хотели взять напрокат?

– Обождите минутку, – сказал Лепски. – Мы собирались поехать в Гштаад. Для нас заказаны номера в «Гштаад Паласе»?

– Но он еще не открыт, сэр. Сезон в Гштааде начинается только первого декабря.

Лепски ослабил петлю галстука. Это всегда было признаком надвигающейся бури.

– А скажите, друг мой, действительно ли Гштаад знаменит бифштексами, доставляемыми туда из Японии?

– Нет, сэр! Ничего такого Швейцария не импортирует.

Лепски еще сильнее дернул галстук.

– А устраивают ли там теперь знаменитые стриптиз-шоу с кучей шикарных девушек?

– Может быть, и да, в разгар сезона. Где-то к Рождеству.

Подошла Кэрол.

– Похоже, что мы не поедем в Гштаад, – проговорил Лепски сквозь зубы.

– Почему? – нетерпеливо воскликнула Кэрол.

– Спокойно! – рявкнул Лепски. – Я чую что-то недоброе. – Он опять подошел к столику портье. – Мы завтра уезжаем. Можно получить счет?

– Мистер Лепски? Номер 245?

– Да.

Портье вытащил подробный список.

– Само собой, сэр, – сказал он с улыбкой. – Ваш счет включает также счет мистера и миссис Дювайн. Мистер Дювайн очень торопился, он сказал, что у него умирает мать и что вы оплатите счет. – Он вопросительно взглянул на Лепски, лицо которого одеревенело.

– Ладно, – наконец произнес Лепски, – разрешите, я взгляну на это. – И, взяв счет, он направился к Кэрол. – Мне надо глотнуть чего-нибудь.

– Уж не думаешь ли ты…

– Замолчи! – оборвал ее Лепски, и Кэрол, увидев признаки надвигающейся опасности, пошла за мужем в бар, где как раз никого не было.

Подошел бармен.

– Тройное виски со льдом, – сказал Лепски. – Тебе что-нибудь заказать?

– Нет! Ты слишком много пьешь. В чем дело? У тебя такой вид, как в фильме ужасов. Говори…

Лепски помолчал. Он подождал, когда бармен принесет напитки, отхлебнул сразу половину и лишь потом взглянул на Кэрол.

– Твоя старая колдунья Бесингер оказалась права. Она нас предостерегала от опасных людей. Я всегда говорил, что Дювайн жулик, но ты не слушала меня.

– Не начинай все сначала. О чем ты говоришь?

– Нас купили, – сказал Лепски. – Я готов поспорить на последний доллар, что у этого сукина сына никогда вообще не было матери.

– Лепски, что ты несешь!

– Это старый, как мир, трюк. И мы на это купились. Вот теперь и получи счет из отеля, да еще все, что они тут пили и жрали… да вот еще парочка покупок, которые Дювайн сделал в отеле для своей сучки жены! – рычал Лепски. – Но это еще не все.

Он поспешно отхлебнул большой глоток виски и продолжал убеждать Кэрол, что сезон в Гштааде еще не начался, что отели там закрыты, нет никаких отбивных из Кобэ, никаких девушек, вообще ничего.

– Не может быть! – закричала Кэрол, но затем, взглянув на пылающее лицо мужа, который вновь и вновь рассматривал счет отеля, поняла наконец, что все это правда.

– Мы сейчас же обо всем сообщим в полицию, – яростно прошипела она. – Никто не смеет с нами так поступать. Никто!

– Ничего подобного мы не сделаем, – спокойно и твердо возразил Лепски. – Если кто-нибудь узнает, что американского полицейского офицера провел какой-то проклятый хлыщ, я этого не переживу. Парни у нас в управлении от смеха полопаются. Я уже сейчас вижу их злорадные физиономии. Я тебя обо всем предупреждал, но разве ты слушаешь! Знай твердила: «Это мои деньги». – Он бросил ей счет на колени. – Пусть это послужит тебе уроком, а впредь никому не доверяй.