— Если вы не возражаете, я сделаю заказ для нас обоих. Я закажу для вас что-нибудь такое, чего вы никогда еще не ели и что вам понравится.

При этом я утаил от нее, что на приготовление таких блюд понадобится минут двадцать, не меньше.

— Хорошо, — сказала она.

Я сделал заказ обстоятельный, состоявший из разных блюд и свежего чая.

— Мне кажется, я знаю только два китайских блюда, — сказала она, — шоп-сай и фу-юнг-хай.

— Большинство людей и заказывают эти блюда в китайских ресторанах.

— Ну а как у вас идет работа с женщиной-компань-оном?

— Да ничего.

— Вы вместе основали контору?

— Нет. У Берты уже было свое агентство, и я пришел к ней, потому что как раз искал работу.

— А потом вы стали партнерами?

— Да.

— Как же это получилось?

— О, да я точно уже и не помню. Кажется, благодаря случайности. Нам дали как раз несколько сложных поручений, и Берта почувствовала, что нуждается в моей помощи, так как среди них были и такие, какими она раньше не занималась. До меня у нее были самые простые дела: слежка за людьми с целью развода, поручения от адвокатов при несчастных случаях и тому подобное.

— А вам не нравится простая работа?

— Нет.

— Какая же работа вам по душе?

— То, чем занимаемся сейчас.

— А что это?

— Да так, то да се, — сдержанно сказал я.

Она протянула мне свою чашку, и я налил ей чаю. Потом она неожиданно сказала:

— Я сегодня потеряла свое место.

— Уволились?

— Нет, — горько ответила она, — меня вышвырнули.

— Очень печально. Неужели вашей работой были недовольны?

Она презрительно рассмеялась и сказала:

— Мне кажется, я СЛИШКОМ хорошо работала. Защищала интересы своего шефа больше, чем он сам.

— Как же такое могло случиться?

— Из-за одной женщины.

— О, я понимаю! — посочувствовал я.

Тон, которым я это сказал, ей, кажется, не понравился.

— Нет, вы совершенно ничего не понимаете, — хмуро сказала она. — Эта женщина всячески вредит репутации моего шефа. Она высокомерна и ведет себя как все эгоистки.

— Понимаю, — серьезно сказал я. — А вы любите своего шефа, а он любит эту женщину, и получается треугольник совсем особого рода.

— Что за чепуху вы городите, — набросилась она на меня. — Я влюблена в шефа! Наоборот, я его ненавижу!

Я сделал удивленные глаза.

— Почему же вы тогда уволились?

— Я же вам сказала, что не уволилась. Он меня вышвырнул за дверь. — И она внезапно расплакалась.

Я сказал утешительным тоном:

— Не надо плакать, и не думайте больше об этом.

— Я не могу не думать… и это сводит меня с ума. Она подрывает моему шефу практику, а когда я ему сказала…

— Он посчитал, что вы вмешиваетесь в его личные дела, не так ли?

— Я не знаю, что он посчитал. Во всяком случае, он вышвырнул меня на улицу. Я думаю, это она от него потребовала.

— Если не хотите, больше ничего не рассказывайте, — сказал я.

— Понимаете, становится легче, когда с кем-нибудь поделишься.

— Но я ведь для вас совершенно случайный человек.

— Поэтому-то я вам и рассказываю. Не думаю, что смогу поделиться этим со своими знакомыми.

— Кроме того, я — детектив. Ведь может так случиться, что я как раз занимаюсь таким делом, которое каким-то образом связано с вашим уходом.

Она подняла голову и, не переставая плакать, нервно рассмеялась. Потом открыла сумочку, вынула носовой платок и, вытерев глаза, сказала:

— Я всегда начинаю плакать, когда я зла, а когда я плачу, становлюсь еще злее.

— Вы злитесь на своего шефа?

— На моего бывшего шефа. Я думаю, что зла не на него, а из-за несправедливости, которая заключается в этом деле.

— А какая практика у вашего шефа? Я полагаю, эта женщина его клиентка?

— Совсем нет. Он — зубной врач, а не юрист.

— И часто эта женщина приходила?

— Довольно часто. И когда она появлялась, то всегда с таким видом, словно она царица Савская. Она всегда требовала, чтобы ее пропускали без очереди. Но ведь больных нельзя заставлять ждать. Собственно, что об этом говорить. Это бессмысленно.

— Наоборот, говорите. Облегчите себе душу.

— Нет, я и так достаточно сказала. Боюсь, даже слишком много. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите мне что-нибудь интересное из вашей практики. Значит, эта мисс Кул — женщина среднего возраста?

— Да.

— И очень сурова?

— Да.

— Как же вы вообще можете работать с такой женщиной?

— Конечно, не все бывает гладко.

— И вам она не действует на нервы, если она такое несносное существо?

— Не особенно. Временами для меня это даже хорошая тренировка. Она не позволяет мне размякнуть.

— Но вы наверняка стараетесь избежать ссор, не так ли?

— Ни в коем случае.

— Как же вы тогда сохраняете мир?

— Очень просто. Я делаю всегда так, как считаю нужным, а кричать предоставляю ей.

— Какой вы странный человек. В вас есть нечто… Ну, вы кажетесь спокойным, можно подумать, что вы позволяете из себя веревки вить. А потом вдруг замечаешь, что вы совсем не мягкий.

— Не знаю, что и сказать.

— Уверена, что мисс Кул знала бы, что сказать. Я бы с удовольствием поговорила с ней, чтобы узнать, что она о вас думает.

Я прошел к телефону, набрал номер, разыграл тот же спектакль, что и раньше, и снова повесил трубку.

— Все еще никого нет?

— Никого.

— И вы уверены, что ваша мадам зла из-за того, что вы не позвонили в положенное время?

— Убежден в этом.

Официант принес заказ. Пока мы ели, девушка два или три раза испытующе посмотрела на меня, я же не делал ничего, чтобы влезть к ней в душу, так как чувствовал, что она сразу начнет относиться ко мне с подозрением.

Она заговорила первая:

— Как вы думаете, во сколько мне обойдется ремонт машины?

— Долларов двадцать — двадцать пять.

— Ну, скажете тоже, — сказала она. — Наверняка что-нибудь около сотни.

— Нет, так дорого быть не может… Я вот что вам скажу: я сам заплачу за ваш ремонт.

— Вы?

— Да, я.

— Почему?

— Потому что я теперь убежден, что виноват я.

Девушка сказала:

— Я до сих пор не понимаю, как это, собственно, случилось. Я была зла и всю дорогу думала о докторе Квае… О, я не должна была этого делать.

— Что?

— Называть его имя.

— Это не имеет значения, — сказал я. — Попробую еще раз позвонить в наше бюро.

Я снова набрал номер и терпеливо ждал, пока звучали гудки на другом конце провода. Я был уверен, что в конторе никого нет, и был очень удивлен, когда там вдруг сняли трубку и что-то прохрипели. Не успел я сказать «хэлло», как по моей барабанной перепонке застучал раздраженный голос Берты Кул:

— Куда ты запропостился?

— В настоящий момент я ужинаю. Но что ты делаешь в такое время в бюро?

— Что я делаю? — проскрипела Берта. — Очень мило с твоей стороны спрашивать об этом! Что я делаю здесь!

Пытаюсь спасти наше проклятое агентство и воспрепятствовать тому, что мы станем посмешищем на весь город. — Она продолжала каркать: — Ты и твой блестящий мозг! Ты и твои выдумки надеть на миссис Баллвин психологические наручники!

— О чем ты, собственно, говоришь? — спросил я.

— О чем я говорю? — набросилась она на меня. — Я говорю о том, что отравлен мистер Баллвин…

— Ты хочешь сказать, что…

— Именно это я и хочу сказать, — пролаяла она. — Потому-то я и оказалась в нашем бюро. Эта Шарлотта Хенфорд хочет получить свои деньги назад и считает нас полными дилетантами. Джеральд Баллвин получил свою порцию яда, и плакали наши денежки. Не говоря уже о репутации. Быстрей приезжай в контору.

— Еду немедленно, — сказал я и повесил трубку.

Рут Отис посмотрела на меня вопросительно:

— Что случилось, мистер Лэм?

— Еще одно новое дело.

— Вы так изменились, словно вас укусил скорпион. Голос на другом конце провода я могла слышать довольно хорошо. Это была мисс Кул?

— Конечно! Кто же еще!

— Она не говорила, а рычала.

— Так оно и есть.

— Я даже слышала отдельные фразы. Она говорила словно в динамик.

Я кивнул.

Ее вопрошающие глаза пытались что-то прочесть в моих глазах. Причем она смотрела на меня. с такой настойчивостью, что я даже толком забыл, что мне сказала Берта.

— Мне послышалось, что отравили мистера Джеральда Баллвина, — сказала она наконец.

— Ну и что?

— Дело в том, что женщина, о которой я вам рассказывала, супруга мистера Баллвина.

— Вот как!

— Значит, его отравили?

Я ответил:

— Об этом вы сможете прочесть завтра утром в газетах. А теперь я очень спешу. Я отвезу вас быстро домой, после этого мне нужно в бюро.

— Джеральд Баллвин отравлен! — медленно, протянула она еще раз, и на ее лице появился зеленоватый оттенок. Она судорожно вцепилась в скатерть и стала медленно валиться набок.

Прежде чем я успел обогнуть стол, она уже лежала и не шевелилась.

Подскочил официант, увидел, в чем дело, и помчался на кухню, выкрикивая что-то по-китайски. Секунд через десять у стола стояли женщина, девушка, какой-то старик и двое парней — все китайцы. Они все что-то говорили на своем птичьем языке.

Я смочил салфетку водой и начал слегка похлопывать ее по лицу, пока она не пришла в себя. Потом я бросил пять долларов на стол и помог ей подняться. Когда я вел ее к машине, она еле держалась на ногах.