- Я хочу показать вам жемчужину моей коллекции, - сказал он. - После того как умер роттердамский детеныш в Европе остался только один подобный экземпляр. Это бразильский кот.

- Чем же он отличается от обычного кота?

- Сейчас увидите, - улыбнулся он. - Будьте добры, отодвиньте заслонку и загляните внутрь.

Я повиновался и увидел перед собой большую пустую комнату, вымощенную каменными плитами, с зарешеченными окошками на дальней стене. В середине комнаты, вытянувшись в ярком солнечном квадрате, лежал огромный зверь размером с тигра, но цвета черного дерева.

Он казался просто безмерно увеличенным и очень холеным черным котом, греющимся на солнышке. В нем было столько изящества, столько силы, столько нежной и вкрадчивой инфернальности, что я долго не мог оторвать от него глаз.

- Восхитителен, правда? - с чувством сказал хозяин.

- Великолепен! Никогда не видел столь благородного создания.

- Таких иногда называют черными пумами, но это никакая не пума. В нем почти одиннадцать футов от макушки до хвоста. Четыре года назад он был комочком черного пуха с двумя желтыми бусинками глаз. Мне продали его в верховьях Риу-Негру новорожденным малюткой. Его мать закололи копьями, но прежде она отправила на тот свет дюжину человек.

- Неужели они такие свирепые?

- Это самые коварные и кровожадные звери на свете. Стоит упомянуть бразильского кота в разговоре с индейцем из джунглей, как с ним делается припадок. Они предпочитают людей другой добыче. Этот молодчик еще ни разу не пробовал живой горячей крови, но, если попробует, ему удержу не будет. Кроме меня, он никого не терпит в своем логове. Даже Болдуин, который за ним ухаживает, не осмеливается к нему подойти. Я для него и мать, и отец в одном лице.

Тут он внезапно, к моему изумлению, открыл дверь и скользнул внутрь, после чего немедленно ее захлопнул. Услышав знакомый голос, огромный гибкий зверь поднялся, зевнул и стал влюбленно тереться круглой черной головой о бок хозяина, который тем временем похлопывал и поглаживал его рукой.

- А теперь, Томми, в клетку! - приказал он.

Гигантский кот тут же двинулся к одной из стен и свернулся калачиком под решетчатым навесом. Эверард Кинг вышел из комнаты, взялся за железную рукоятку, о которой я упомянул, и начал поворачивать ее. При этом решетка, находившаяся в коридоре, стала перемещаться в комнату сквозь прорезь в стене, замыкая клетку спереди. Закончив, он вновь открыл дверь и провел меня в помещение, где стоял едкий, затхлый запах, свойственный крупным хищникам.

- Так вот все и устроено, - сказал он. - Днем даем ему побегать по комнате, а ночь он проводит в клетке. Вращая рукоятку в коридоре, можно его запирать в выпускать - вы видели, как это происходит. Осторожно, что вы делаете?

Я просунул руку сквозь прутья, чтобы погладить лоснящийся, вздымающийся бок. Он поспешно схватил ее и дернул назад, лицо его стало серьезным.

- Говорю вам: он опасен. Не воображайте, что, если ко мне он ласкается, то и к другим будет. Он весьма разборчив - так ведь, Томми? Вот он уже услышал, что несут обед. Да, малыш?

В мощенном каменными плитами коридоре зазвучали шаги, и зверь, вскочив на ноги, стал ходить взад и вперед по узкой клетке - желтые глаза так и сверкали, красный язык трепетал между неровными рядами белых зубов. Вошел слуга с подносом, на котором лежал большой кусок мяса; подойдя к клетке, он бросил мясо через прутья. Кот легко ухватил пишу когтями и унес в дальний угол, где, зажав кусок между лап, принялся его терзать и кромсать, время от времени поднимая окровавленную морду и взглядывая на нас. Зловещая и завораживающая картина!

- Разумеется, я души в нем не чаю, - говорил хозяин на обратном пути, тем более, что я сам его вырастил. Не так-то просто было привезти его сюда из самого сердца Южной Америки; ну, а здесь он в тепле и холе - и, как я уже говорил, совершеннейший экземпляр в Европе. В зоологическом саду спят и видят его заполучить, но я не в силах с ним расстаться. Впрочем, я уже замучил вас своим хобби, так что теперь мы последуем примеру Томми и пойдем пообедаем.

Мой южноамериканский родственник был настолько поглощен своим имением и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир его нисколько не интересовал. То, что интересы у него все же были, и притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им телеграмм. Они приходили в разное время дня, и всегда он прочитывал их с сильнейшим волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи - во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам за пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получал не менее трех-четырех телеграмм, а то и семь-восемь.

Я так приятно провел эти шесть дней, что под конец у меня с двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно, что он выразил твердое намерение приехать ко мне в Гроувнор-мэншенс. Он говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после чего спросил его совета - хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.

- Но послушайте, - сказал он, - вы ведь наследник нашего родича, лорда Саутертона?

- Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.

- Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?

- Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.

- То-то и оно. Скрипит, скрипит - и проскрипит еще долго. Так что вам еще ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплет!

- Я надеялся, сэр, что вы, зная все, могли бы согласиться ссудить мне...

- Ни слова больше, мой мальчик! - воскликнул он, крайне растроганный. Вернемся к этому разговору сегодня вечером, и, заверяю вас, что сделаю все возможное.

Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал, что, по крайней мере, один из обитателей дома всей душой жаждет моего отъезда. Изможденное лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне все более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на прямую грубость, но ее болезненная ревность проявлялась в том, что она избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить мое пребывание в Грей-лэндс. В последний день ее поведение стало столь вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.

Ждать пришлось допоздна, потому что мой двоюродный брат, который получил за день еще больше телеграмм, чем обычно, после обеда удалился в свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я слышал, как он, по своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец, он вошел ко мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в халат, а на ногах красовались яркие турецкие шлепанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе стакан грога, причем, как я успел заметить, виски там было существенно больше, чем воды.

- Господи! - сказал он. - Ну и ночка!

Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и завывал, зарешеченные окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утонченнее аромат наших сигар.

- Итак, мой мальчик, - обратился ко мне хозяин, - теперь нам никто не помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии ваших дел, и тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать все до мелочей.

Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы - от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчет о моем бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлен в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался все в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.

- Вот что, мой мальчик, - обратился он ко мне. - Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка все на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами - сразу пойму.

Предложение было обнадеживающим. Я пообещал изложить все как есть.

- А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!

Действительно, сквозь неистовый рев бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.

- Перед сном я должен проведать кота, - сказал хозяин. - Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдете со мной?

- Конечно, - ответил я.

- Только тихо и молча, а то все спят.

Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещенный вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял и зажег висевший на крюке фонарь. Решетки в проходе не было, и это значило, что животное находится в клетке.