- Но разве это справедливо? - говорила она. - Разве ты не восстал против власти богов? Если бы животворящий Осирис пожелал, чтобы мы жили так долго, разве не даровал бы он людям сам все эти нескончаемые годы?

Я опровергал ее сомнения словами самой пылкой любви, и все-таки она колебалась. Решение, которое она должна принять, слишком важное. Она просит дать ей подумать одну только ночь. Завтра утром она скажет мне, согласна или нет. Одна ночь - ведь это совсем немного. Она будет молиться Исиде, пусть богиня ее вразумит.

Я ушел с тяжелым сердцем, полный мрачных предчувствий, а она осталась в окружении своих прислужниц. Утром, после ранней службы в храме, я поспешил к ее дому. На пороге меня встретила испуганная рабыня. Бе хозяйка заболела, ей очень плохо. Обезумев, я оттолкнул слуг и бросился через зал, потом по коридору в покои моей Атмы. Она лежала на своем ложе, голова высоко в подушках, в лице ни кровинки, пустой безжизненный взгляд. На лбу горело зловещее багровое пятно. Я много раз видел эту зловещую метину, это клеймо чумы, эту печать смерти.

Что можно рассказать о том ужасном времени? Шли месяцы, а я все метался в исступлении, все глубже погружался в безумие, но избавиться от жизни не мог. Ни один умирающий от жажды араб не мечтал так о колодце с живительной прохладной водой, как я мечтал о смерти. Если бы яд или сталь могли прервать мое постылое существование, я соединился бы с моей возлюбленной в царстве, куда ведет такая узкая дверь. Что я только ни делал с собой, и все было напрасно. Проклятый эликсир был непобедим. Однажды ночью, когда я лежал у себя в комнате на ложе, истерзанный мукой, ко мне пришел жрец Тота Пармес. Он встал в круг света, который изливал светильник, и посмотрел на меня глазами, в которых горела сумасшедшая радость.

- Почему ты позволил ей умереть? - спросил он. - Почему не оградил ее от болезней и старости, как оградил меня?

- Я не успел, - ответил я. - Ах да, я и забыл - ты тоже любил ее. У нас общее горе, друг. Какая страшная судьба - знать, что пройдут столетия, прежде чем мы снова увидим ее. Когда-то мы ненавидели смерть - глупцы, какие же мы были глупцы!

- Ты сказал правду, - вскричал он и дико захохотал. - Но глупцом оказался только ты.

- О чем ты? - воскликнул я и приподнялся на локте. - Мне кажется, друг, ты повредился в рассудке от горя.

Его лицо сияло радостью, он корчился и трясся, точно его поразило злое божество.

- Знаешь ли ты, куда я сейчас иду? - спросил он.

- Нет, - ответил я, - откуда же мне знать.

- Я иду к ней, - сказал он. - Она лежит за городской стеной в дальней гробнице возле двух пальм.

- Зачем же ты туда идешь? - спросил я.

- Чтобы умереть! - пронзительно крикнул он. - Слышишь - умереть! Земные путы меня больше не связывают.

- Но ведь в твоей, крови мой эликсир! - воскликнул я.

- Я его победил, - ответил он, - я нашел более сильный состав, который разлагает твой эликсир. Уже сейчас он борется с ним в моей крови, еще час или два - и я умру. Я полечу к ней, а ты останешься здесь, на земле.

Я внимательно вгляделся в Пармеса и понял, что он говорит правду. Его горящие глаза подтвердили, что эликсир больше над ним не властен.

- Но ведь ты дашь и мне этот состав! - воскликнул я.

- Никогда!

- Молю тебя мудростью Тота и величием Анубиса!

- Все твои мольбы напрасны, - жестко проговорил он.

- Так я сам составлю этот раствор!

- Тебе это не удастся; да, я его получил, но по чистой случайности. В него входит один компонент, но тебе никогда не догадаться, что это. То, что осталось от жидкости, я заключил в перстень Тота, но никто никогда больше не сможет ее получить.

- В перстень Тота! - повторил я. - А где же он, перстень Тота?

- Этого ты тоже никогда не узнаешь, - ответил он. - Да, ты победил меня, она подарила свою любовь тебе. Но кому досталась конечная победа? Я ухожу к ней и оставляю тебя здесь - влачи это горькое земное существование. А я разорвал свои цепи! Прощай, мне пора! - Он быстро повернулся и бросился прочь. Утром в городе стало известно, что жрец Тота умер.

После этого я затворился в своей лаборатории. Я должен, должен найти это сложное соединение, сила которого столь велика, что уничтожает действие моего эликсира. С рассвета и до полуночи я проводил опыты среди стеклянных сосудов и горнов. Более того, я взял все папирусы и алхимические сосуды жреца Тота. Увы, они не просветили меня.

Порой мне казалось, что я вот-вот уловлю намек, случайно оброненное им слово вызывало бурные надежды, но ни одна надежда не сбывалась. И все же я месяц за месяцем трудился, как одержимый. Когда я чувствовал, что впадаю в малодушие, я шел к гробнице возле пальм. И там, стоя возле саркофага, в котором покоилась земная оболочка той, чья красота сияла подобно редкой драгоценности и была украдена смертью, я чувствовал, что моя возлюбленная рядом, она успокаивает меня, и я шептал ей, что соединюсь с ней, если только смертный ум сумеет разгадать тайну.

Пармес сказал, что заключил свой состав в перстень Тота. Я помнил это украшение. Массивный обруч, сделанный не из золота, а из более редкого и тяжелого металла, который добывают в копях на горе Харбал. Называется он платина. В платину, помнится, оправлен полый кристалл горного хрусталя, в него можно налить жидкость - довольно много капель. Пармес вряд ли скрыл свою тайну в металле перстня из одной только платины, таких в храме великое множество. Не вернее ли предположить, что эта бесценная жидкость запечатана в полость кристалла? Едва я пришел к этому заключению, как наткнулся в папирусах Пармеса на фразу, которая ясно подтверждала мою догадку: значит, какое-то количество его состава все еще существует на свете.

Но как найти перстень? Когда Пармеса готовили нести к бальзамировщику, на его руках перстня не было. Я специально расспросил тех, кто участвовал в процедуре. Не было его и среди вещей умершего жреца. Тщетно я обыскивал все комнаты и залы, где он работал или молился, тщетно заглядывал во все шкатулки и вазы, которые ему принадлежали, тщетно осматривал все его вещи. Я даже просеивал песок в пустыне в тех местах, где он любил прогуливаться; но как я ни бился, все мои труды были напрасны, перстень Тота исчез без следа. И все же, может быть, мне удалось бы одолеть последние препятствия, не обрушься на нас еще одно неожиданное бедствие.

Я уже говорил, что шла великая война с гиксосами, и эти дикари отрезали войско великого фараона в пустыне - там были военачальники, стрелки из лука, всадники. Гиксосы напали на нас, как саранча на поле пшеницы во время засухи. На огромном пространстве между опустошенным Тиром и безбрежным горько-соленым озером целыми днями лилась кровь, а ночью горели костры. Аварис был главным оплотом Египта, но мы не смогли отразить натиск дикарей. Город пал. Его правителю и воинам отрубили головы, меня же вместе с множеством других жителей города увели в плен.

Много лет я пас скот на привольных пастбищах в долине Евфрата. Умер мой хозяин, стал глубоким стариком его сын, а я был все так же силен и молод. Наконец мне удалось бежать на быстроногом верблюде, и я вернулся в Египет. Здесь жили завоеватели-гиксосы, Египтом правил их царь. От Авариса остались обгоревшие развалины, великолепный храм превратился в руины. Усыпальницы ограблены, на месте святилищ груды камней. Я не нашел и следа гробницы, где покоилась моя Атма. Ее поглотили пески пустыни; пальмы, которые пышно зеленели рядом, давно срублены. Папирусы Пармеса и реликвии храма Тота уничтожены или погребены в песках Сирийской пустыни.

И я отказался от надежды найти когда-нибудь перстень или вновь составить этот коварный яд. Я смирился и решил, что надо покорно жить, пока не иссякнет действие эликсира. Увы, вам не дано понять, какое страшное проклятье - бессмертие, ведь вам отпущен ничтожно краткий срок от колыбели до могилы! Но я-то знаю, я дорого заплатил за свое знание, река времени пронесла меня чуть ли не через всю историю человечества. Мне было более трехсот лет, когда пала Троя. Когда Геродот приехал в Мемфис, я уже прожил около двенадцати столетий. А когда на земле появилось христианство, я был свидетелем событий, происходящих на ней вот уже шестнадцать столетий. Однако, как вы видите, я вовсе не выгляжу стариком, потому что проклятый эликсир все еще действует в моей крови и охраняет от смерти, которой я так жажду. Но наконец-то, наконец-то моя нескончаемая, постылая жизнь оборвется!

Я много путешествовал и был во всех странах мира, жил среди всех племен и народов. Я знаю все языки. Я выучил их, чтобы хоть чем-то заполнить время. Вы сами представляете, как непереносимо долго оно влачилось - мрак варварства, жестокое средневековье, медленный, о, какой медленный расцвет современной цивилизации. Но что мне все это сейчас? Я никогда не посмотрел глазами любви ни на одну женщину. Атма знает, что я хранил ей верность всю жизнь.

Я взял себе за правило читать все, что ученые пишут о Древнем Египте. Мои обстоятельства часто менялись, я бывал богат, бывал беден, однако всегда находил средства, чтобы покупать журналы, в которых пишут об открытиях археологов. Девять месяцев назад, когда я жил в Сан-Франциско, я прочел статью о находках, сделанных в окрестностях Авариса. И почувствовал, что сердце сейчас выпрыгнет у меня из груди. В статье рассказывалось, как ее автор исследовал недавно обнаруженные гробницы. В одной из них он нашел невскрытый саркофаг, внутри него, на внешнем гробе, было начертано, что здесь покоится мумия дочери правителя города, жившая во времена Тутмоса Первого. Далее я прочел, что, когда археологи сняли крышку внешнего гроба, они увидели на груди мумии массивный платиновый перстень с кристаллом горного хрусталя. Так вот где скрыл Пармес перстень Тота! Он не лгал, когда говорил, что мне его никогда не найти, ибо ни один египтянин не снимет крышку с гроба дорогого ему человека, ведь это значит отягчить свою душу великим преступлением.