- Господа! -крикнул профессор, поднявшись Со своего места в конце стола. Он стоял, пошатываясь, и вертел в костлявой руке старомодный винный бокал. - Сейчас я объясню причину сегодняшнего торжества.

- Слушайте! Слушайте! - заорали студенты, стуча о стол пивными кружками. - Речь, речь! Тише вы!

- Дело в том, друзья мои, - сказал профессор, сияя глазами сквозь стекла очков, - что я надеюсь в недалеком будущем сыграть свою свадьбу.

- Как? Сыграть свадьбу? - воскликнул один из студентов побойчее. - А мадам? Разве мадам умерла?

- Какая мадам?

- То есть как это какая? Мадам фон Баумгартен!

- Ха-ха-ха! - засмеялся профессор. - Я вижу, вы в курсе моих прежних маленьких затруднений. Нет, она жива, но, надеюсь, браку моему больше противиться не будет.

- Очень мило с ее стороны, - заметил кто-то из компании.

- Мало того, - продолжал профессор, - я даже рассчитываю, что она посодействует мне заполучить мою невесту. Мы с мадам никогда особенно не ладили, но теперь, я думаю, со всем этим будет покончено. Когда я женюсь, она может остаться с нами, я не возражаю.

- Счастливое семейство! - выкрикнул какой-то шутник.

- Ну да! И, надеюсь, все вы придете ко мне на свадьбу. Имени молодой особы называть не буду, но... Да здравствует моя невеста!

И профессор помахал бокалом.

- Ура! За его невесту! -надрывались буяны, покатываясь со смеху. - За ее здоровье! Soil sie leben - hoch! (*8)

Пирушка становилась шумнее и беспорядочнее по мере того, как студенты один за другим, следуя примеру профессора, пили каждый за даму своего сердца.

Пока в "Зеленом молодчике" шло это веселье, неподалеку разыгрывалась совсем иная сцена. После эксперимента Фриц фон Хартманн все в той же сдержанной манере и храня на лице торжественное выражение, сделал и записал кое-какие вычисления и, дав несколько указаний, вышел на улицу. Медленно двигаясь к дому фон Баумгартена, он увидел идущего впереди фон Альтхауса, профессора анатомии. Ускорив шаг, Фриц догнал его.

- Послушайте, фон Альтхаус, - проговорил он, тронув профессора за рукав. - На днях вы справлялись у меня относительно среднего покрова артерий мозга. Так вот...

- Donnerwetter! (*9) - заорал фон Альтхаус, очень вспыльчивый старик. - Что значит эта дерзость? Я подам на вас жалобу, сударь!

После этой угрозы он круто повернулся и пошел прочь.

Фон Хартманн опешил. "Это из-за провала моего эксперимента", подумал он и уныло продолжал свой путь.

Однако его ждали новые сюрпризы. Его нагнали два студента, и эти юнцы вместо того, чтобы снять свои шапочки или выказать какие-либо другие знаки уважения, завидев его, издали восторженные крики и, кинувшись к нему, подхватили его под руки и потащили с собой.

- Gott in Himmel! (*10)-закричал фон Хартманн. - Что означает эта бесподобная наглость? Куда вы меня тащите?

- Распить с нами бутылочку, - сказал один из студентов. - Ну идем же! От такого приглашения ты никогда не отказывался.

- В жизни не слышал большего бесстыдства! - восклицал фон Хартманн, Отпустите меня немедленно! Я потребую, чтобы вы получили строгое взыскание! Отпустите, я говорю!

Он яростно отбивался от своих мучителей.

- Ну, если ты вздумал упрямиться, сделай милость, отправляйся куда хочешь, - сказали студенты, отпуская его. - И без тебя отлично обойдемся.

- Я вас обоих знаю! Вы мне за это поплатитесь! - кричал фон Хартманн вне себя от гнева. Он вновь направился к своему, как он полагал, дому, очень рассерженный происшедшими с ним по пути эпизодами.

Мадам фон Баумгартен поглядывала в окно, недоумевая, почему муж запаздывает к обеду, и была весьма поражена, завидев шествующего по дороге студента. Как было замечено выше, она питала к нему сильную антипатию, и если молодой человек осмеливался заходить к ним в дом, то лишь с молчаливого согласия и под эгидой профессора. Она удивилась еще больше, когда Фриц вошел в садовую калитку и зашагал дальше с видом хозяина дома. С трудом веря своим глазам, она поспешила к двери материнский инстинкт заставил ее насторожиться. Из окна комнаты наверху прелестная Элиза также наблюдала отважное шествие своего возлюбленного, и сердце ее билось учащенно от гордости и страха.

- Добрый день, сударь, - приветствовала мадам фон Баумгартен незваного гостя у входа, приняв величественную позу.

- День и в самом деле неплохой, - ответил ей Фриц. - Ну что же ты стоишь в позе статуи Юноны? Пошевеливайся, Марта, скорее подавай обед. Я буквально умираю с голоду.

- Марта?! Обед?! -воскликнула пораженная мадам фон Баумгартен, отшатнувшись.

- Ну да, обед, именно обед! - завопил фон Хартманн, раздражаясь все больше. - Что такого особенного в этом требовании, если человек целый день не был дома? Я буду ждать в столовой. Подавай, что есть - все сойдет. Ветчину, сосиски, компот - все, что найдется в доме. Ну вот! А ты все стоишь и смотришь на меня. Послушай, Марта, ты сдвинешься с места или нет?

Это последнее обращение, сопровождаемое настоящим воплем ярости, возымело на почтенную профессоршу столь сильное действие, что она стремглав промчалась через весь коридор, затем через кухню и, бросившись в кладовку, заперлась там и закатила бурную истерику. Фон Хартманн тем временем вошел в столовую и растянулся на диване, пребывая в том же отменно дурном настроении.

- Элиза! - закричал он сердито. - Элиза! Куда девалась эта девчонка? Элиза!

Призванная таким нелюбезным образом, юная фрейлейн робко спустилась в столовую и предстала перед, своим возлюбленным.

- Дорогой! - воскликнула она, обвивая его шею руками. - Я знаю, ты все это сделал ради меня! Это уловка, чтобы меня увидеть!

Вне себя от этой новой напасти фон Хартманн на минуту онемел и только сверкал глазами и сжимал кулаки, барахтаясь в объятиях Элизы. Когда он наконец снова обрел дар речи, Элиза услышала такой взрыв возмущения, что отступила назад и, оцепенев от страха, упала в кресло.

- Сегодня самый ужасный день в моей жизни! - кричал фон Хартманн, топая ногами. - Опыт мой провалился. Фон Альтхаус нанес мне оскорбление. Два студента силой волокли меня по дороге. Жена чуть не падает в обморок, когда я прошу ее подать обед, а дочь бросается на меня и душит, словно медведь.

- Ты болен, дорогой мой! - воскликнула фрейлейн. - У тебя помутился разум. Ты даже ни разу не поцеловал меня...

- Да? И не собираюсь! -ответствовал фон Хартманн решительно. Стыдись! Лучше пойди и принеси мне мои шлепанцы да помоги матери накрыть на стол.

- Ради чего я так страстно любила тебя целых десять месяцев? плакала Элиза, уткнувшись лицом в носовой платок. - Ради чего терпела маменькин гнев? О, ты разбил мне сердце - да, да!

И она истерически зарыдала.

- Нет, больше терпеть это я не желаю! - заорал фон Хартманн, окончательно рассвирепев. - Что это значит, девчонка, черт тебя подери? Что такое я сделал десять месяцев назад, что внушил тебе столь необыкновенную любовь? Если ты действительно так меня любишь, пойди скорее и разыщи ветчину и хлеб, вместо того чтобы болтать тут всякий вздор.

- О дорогой, дорогой мой! - рыдала несчастная девица, бросаясь к тому, кого почитала своим возлюбленным. - Ты просто шутишь, чтобы напугать свою маленькую Элизу!

Все это время фон Хартманн опирался о валик дивана, который, как большая часть немецкой мебели, был в несколько расшатанном состоянии. Именно у этого края дивана стоял аквариум, полный воды: профессор проделывал какие-то опыты с рыбьей икрой и держал аквариум в гостиной ради сохранения ровной температуры воды. От дополнительного веса девицы, слишком бурно кинувшейся на шею фон Хартманна, ненадежный диван рухнул, и несчастный студент упал прямо в аквариум: голова его и плечи застряли, а нижние конечности беспомощно болтались в воздухе. Терпению фон Хартманна пришел конец. Еле высвободившись, он испустил нечленораздельный вопль ярости и ринулся вон из комнаты, невзирая на мольбы Элизы. Схватив шляпу, промокший, растрепанный, он помчался прямо в город с намерением разыскать какой-нибудь трактир и обрести там покой и пищу, в которых ему было отказано дома.

Когда дух фон Баумгартена, заключенный в тело фон Хартманна, мрачно размышляя о многочисленных обидах, продвигался по извилистой дороге, ведущей в город, он заметил, что к нему приближается престарелый человек, находящийся, по-видимому, в крайней степени опьянения. Фон Хартманн остановился и наблюдал, как тот бредет, спотыкаясь, качаясь из стороны в сторону и распевая студенческую песню хриплым, пьяным голосом. Сперва интерес фон Хартманна был вызван лишь тем, что человек, с виду весьма почтенный, допустил себя до столь позорного состояния, но по мере того как тот подходил ближе, фон Хартманн ощутил уверенность, что где-то видел старика; однако не мог вспомнить, где и когда именно. Уверенность эта все более крепла, и когда незнакомец поравнялся с ним, фон Хартманн подошел к нему и стал внимате\ьно всматриваться в его лицо.

- Эй, сынок, - заговорил пьяный, едва держась на ногах и оглядывая фон Хартманна. - Где, черт возьми, я тебя видел? Знаю тебя преотлично, прямо как самого себя. Кто ты такой, дьявол тебя забери?

- Я профессор фон Баумгартен, - ответствовал студент. - Могу я спросить, кто вы такой? Ваша внешность мне как-то странно знакома.

- Молодой человек, никогда не нужно врать, - последовал ответ. - Уж, конечно, сударь, вы не профессор, - того я знаю - старый, чванливый урод, а вы здоровенный, широкоплечий молодчик. А я, Фриц фон Хартманн, к вашим услугам.

- Это ложь! - воскликнул фон Хартманн. - Вы скорее могли бы быть его отцом. Но позвольте, сударь, известно ли вам, что на вас мои запонки и часовая цепочка?