— В этом есть какой-то смысл. Нельзя сказать, что лейтенант Ульбрихт в критическом состоянии. Это даже будет способствовать его быстрейшему выздоровлению. А я буду заглядывать каждые два-три часа и следить за его здоровьем.

— А вы что скажете, боцман?

— Просто прекрасное решение. И с точки зрения сестры Моррисон тоже. Могу себе представить её реакцию.

— Конечно, со мной кто-нибудь будет?

— С вами? — переспросил Синклер. — Вы имеете в виду сиделку, лейтенант?

— Нет, не сиделку. При всём моём уважении к вашим милым девушкам, доктор Синклер, я думаю, от них будет мало толку, если тип которого вы называете Невидимкой, вдруг задумает уничтожить секстант и хронометр, а я чувствую, что я не в том состоянии, когда можно отразить преднамеренный налёт. Кроме того, он, естественно, будет избавляться от свидетелей, а мне это совершенно не нравится.

— Никаких проблем, лейтенант, — сказал боцман. — Он будет стремиться избавиться либо от Нейсбая, либо от меня. И я не думаю, что ему это понравится. А вот нам, пожалуй, наоборот.

Синклер с печальным видом покачал головой.

— Сестре Моррисон всё это ужасно не понравится. Ещё раз ударили по её авторитету. В конце концов, лейтенант — её пациент, а не мой.

— Вновь никаких проблем. Скажите ей, что лейтенант упал за борт, — съязвил Маккиннон.


— Ну, как ваши больные сегодня утром, сэр? — спросил Маккиннон у доктора Сингха за завтраком.

— Ничего серьёзного не произошло, боцман. Двое из команды «Аргоса», которые сейчас в палате для выздоравливающих, вызывают много хлопот, но в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что у одного из них раздроблен таз, а у другого многочисленные ожоги. Состояние командующего Уоррингтона и его штурмана без изменений. Куннингэм всё ещё в глубокой коме, и питание ему вводится внутривенно. Состояние Хадсона стабилизировалось, Кровотечение в легком не возобновилось. Старший помощник Кеннет явно пошёл на поправку, хотя одному богу известно, когда мы сможем снять с его лица эти повязки. Единственный, кто вызывает тревогу, — капитан. Состояние его нельзя назвать критическим, даже серьёзным, просто оно вызывает тревогу. Вы же сами вчера его видели — дышит прерывисто, с трудом. Сейчас он странным образом успокоился, впал чуть ли не в летаргическое состояние. А может быть, он просто успокоился и расслабился, узнав о том, что произошло с судном и где мы сейчас находимся. Вы проделали чудесную работу, боцман.

— Благодарить за это надо не меня, сэр, а лейтенанта Ульбрихта.

— Ну, как бы то ни было, капитан Боуэн, похоже, находится сейчас в менее философском настроении. Я бы посоветовал вам навестить его.

Когда лицо человека целиком в бинтах, невозможно себе представить, в каком он находится настроении. В обожжённых губах капитан Боуэн держал курительную трубку, сделанную из корня дурно пахнущего верескового дерева. Трудно сказать, доставляло ему это удовольствие или нет. Услышав голос Маккиннона, он вынул трубку изо рта.

— Мы ещё на плаву, боцман? Произношение его было менее отчетливым, чем усилия, затраченные на это.

— Лучше, сэр, давайте выразимся так: мы больше не плывем к чертям собачьим. Никакого больше аврала и отклонения от курса. Насколько я могу судить, лейтенанта Ульбрихта вполне можно назвать экспертом. Думаю, вы, не задумываясь, поставили бы его штурманом. Он сейчас расположился в вашей каюте, сэр, по причинам, о которых вам уже сообщили.

— И, как я понимаю, поглощает мои быстро тающие запасы.

— Он действительно выпил пару глотков, сэр, но это было необходимо. Всё-таки он ещё болен, слаб, а холод наверху настолько ужасный, что мне ещё в жизни с таким морозом сталкиваться не приходилось. Во всяком случае, когда я уходил, он никуда нос не совал, а спал без задних ног.

— Ну ладно, пока он нам нужен, пускай суёт. Передайте ему мою искреннюю благодарность.

— Хорошо. Каковы будут ваши распоряжения, сэр?

— Распоряжения, боцман? Распоряжения? Как я могу отдавать какие-то распоряжения?

— Не знаю, сэр. Я никогда капитаном не был.

— Вы чертовски прекрасно со всем справляетесь. Я сейчас не в том состоянии, чтобы отдавать распоряжения. Просто делайте то, что считаете нужным. Из того, что я слышал, вы прекрасно понимаете, что надо делать. Впрочем, — добавил Боуэн, — иного от Арчи Маккиннона я и не ожидал.

— Благодарю вас, сэр. Сделаю все, что нужно.

Маккиннон повернулся, намереваясь выйти из палаты, но был остановлен сестрой Моррисон. На сей раз она смотрела на него так, как будто всё-таки причисляла его к человеческой расе.

— Как он, мистер Маккиннон?

— Вы о ком говорите? О лейтенанте? Отдыхает. Он намного слабее, чем говорит, но он никогда в этом не признается. Очень мужественный человек. И прекрасный штурман. Джентльмен. Когда он уверяет, что не знал, что «Сан-Андреас» — госпитальное судно, я склонен ему полностью верить, хотя многим я обычно не верю.

— Ну, мне уж это хорошо известно, — с прежней враждебностью резко заметила она, но тут же успокоилась. — Не думаю, что ему это известно. Я уверена в этом.

— Прекрасно, — глядя на неё, с улыбкой бросил Маккиннон и тут про себя отметил с некоторым удивлением, что никогда прежде он ей не улыбался. — Джанет... простите, сиделка Магнуссон... сказала мне, что вы родом с восточного побережья. А точнее, откуда? Надеюсь, вы не будете считать это наглостью с моей стороны?

— Ну что вы. — Она улыбнулась, и Маккиннон с ещё большим изумлением понял, что она впервые за всё время их знакомства улыбнулась ему. — Из Абердина. А что?

— Странно. Создаётся такое впечатление, что лейтенант Ульбрихт прекрасно знает Абердин. Ему хорошо известно о тюрьме «Петерхед» и обо всём, что имеет к ней отношение.

На какое-то мгновение в её лице отразилась озабоченность.

— А его что?..

— Вряд ли. Если он доведёт судно до Абердина, то ему наверняка дадут медаль. Сестра, а ваши родители тоже из Абердина?

— Только отец, а мать из Киля.

— Киля?

— Да, из Германии. А разве вы не знали?

— Конечно, нет. Откуда я мог это знать? Но даже если бы и знал, какая разница?

— Я же наполовину немка. — Она вновь улыбнулась. — Разве вы не удивлены, мистер Маккиннон? Неужели это вас не шокирует?

— Совсем нет, — с мрачным видом ответил Маккиннон. — У меня в этом смысле тоже есть свои проблемы. Моя сестра Джин вышла замуж за итальянца. У меня есть племянник и племянница, двое крошек, которые не могут, точнее, не могли до войны сказать своему старому дяде ни одного слова по-английски.

— Что весьма осложняло общение, да?

— К счастью, нет. Я говорю по-итальянски.

Она сняла очки уставилась на них.

— Так, значит, вы говорите по-итальянски, мистер Маккиннон?

— Да. И по-испански. И по-немецки. Вы же наверняка говорите по-немецки, так что можете как-нибудь испытать меня. Удивлены, сестра? А может быть, шокированы?

— Нет. — Она медленно покачала головой и улыбнулась в третий раз.

Маккиннон подумал, что улыбающаяся Маргарет Моррисон, когда её карие глаза излучали тепло и дружелюбие, представляла собою совершенно другое создание, не похожее на сестру Моррисон, которую, как ему казалось, он знал. — Нет, совсем нет.

— У вас в роду были моряки. Да, сестра?

— Да-а. — На этот раз она не скрывала своего удивления. — А откуда вы узнали?

— Я ничего не узнавал. Просто догадался. А потом Киль. Многим британским матросам хорошо известен этот город, в том числе и мне. Там проходит, точнее, проходила лучшая в Европе регата. Ваш отец из Абердина. Наверное, рыбак? Или же какой-нибудь моряк?

— Какой-нибудь моряк.

— И какой же?

— Ну...

Она явно не знала, что ответить.

— Но всё-таки?

— Капитан королевского флота.

— Г-господи! — Маккиннон уставился на неё в полном изумлении, а затем почесал свой небритый подбородок. — Придется в будущем, сестра Моррисон, относиться к вам с большим уважением.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, мистер Маккиннон. — Голос её звучал бесстрастно, чего нельзя было сказать о последовавшей за этим улыбкой. — По крайней мере, сейчас.

— Вы говорите так, как будто стыдитесь того, что являетесь дочерью капитана королевского флота.

— Ну что вы. Я очень горжусь своим отцом. Но это может вызвать определённые затруднения. Вы меня понимаете?

— Да. Кажется, понимаю.

— Ну, ладно, мистер Маккиннон. — Она вновь надела очки и приняла вид деловой сестры Моррисон. — Вы идёте к лейтенанту Ульбрихту? — Маккиннон кивнул. — Скажите ему, что я зайду к нему через час, может быть, через два.

Маккиннон кивнул. Большего проявления эмоций он позволить себе не мог.

— Вы?

— Да, я.

— Но доктор Синклер сказал, что он придёт...

— Доктор Синклер — врач, а не сестра. — Сестра Моррисон произнесла эти слова таким тоном, как будто есть что-то постыдное в профессии врача. — Я, как сестра, несу ответственность за лейтенанта. Возможно, ему нужно сделать новую перевязку.

— Когда вы точно к нему зайдёте?

— Разве это имеет значение? Я сама найду к нему дорогу.

— Нет, сестра, не найдёте. Вы понятия не имеете о том, что происходит наверху. Дует штормовой ветер, температура сорок градусов ниже нуля, темно, как у черта за пазухой, а палуба — самый настоящий каток. Никто не имеет права подниматься наверх без моего разрешения, тем более, сиделки. Вы свяжетесь со мной, я приду за вами.

— Хорошо, мистер Маккиннон, — спокойно ответила она и едва заметно улыбнулась. — После того, что вы сказали, спорить не приходится.

— Вы уж меня извините и не обижайтесь. Когда соберетесь подниматься наверх, оденьтесь как можно теплее. А затем поверх этой одежды накиньте ещё что-нибудь.

Когда он проходил через палату В, там была Джанет Магнуссон. Она быстро взглянула на него и спросила:

— Что с вами?

— Приготовьтесь, сиделка Магнуссон. Конец близок.