– Ну, будем надеяться, что он не промахнется и лорд Квантлмир останется с носом. Но, послушай, Билли, почему на этом окне занавеска?

– Мистер Холмс распорядился повесить ее три дня назад. У нас за ней сюрпризик.

Билли подошел и отдернул занавеску, закрывавшую окно в эркере.

Доктор Ватсон не смог сдержать изумленного восклицания при виде точного подобия своего старого друга – халат и все прочее. Лицо было на три четверти повернуто к окну и наклонено, будто он читал невидимую книгу, сидя глубоко в удобном кресле.

Билли отделил голову и подбросил ее.

– Мы меняем ее наклоны, чтобы придать больше естественности. Я бы к ней не притронулся, не будь жалюзи закрыты. А когда они открыты, сюда можно заглянуть вон с той стороны.

– Один раз прежде мы прибегли к такому приему.

– Ну, это было еще до меня, – сказал Билли, чуть раздвинул занавески и посмотрел на улицу. – Вон те, что подглядывают. Один парень торчит в окошке. Вот, сами поглядите.

Ватсон шагнул к нему, но тут дверь спальни отворилась и на пороге возникла высокая худая фигура Холмса. Лицо его было землисто-бледным, щеки запали, но двигался и действовал он с обычной своей энергией. Он молниеносно оказался у окна и вновь плотно задернул занавески.

– Достаточно, Билли, – сказал он. – Ты подверг свою жизнь опасности, мой мальчик, а я пока еще не могу обходиться без тебя. Ну-с, Ватсон, приятно видеть вас снова в вашей старой квартире. И оказались вы тут в критическую минуту.

– Я так и понял.

– Можешь идти, Билли. Этот мальчишка – настоящая проблема, Ватсон. Насколько я вправе подвергать его опасности?

– Какой опасности, Холмс?

– Внезапной смерти. Я кое-чего ожидаю сегодня вечером.

– Ожидаете? Но чего?

– Быть убитым, Ватсон.

– Нет-нет! Вы шутите, Холмс!

– Даже мое ущербное чувство юмора способно сотворить шутку получше. Но пока мы можем провести время поприятнее, верно? Алкоголь допускается? Сигары и сифон на прежних местах. Позвольте мне снова увидеть вас в привычном кресле. Надеюсь, вы не начали питать презрение к моей трубке и непотребному табаку? В эти дни ему приходится служить заменой пищи.

– Но почему вы не едите?

– Потому что голодание обостряет способности. И ведь как врач, мой дорогой Ватсон, вы должны признать, что пищеварение требует доли крови, отнимая ее у мозга. А я целиком мозг, Ватсон. Все прочее всего лишь придаток. Посему я должен оберегать мозг.

– Но эта опасность, Холмс?

– А, да. На случай, если это произойдет, пожалуй, будет неплохо, если вы обремените свою память именем и адресом убийцы. Вы сможете передать их Скотленд-Ярду с моей любовью и прощальным благословением. Сильвиус – вот его имя. Граф Негретто Сильвиус. Запишите его, дорогой мой, запишите! Сто тридцать шесть, Мунслайд-Гарденс, С.З. Записали?

Честное лицо Ватсона исказила тревога. Слишком хорошо он знал, какому огромному риску подвергает себя Холмс, и не сомневался, что он скорее преуменьшает его, чем преувеличивает. Ватсон всегда был человеком действия и сейчас приготовился сделать все, что мог.

– Рассчитывайте на меня, Холмс. В ближайшие два дня я совершенно свободен.

– Ваша мораль по-прежнему оставляет желать лучшего, Ватсон. Теперь вы добавили к своим порокам сочинение небылиц. Вы ведь являете все признаки предельно занятого врача, чьи услуги требуются ежеминутно.

– Ничего сколько-нибудь важного. Но не могли бы вы устроить арест этого субъекта?

– Да, Ватсон, мог бы. Оттого-то он и встревожен до такой степени.

– Так почему же вы медлите?

– Потому что не знаю, где находится брильянт.

– А! Билли же сказал мне… пропавший королевский брильянт?

– Да, великий желтый камень Мазарини. Я забросил свою сеть и поймал рыбешек. Но камня у меня нет. Что нам толку от них? Мы можем сделать мир чище, избавив его от них. Но это не моя задача. Мне надо вернуть камень.

– И этот граф Сильвиус одна из ваших рыбешек?

– Да. Только он акула. У него есть зубы. Второй – Сэм Мертон, боксер. Неплохой человечек, Сэм. Но граф его использовал. Сэм не акула. Он на редкость большой, глупый, бычеголовый пескарь. Но он все равно барахтается в моей сети.

– А где сейчас граф Сильвиус?

– Все утро я провел у самого его локтя. Вы ведь видели меня почтенной старой дамой, Ватсон? Никогда еще я не был столь убедителен. Он даже один раз поднял мой зонтик, сказав: «С вашего разрешения, мадам». Он ведь наполовину итальянец, с южным изяществом манер, когда в настроении. А в другом настроении – воплощенный дьявол. Жизнь, Ватсон, полна таких маленьких причуд.

– Это ведь могло обернуться трагедией.

– Ну, возможно, и могло. Я следовал за ним до мастерской старого Штраубензее в Минориз. Штраубензее сделал духовое ружье, прелестную вещицу, насколько я понимаю, и в данную минуту, сдается мне, оно находится в окне напротив. Вы видели чучело? Ну, конечно, Билли его вам показал. Ну, так в любую секунду оно может получить пулю в свою красивую голову. А, Билли! В чем дело?

Паренек появился в комнате с визитной карточкой на подносе. Холмс взглянул на нее, подняв брови, и улыбнулся.

– Собственной персоной. Этого я практически не ожидал. Все насмарку, Ватсон. Ну и нервы же! Возможно, вы слышали о его репутации охотника на крупную дичь. Безусловно, его репутация меткого стрелка приобретет дополнительный блеск, если в свой ягдташ он уложит и меня. Вот доказательство, как остро он ощущает близость моего носка от его пятки.

– Пошлите за полицией.

– Не исключено. Но пока еще нет. Не выгляните ли вы в окно, только очень осторожно, и не посмотрите, не болтается ли кто-нибудь на улице?

Ватсон осторожно выглянул из-за края занавески.

– Да, дюжий детина маячит почти около двери.

– Без сомнения, Сэм Мертон, верный, но довольно-таки глупый Сэм. А где джентльмен, Билли?

– В приемной, сэр.

– Проводи его наверх, когда я позвоню.

– Да, сэр.

– Даже если меня в комнате не будет.

– Да, сэр.

Ватсон подождал, пока дверь не закрылась, а затем с ужасом обратился к своему другу:

– Послушайте, Холмс, так нельзя. Он ведь в отчаянном положении, человек, ни перед чем не останавливающийся. Возможно, он пришел убить вас.

– Меня это не удивило бы.

– Я остаюсь с вами, и никаких возражений!

– Вы жутко помешаете.

– Ему?

– Нет, мой дорогой, мне.

– Ну, оставить вас я никак не могу.

– Нет, можете, Ватсон, и оставите. Вы никогда не отказывались играть в мою игру и сейчас сыграете до конца. Явился он со своей целью, но вот останется, возможно, ради моей. – Холмс достал свою записную книжку и нацарапал несколько строк. – Возьмите кеб, поезжайте в Скотленд-Ярд и передайте это Югелу из отдела уголовных расследований. Вернитесь с полицейскими. И его арестуют.

– Вот это я выполню с радостью.

– До вашего возвращения времени мне может как раз хватить, чтобы выяснить, где находится камень. – Он позвонил. – Думаю, мы выйдем через спальню. Этот второй выход очень полезен. Я предпочту взглянуть на мою акулу без того, чтобы она видела меня, а, как вы помните, у меня есть свой метод, каким образом устроить это.

Поэтому минуту спустя Билли привел графа Сильвиуса в пустую комнату. Знаменитый стрелок крупной дичи, спортсмен и светский прожигатель жизни был крупным смуглым мужчиной с внушительными усами, затеняющими узкогубый жестокий рот и подпирающими длинный нос, крючковатый, как орлиный клюв. Одет он был с претензией на элегантность, но сверкающий бриллиант его галстучной булавки и искрящиеся перстни выглядели слишком уж эффектно. Едва дверь за ним закрылась, он посмотрел вокруг свирепыми беспокойными глазами, точно ожидая ловушки на каждом шагу. Затем почти подпрыгнул, заметив неподвижную голову и воротник халата, которые виднелись над спинкой кресла в эркере. В первую секунду на его лице отразилось только изумление. Но тут же луч гнусной надежды вспыхнул в его темных глазах убийцы. Он еще раз огляделся, убеждаясь, что свидетелей нет, а затем на цыпочках, приподняв толстую трость, подкрался к безмолвной фигуре. Он уже пригнулся для последнего прыжка и удара, когда невозмутимый голос приветствовал его из открытой двери спальни:

– Не повредите его, граф. Не повредите.

Убийца отшатнулся, его искаженное лицо выражало полную растерянность. На мгновение он вновь приподнял свою утяжеленную трость, точно намереваясь обрушить свою ярость не на манекен, а на оригинал, но что-то в этих спокойных серых глазах и усмешке заставило его руку бессильно опуститься.

– Такая милая вещица, – сказал Холмс, подходя к манекену. – Работа Тавернье, французского модельера. Восковые фигуры он творит не менее искусно, чем ваш друг Штраубензее – духовые ружья.

– Духовые ружья, сэр? О чем вы говорите?

– Положите вашу шляпу и трость на боковой стол, граф. Благодарю вас. Прошу, садитесь. Вы не против, кроме того, избавиться от вашего револьвера? А! Очень хорошо, если вы предпочли сесть на него. Ваш визит, право, весьма удачен, так как у меня было большое желание побеседовать с вами несколько минут.

Граф сдвинул мохнатые брови с неумолимой угрозой.

– Я тоже желал поговорить с вами, Холмс, поэтому я и здесь. Не стану отрицать, что намеревался напасть на вас.

Холмс закинул ноги на край стола.

– У меня сложилось именно такое впечатление, – сказал он. – Но почему столь личное внимание?

– Потому что вы принялись досаждать мне. Потому что навели своих подручных на мой след.

– Моих подручных! Уверяю вас, ничего подобного!

– Ложь! По моему указанию за ними следили. В одну игру могут играть и двое, Холмс.

– Это, конечно, мелочь, граф Сильвиус, но, может быть, обращаясь ко мне, вы будете употреблять именование, положенное мне. Вы понимаете, что по характеру моей работы я оказался бы на короткой ноге с половиной субъектов, чьи физиономии украшают полицейские участки. И вы согласитесь, что исключения оскорбительны.