– А! – вскричал он. – А! – И кинулся в заднюю комнату.

В два шага я оказался перед распахнутой дверью, и в моей памяти навеки запечатлелась сцена внутри. Выходящее в сад окно было полностью открыто. Возле него, точно какой-то жуткий призрак, стоял Шерлок Холмс с головой в окровавленных бинтах, с осунувшимся побелевшим лицом. В следующую секунду он выпрыгнул в окно, и я услышал, как лавровые кусты снаружи затрещали под тяжестью его тела. С бешеным рычанием хозяин дома ринулся следом за ним к окну.

И тут! Произошло это в мгновение ока, но тем не менее я увидел все с полной ясностью. Рука – женская рука – высунулась из листвы. В тот же миг барон испустил ужасный вопль – крик, который всегда будет звучать в моей памяти. Он прижал обе ладони к лицу и начал метаться по комнате, страшным образом тыкаясь головой в стены. Затем упал на ковер, катаясь, извиваясь, и дом оглашали все новые и новые вопли.

– Воды! Бога ради, воды! – кричал он.

Я схватил графин со столика и бросился к нему на помощь. В ту же секунду в комнату из передней вбежали дворецкий и несколько лакеев. Помнится, кто-то из них упал в обморок, когда, опустившись на колени, я повернул это ужасное лицо к свету лампы. Его повсюду разъедала серная кислота, капая с ушей и подбородка. Один глаз уже побелел и остекленел. Другой был багрово-воспаленным. Черты лица, восхитившие меня несколько минут назад, напоминали чудесный портрет, по которому художник провел мокрой и смердящей губкой. Они были смазанными, все в пятнах, нечеловеческими, ужасающими.

В нескольких словах я точно сообщил о том, что произошло, но только про серную кислоту. Одни попрыгали из окна, другие бросились наружу на газон, но было очень темно и начинался дождь. Вопли жертвы перемежались проклятиями и поношениями по адресу мстительницы.

– Это адская кошка, Китти Уинтер! – кричал он. – Дьяволица! Ну, она поплатится! Поплатится! О господи, эта боль непереносима!

Я обмыл его лицо растительным маслом, наложил ватные тампоны на ожоги и сделал укол морфия. Под воздействием шока он забыл свои подозрения и цеплялся за мои руки так, будто у меня была власть исцелить эти уставленные на меня глаза, белесые, как у дохлой рыбы. Я чуть было не заплакал, глядя на его погубленное лицо, если бы не помнил со всей четкостью, какая гнусная жизнь привела к этому безобразному преображению. Было отвратительно ощущать прикосновение его обожженных ладоней, и я испытал облегчение, когда в комнату вошли его домашний врач и специалист по таким ожогам и занялись им. Прибыл и полицейский инспектор. Ему я вручил мою настоящую карточку. Было бы не только глупо, но и бесполезно поступить иначе, ведь в Ярде меня знали в лицо, почти как самого Холмса. Затем я покинул этот дом мрака и ужаса. Менее чем через час я был уже на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в своем таком привычном кресле, очень бледный и измученный. Вдобавок к последствиям избиения событий этого вечера не выдержали даже его железные нервы, и он с ужасом выслушал мой рассказ о преображении барона.

– Возмездие за грех, Ватсон, возмездие за грех! – сказал он. – Рано или поздно оно сбывается. А грехов, Бог свидетель, было предостаточно, – добавил он, беря со стола коричневый том. – Вот дневник, о котором она говорила. Если он не положит конец помолвке, значит, она нерасторжима. Но он сработает, Ватсон. Иначе быть не может. Ни одна уважающая себя женщина не стерпит подобного!

– Его любовный дневник?

– Или дневник его похоти. Называйте как хотите. Едва она рассказала нам о нем, я понял, какое грозное оружие мы обретем, если нам удастся его заполучить. Тогда я скрыл свои мысли, так как она могла проболтаться. Но я все время о нем думал. Затем нападение на меня дало шанс внушить барону, будто против меня не нужно принимать никаких предосторожностей. Все сложилось к лучшему. Я выждал бы подольше, но его путешествие в Америку не оставило мне выбора. Он не расстался бы с таким компрометирующим документом. Поэтому действовать надо было безотлагательно. О ночном взломе не могло быть и речи: он принял все предосторожности. Но вечер давал шанс, если бы я мог рассчитывать, что его внимание будет отвлечено. Вот тут-то нашлось дело для вас и вашего синего блюдечка. Но мне требовалось знать точно, где искать дневник, а я знал, что в моем распоряжении будет лишь несколько минут, поскольку время мне гарантировали только ваши познания в китайском фарфоре. Вот почему я в последний момент прихватил с собой эту девушку. Как я мог догадаться, что скрывает пакетик, который она столь бережно несла под накидкой? Я полагал, что везу ее туда для выполнения моих намерений, но оказалось, что у нее имелись собственные.

– Он догадался, что меня подослали вы.

– Этого я и опасался. Но вы сумели занять его достаточно, чтобы я забрал дневник. Хотя и не настолько, чтобы я успел скрыться незамеченным… А! Сэр Джеймс! Очень рад, что вы пришли.

Наш обходительный друг явился в ответ на приглашение, посланное раньше. Он с величайшим вниманием выслушал отчет Холмса о произошедшем.

– Вы сотворили чудеса, чудеса! – вскричал он затем. – Но если эти ожоги так ужасны, как говорит доктор Ватсон, то наша цель воспрепятствовать этому браку достигнута, и нет надобности прибегать к этому омерзительному дневнику.

Холмс покачал головой.

– Женщины склада де Мервилль так не поступают. Она будет любить его даже больше, как изуродованного мученика. Мы должны уничтожить его внутреннее обаяние, а не физическое. Дневник заставит ее спуститься с небес на землю, но ничто другое, насколько я могу судить. Почерк его, и через это ей не переступить.

Сэр Джеймс унес и дневник, и бесценное блюдечко. Поскольку я опаздывал, то спустился на улицу вместе с ним. Его ожидала двухместная карета. Он вскочил в нее, торопливо отдал распоряжение кучеру в ливрее и укатил прочь. Хотя он наполовину спустил за окошко свое пальто, закрывая герб на дверце, но не прежде, чем я увидел этот герб в пятне света, падавшего из фрамуги над дверью. Я охнул от изумления. Затем повернулся и взбежал по лестнице в комнату Холмса.

– Я знаю, кто наш клиент! – вскричал я, врываясь туда с моей великой новостью. – Холмс, да это же…

– …верный друг и рыцарственный джентльмен, – сказал Холмс, подняв протестующую ладонь. – Пусть нам навсегда будет этого достаточно.

Не знаю, как был использован разоблачительный дневник. Возможно, этим занялся сэр Джеймс. Но куда более вероятно, что столь деликатную миссию взял на себя отец барышни. В любом случае результат оказался таким, какого только можно было пожелать. Три дня спустя в «Морнинг пост» появилась заметка, сообщавшая, что брак между бароном Адельбертом Грюнером и мисс Вайолет де Мервилль не состоится. В той же газете был отчет о разбирательстве в полицейском суде дела мисс Китти Уинтер, обвиняемой в серьезном преступлении – обливании серной кислотой. Разбирательство выявило такие смягчающие обстоятельства, что приговор, как, вероятно, еще не забыто, был самым мягким, допускаемым такой статьей. Шерлоку Холмсу угрожали привлечением к суду за грабеж со взломом, но, когда цель благородна, а клиент достаточно высокороден, даже несгибаемые английские законы становятся эластичными. Мой друг пока еще никогда не сидел на скамье подсудимых.

Приключение с камнем Мазарини

Доктору Ватсону было очень приятно вновь оказаться в неприбранной комнате на втором этаже дома по Бейкер-стрит, в комнате, где начиналось так много поразительных приключений. Он оглядывал изъеденный кислотами стол с химикалиями, прислоненный в углу скрипичный футляр, угольный совок, всегда хранивший трубки и табак. Наконец его взгляд остановился на свежей улыбающейся физиономии Билли, юного, но весьма разумного и тактичного мальчика на посылках, чье присутствие чуть-чуть заполнило пропасть одиночества и изолированности, которые обособляли мрачную фигуру великого сыщика.

– Здесь все выглядит совсем прежним, Билли. Ты тоже не изменился. Надеюсь, это же можно сказать и о нем?

Билли с некоторой опаской покосился на закрытую дверь спальни.

– Думается, он в кровати. Спит, – сказал он.

Было семь часов вечера погожего дня, но доктор Ватсон прекрасно знал, что его старый друг не соблюдает никакого режима, и нисколько не удивился этим словам.

– Полагаю, за этим кроется новое дело?

– Да, сэр. Он сейчас занят им по горло. Я боюсь за его здоровье. Он все больше худеет и бледнеет и ничего не ест. «Когда подать обед, мистер Холмс?» – спрашивает миссис Хадсон. «В семь тридцать послезавтра», – отвечает он. Вы же знаете, как новое дело завладевает им целиком.

– Да, Билли, знаю.

– Он кого-то выслеживает. Вчера был безработным, ищущим работу. А сегодня так старухой. Даже меня провел, а уж я-то теперь должен бы знать его приемчики!

Билли с ухмылкой кивнул на солнечный, видавший виды зонтик, прислоненный к дивану.

– Часть старухиного костюма, – добавил он.

– Но, Билли, что все это означает?

Билли понизил голос, будто человек, сообщающий важнейшую государственную тайну:

– Вам-то я могу сказать, сэр. Но чтоб дальше ни-ни. Дело о королевском бриллианте.

– Что! О похищении в сто тысяч фунтов?

– Да, сэр. Им надо заполучить его обратно, сэр. Премьер-министр и министр внутренних дел сидели вот на этом самом диване. Мистер Холмс был с ними очень обходителен, скоро поуспокоил их и пообещал сделать все, что сможет. Ну, и лорд Квантлмир…

– А-а!

– Да, сэр. Вы знаете, что это означает. Ему пальца в рот не клади, если позволено так сказать. С премьер-министром поладить можно, и против министра внутренних дел я тоже ничего не имею, он вроде бы вежливый, обязательный человек. А вот его милость я не терплю. И мистер Холмс тоже, сэр. Понимаете, он не верит в мистера Холмса и был против того, чтобы пригласить его. И рад был бы, чтобы он обмишулился.

– И мистер Холмс это знает?

– Мистер Холмс всегда знает, если есть что знать.