– У него вид человека, потерпевшего поражение! – вскричал Фелпс.

Мне пришлось признать, что он прав.

– Вероятнее всего, – сказал я, – ключ к загадке находится здесь, в Лондоне.

Фелпс застонал.

– Не знаю почему, – сказал он, – но я возлагал такие надежды на его возвращение. Однако вчера его рука не была перевязана? Что могло случиться?

– Вы ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

– Вздор! Простая царапина по моей собственной небрежности, – ответил он, кивком здороваясь с нами. – Ваше дело, мистер Фелпс, безусловно, одно из самых темных, какие мне доводилось расследовать.

– Я опасался, что оно окажется вам не по силам.

– Весьма, весьма примечательное.

– Эта повязка свидетельствует о какой-то переделке. Вы не расскажете нам, что произошло?

– После завтрака, мой дорогой Ватсон. Вспомните, я тридцать миль дышал суррейским утренним воздухом. Полагаю, ответа на мое объявление о кебе не последовало? Ну, что поделать, нельзя же выигрывать всякий раз.

Стол был уже накрыт, и как раз когда я хотел позвонить, вошла миссис Хадсон с чаем и кофе. Через две-три минуты она принесла три блюда, накрытых крышками, и мы все трое сели за стол – Холмс, голодный как волк, я, полный любопытства, и Фелпс в глубочайшем унынии и депрессии.

– Миссис Хадсон не ударила в грязь лицом, – сказал Холмс, открыв блюдо с курицей в красном соусе. – Ее меню не слишком разнообразно, но ее понятие о завтраке достойно швейцарской кухарки. Что у вас там, Ватсон?

– Яичница с ветчиной, – ответил я.

– Отлично! А что выберете вы, мистер Фелпс? Курицу, яичницу или заглянете под последнюю крышку?

– Благодарю вас, но я не способен проглотить ни кусочка, – сказал Фелпс.

– Ну, послушайте! Попробуйте то, что стоит перед вами.

– Благодарю вас, но предпочту воздержаться.

– Ну так полагаю, – сказал Холмс с лукавыми искорками в глазах, – вы не откажете услужить мне?

Фелпс поднял крышку, издал вопль и застыл с лицом более белым, чем блюдо, на которое он уставился. На середине блюда лежал небольшой рулон серовато-голубой бумаги. Фелпс схватил его, пожирая глазами, а затем пустился в пляс, прижимая рулончик к груди и испуская восхищенные вопли. Затем рухнул в кресло, настолько ослабленный и парализованный бурей собственных чувств, что нам пришлось промочить ему горло коньяком, чтобы он не потерял сознания.

– Ну-ну! – сказал Холмс, ободряюще похлопывая его по плечу. – Конечно, нехорошо было преподнести его вам таким образом, но Ватсон объяснит вам, что я не в состоянии удержаться от возможности произвести эффект.

Фелпс схватил его руку и поцеловал.

– Да благословит вас Бог! – вскричал он. – Вы спасли мою честь!

– Ну, на карту, знаете ли, была поставлена и моя собственная, – сказал Холмс. – Уверяю вас, потерпеть неудачу с расследуемым делом не менее невыносимо, чем вам провалить возложенную на вас миссию.

Фелпс засунул бесценный документ в глубину внутреннего кармана своего сюртука.

– Мне неловко опять прервать ваш завтрак, но я прямо-таки умираю узнать, как вы его нашли и где он находился.

Шерлок Холмс выпил залпом чашку кофе и вновь занялся яичницей с ветчиной. Затем он закурил трубку и расположился в кресле поудобнее.

– Я расскажу вам, что я делал вначале и что сделал потом, – сказал он. – Посадив вас в поезд, я затем чудесно прогулялся среди чарующих суррейских пейзажей до очаровательной деревушки под названием Рипли, где выпил чаю в гостинице и также благоразумно наполнил фляжку и положил в карман пакет с сандвичами. Там я скоротал время до вечера, а тогда отправился снова в Уокинг и после заката был на дороге напротив «Шиповника».

Ну, я выждал минуту, когда дорога совершенно опустела – ею вообще мало пользуются, – а тогда перелез через забор.

– Но ведь калитка же, конечно, была открыта? – воскликнул Фелпс.

– Да, но у меня свои привычки в подобных ситуациях. Я выбрал место, где за забором росли три ели, и под их прикрытием перебрался через забор в полной уверенности, что из дома меня никто увидеть не может. Я пригнулся в кустах и переползал от одного к другому, о чем свидетельствует плачевное состояние моих брюк, пока не добрался до рододендронов как раз напротив окна вашей спальни. Там я притаился в ожидании дальнейшего.

Штора в вашей комнате опущена не была, и я видел мисс Гаррисон, читающую за столом. В четверть одиннадцатого она захлопнула книгу, заперла ставни и удалилась. Я услышал, как она закрыла дверь, и не сомневался, что она повернула ключ в замке.

– Ключ? – воскликнул Фелпс.

– Да. Я проинструктировал мисс Гаррисон, чтобы она, когда пойдет спать, заперла дверь спальни снаружи, а ключ взяла с собой. Она выполнила все мои указания с величайшей точностью, и, безусловно, без ее помощи у вас в кармане сейчас не было бы этого документа. Затем она ушла, все огни погасли, и я остался сидеть среди рододендронов.

Ночь была теплой, но все равно это было утомительное бдение. Разумеется, оно скрашивалось тем особым возбуждением, которое испытывает любитель охоты, когда прячется у водопоя в ожидании крупной дичи. Тем не менее оно было очень долгим, почти таким же долгим, Ватсон, как то, которое нам довелось испытать в смертоносной комнате, когда мы занимались небольшой проблемой «Пестрой ленты». Часы на колокольне в Уокинге отбивали четверти, и в промежутках у меня часто возникало ощущение, что они остановились. Наконец, около двух часов ночи, я все-таки услышал легкий скрип отодвигаемого засова и пощелкивание ключа. Мгновение спустя дверь для прислуги отворилась, и в лунном свете появился мистер Джозеф Гаррисон.

– Джозеф! – вскричал Фелпс.

– Он был с непокрытой головой, но переброшенный через плечо плащ позволил бы ему в случае необходимости мгновенно спрятать лицо. Он на цыпочках прошел в тени стены и, когда достиг окна, просунул длинное лезвие ножа под раму и отодвинул шпингалет. Затем открыл окно, просунул нож в щель ставень, поднял крючок и распахнул их.

Из моей засады мне были прекрасно видны вся внутренность комнаты и каждое его движение. Он зажег обе свечи на каминной полке, а затем отогнул угол ковра вблизи двери. После чего нагнулся и поднял квадрат паркета. Такие крышки служат обычно для того, чтобы слесари могли проверять соединения газовых труб. Точнее говоря, эта доска прятала тройник, от которого ответвляется труба, подающая газ в кухню внизу. Из этого тайника он вынул бумажный рулончик, положил доску на место, расстелил ковер, задул свечи и прыгнул прямо в мои объятия, так как я уже ждал его под окном.

Ну, он оказался более опасным, чем я предполагал, наш мистер Джозеф. Пытался пырнуть меня ножом, и мне пришлось дважды сбить его с ног и получить порез поперек пальцев, прежде чем я его скрутил. Когда мы разобрались, его единственный глаз, который еще не заплыл, так и горел обещанием «убью!». Однако он внял голосу рассудка и отдал документ. Забрав рулончик, Джозефа я отпустил, но протелеграфировал все подробности Форбсу сегодня утром. Если он успеет поймать пташку, очень хорошо, но если, как я подозреваю, найдет гнездышко пустым, для правительства это будет еще лучше. Думается, лорд Холдхерст, во-первых, и мистер Фелпс, во-вторых, предпочтут, чтобы дело не дошло до полицейского суда.

– Бог мой! – ахнул наш клиент. – Вы говорите, что все эти долгие десять недель нескончаемой агонии украденные бумаги находились в одной комнате со мной?

– Вот именно.

– И Джозеф! Джозеф – злодей и вор!

– Хм! Боюсь, характер Джозефа куда сложнее и опаснее, чем внушает его внешность. Из того, что я услышал от него нынче утром, следует, что он очень неудачно играл на бирже и готов на все, лишь бы поправить свои дела. Будучи абсолютным эгоистом, он, когда ему подвернулся шанс, не посчитался ни со счастьем сестры, ни с гибелью вашей репутации.

Перси Филпс поник в своем кресле.

– У меня голова идет кругом, – сказал он. – Ваши слова меня ошеломили.

– Главная трудность вашего дела, – начал Холмс в своей дидактической манере, – заключалась в изобилии улик. Существенное заслонялось и затемнялось совершенно посторонними моментами. Из всех предложенных нам фактов мы должны были отобрать те, которые представлялись нам существенными, а затем расположить их по порядку, чтобы воссоздать эту поразительную цепь событий. Джозефа я подозревал с самого начала из-за того факта, что вы намеревались в тот вечер вернуться в Уокинг вместе с ним, и поэтому он, хорошо зная Министерство иностранных дел, вполне вероятно, мог зайти за вами по пути на вокзал. Когда я услышал, что кто-то пытался залезть в спальню, в которой никто, кроме Джозефа, не мог ничего спрятать – вы же сами рассказали нам о том, что Джозефа выставили оттуда сразу же, как вы приехали с доктором, – мои подозрения превратились в уверенность, тем более что попытка была предпринята в ту ночь, когда сиделка отсутствовала, и, следовательно, взломщик хорошо знал распорядки в доме.

– Как же слеп я был!

– Факты, насколько я установил их, таковы. Джозеф Гаррисон вошел в здание с Чарльз-стрит и, зная дорогу, поднялся в вашу комнату, едва вы из нее ушли. Увидев, что комната пуста, он дернул сонетку, и тут же его взгляд упал на бумаги, лежавшие на столе. Он сразу понял, что судьба отдает ему в руки государственный документ чрезвычайной ценности, и, мгновенно сунув договор в карман, он ускользнул. Как вы помните, прошло несколько минут, прежде чем сонный швейцар обратил ваше внимание на звонок, а их вполне хватило, чтобы вор успел сбежать.

Он отправился в Уокинг с первым же поездом, изучил свою добычу, убедился в ее колоссальной ценности, припрятал ее, как он полагал, в надежнейшем тайнике с намерением достать день-другой спустя и предложить договор французскому посольству или другому щедрому покупателю. И вдруг – ваше внезапное возвращение. Его без малейшего предупреждения выдворили из его комнаты, и с этой минуты там все время находились минимум вы двое, преграждая ему доступ к его сокровищу. Такое положение вещей, конечно, сводило его с ума. Но, наконец, он увидел свой шанс. И попытался пробраться в комнату, но ему воспрепятствовала ваша бессонница. Возможно, вы помните, что в тот вечер вы не стали пить свою микстуру.