Естественно, дальнейшие вычисления были очень просты. Если удилище высотой в шесть футов отбрасывало тень в девять футов, то дерево высотой в шестьдесят четыре фута отбросило бы тень в девяносто шесть футов, и тень падала бы вот в этом направлении. Я измерил расстояние, оказался почти у самой стены дома и вбил там колышек. Вы можете вообразить мой восторг, Ватсон, когда всего в двух дюймах от моего колышка я увидел в земле коническое углубленьице. Я понял, что Брантон, производя измерения, втыкал тут свой колышек и что я все еще иду по его следу.

От этого исходного пункта я начал отсчитывать шаги, предварительно определив страны света по моему карманному компасу. По десять шагов с каждой ноги параллельно стене дома, и вновь я отметил место колышком. Затем я тщательно отмерил по пять шагов на восток и по два на юг. Они привели меня прямо к порогу старой двери. Шаг и шаг на запад означали, что мне предстоит сделать два шага по вымощенному плитами коридору и оказаться на месте, подразумеваемому «Ритуалом».

Никогда еще, Ватсон, я не испытывал такого леденящего разочарования. Я даже было подумал, что в мои расчеты вкралась серьезная ошибка. Заходящее солнце освещало пол коридора, и я видел, что старинные серые, истертые подошвами его плиты были крепко сцементированы и, несомненно, в течение долгих лет их не передвигали. Брантон к ним не прикасался. Я простучал пол, но звук повсюду был одинаков, и не обнаружилось ни единой щелочки или трещины. Но, к счастью, Масгрейв, сообразивший, что кроется за моими маневрами, и взволнованный теперь не меньше меня, достал свою копию документа, чтобы проверить мои расчеты.

«И вниз! – вскричал он. – Вы упустили «и вниз»!»

Я полагал, что это подразумевало необходимость копать, но теперь мне, разумеется, стало ясно, что я ошибся. «Значит, тут есть подвал?» – воскликнул я.

«Да, и такой же старинный, как это крыло. Лестница вниз вон за той дверью!»

Мы спустились по каменной винтовой лестнице, и Масгрейв, чиркнув спичкой, зажег большой фонарь, стоявший на бочонке в углу. В мгновение ока стало ясно, что наконец-то мы добрались до подлинного места и были не единственными, кто спускался сюда совсем недавно.

Подвал использовался для хранения дров, но поленья, которые, видимо, загромождали весь пол, были теперь свалены у стен, освободив его середину и открыв в центре большую тяжелую плиту с ржавым кольцом, к которому был привязан толстый шерстяной шарф.

«Черт побери! – воскликнул мой клиент. – Это шарф Брантона. Я хоть присягну, что видел его на нем. Что этот негодяй делал здесь?»

По моему совету были позваны два полицейских, и в их присутствии я попытался поднять плиту, потянув за шарф. Мне удалось приподнять ее лишь самую чуточку. Сдвинуть ее в сторону я все-таки сумел только с помощью одного из полицейских. Под ней зиял темный провал, в который мы все заглянули, а Масгрейв, встав сбоку на колени, опустил туда фонарь.

Нам открылось маленькое помещение площадью четыре на четыре фута, а в высоту около семи. У стены виднелся деревянный, окованный медью сундук с поднятой вертикально крышкой, а в замке торчал вот этот старинный, столь необычный ключ. Снаружи сундук покрывал густой мохнатый слой пыли, а сырость и древоточцы проели дерево насквозь, так что внутри выросли желтушного цвета поганки. На дне были рассыпаны металлические диски – старинные монеты, видимо, – точно такие же, как те, что храню я, но больше в нем не было ничего.

Однако в ту секунду мы тут же забыли о старом сундуке, наши глаза были прикованы к скрюченной фигуре рядом с ним. Фигуре мужчины в черном костюме, скрючившейся на корточках, прижимая лоб к краю сундука и обхватив его обеими руками. От этой позы вся кровь прихлынула к голове, и никто не сумел бы узнать искаженное синюшное лицо, но его рост, костюм и волосы сразу убедили моего клиента, когда мы извлекли труп в подвал, что это был его исчезнувший дворецкий. Он был мертв уже несколько дней, но на теле не было ни ран, ни синяков, которые объяснили бы, как он встретил свой ужасный конец. Когда его тело было вынесено из подвала, перед нами встала загадка, почти столь же внушительная, как та, с которой мы начали.

Признаюсь, Ватсон, мои розыски меня разочаровали. Я рассчитывал прийти к окончательному выводу, когда отыщу место, указанное в «Ритуале». Однако теперь я находился там, но, по-видимому, ничуть не приблизился к тому, чтобы узнать, что именно прятали Масгрейвы со столькими предосторожностями. Правда, я пролил свет на судьбу Брантона, но теперь следовало установить, каким образом его постигла эта судьба и какую роль сыграла в случившемся исчезнувшая женщина. Я сел на бочонок в углу и заново тщательно обдумал все дело.

Вы знаете методы, Ватсон, которые я использую в таких случаях. Ставлю себя на место данного человека и, оценив его умственные способности, пытаюсь вообразить, как я сам действовал бы в подобных обстоятельствах. На этот раз все упрощал тот факт, что ум Брантона был первоклассным и не требовалось прибегать к поправкам на личность, как выражаются астрономы. Он знал, что спрятано нечто крайне ценное, он установил место. Он обнаружил, что плита, закрывающая тайник, слишком тяжела, чтобы ее мог сдвинуть один человек. Как он поступил затем? Он не мог прибегнуть к помощи извне, даже будь у него кто-то, кому он доверял: ведь пришлось бы отпереть ему входную дверь со значительным риском разоблачения. Лучше было бы найти помощника внутри дома. Но к кому он мог обратиться? В прошлом эта девушка была предана ему всем сердцем. А мужчине всегда трудно поверить, что он наконец утратил любовь женщины, как бы дурно он с ней ни обошелся. Он постарался бы помириться с этой девушкой, с Хоуэллс, оказав ей какие-то знаки внимания, и сделал бы ее своей сообщницей. Ночью они вместе спустились бы в подвал и общими усилиями смогли бы сдвинуть плиту. До этого момента я проследил их действия так, словно подглядывал за ними.

Но двоим, да еще когда помощницей была женщина, подъем плиты должен был оказаться тяжким трудом. Я и дюжий сассекский полицейский еле смогли ее сдвинуть. Что они использовали для облегчения своей задачи? Вероятно, тот же способ, к которому прибегнул бы и я сам. Я встал и тщательно осмотрел поленья и чурбаки, усеивавшие пол. Почти сразу же я обнаружил то, чего ждал. Полено длиной около трех футов было сильно сплющено у одного конца, а на некоторых других виднелись вдавленности, словно оставленные чем-то тяжелым. Очевидно, они, приподнимая плиту, всовывали в образующуюся щель поленья, пока не получилось отверстие, достаточно широкое, чтобы в него можно было пролезть. Тогда они подперли плиту поленом необходимой длины, и его нижний конец вполне мог сплющиться, поскольку всем своим весом плита прижимала его к краю соседней. Я все еще стоял на твердой почве.

А теперь мне предстояло восстановить разыгравшуюся тут полуночную драму. Совершенно очевидно, уместиться в тайнике мог лишь кто-то один, и этим кем-то был Брантон. Девушка должна была ждать наверху. Затем Брантон отпер сундук, передал его содержимое наверх – предположительно, поскольку сейчас сундук был пуст. И тогда… что же произошло тогда?

Какой тлевший огонь мести внезапно заполыхал в душе женщины, в чьих жилах текла кельтская кровь, когда она поняла, что человек, обошедшийся с ней так плохо – и, возможно, даже много хуже, чем мы предполагали, – оказался в ее власти? Случайно ли полено соскользнуло и плита заперла Брантона в каморке, ставшей его склепом? И она виновна лишь в том, что скрыла случившееся с ним? Или внезапный удар кулака выбил подпорку и обрушил плиту на место? Но так или не так, я словно увидел, как эта женщина, все еще крепко сжимая клад, стремительно поднимается по винтовой лестнице, а в ее ушах, быть может, отдаются приглушенные крики у нее за спиной и отчаянные удары кулаками по каменной плите, лишающей жизни ее неверного возлюбленного.

Вот чем объяснялась ее землистая бледность, ее нервное расстройство, ее припадки истерического смеха на следующее утро. Но содержимое сундука? Что она сделала с ним? Безусловно, речь тут могла идти только о старом металле и камешках, которые мой клиент выудил из озера. Она выкинула мешок с ними туда при первой возможности, чтобы замести последние следы своего преступления.

Двадцать минут я сидел неподвижно, обдумывая все это. Масгрейв, очень бледный, все еще стоял, покачивая фонарь и заглядывая в дыру.

«Это монеты Карла Первого, – сказал он, разглядывая горстку, извлеченную из сундука. – Видите, мы не ошиблись в дате «Ритуала».

«Возможно, мы найдем еще кое-что, относящееся к Карлу Первому! – вскричал я, когда внезапно меня осенило, как истолковать два первых вопроса. – Позвольте мне поглядеть содержимое мешка, который вытащили из озера».

Мы поднялись в его кабинет, и он разложил передо мной обломки. Посмотрев на них, я понял, почему он не придал им никакого значения, – металл совсем почернел, а камешки были тусклыми и бесцветными. Я потер один камешек о свой рукав, и он заискрился в темной ложбинке моей ладони. Металлический предмет когда-то имел форму двойного обруча, но был перекручен и искорежен.

«Не забывайте, – сказал я, – что роялисты продолжали успешную борьбу в Англии и после смерти короля, а когда наконец были вынуждены бежать, они, вероятно, спрятали многие свои ценности с намерением вернуться за ними в более мирное время».

«Мой предок, сэр Ральф Масгрейв, занимал видное место среди роялистов и был правой рукой Карла Второго в его скитаниях», – сказал мой друг.

«Ах, вот как! – отозвался я. – Ну, теперь, думается, это обеспечивает нас последним недостававшим звеном. Я должен поздравить вас с обретением, хотя и довольно трагичным образом, реликвии, помимо своей колоссальной ценности, являющейся вдобавок еще и историческим раритетом».

«Так что же это?» – изумленно ахнул он.

«Не что иное, как древняя корона английских королей».

«Корона?!»

«Вот именно. Вспомните, что говорится в «Ритуале»: «Чьим это было?» – «Того, кого нет». Ведь Карл был уже казнен. Затем: «Кто должен это получить?» – «Тот, кто придет». Это был Карл Второй, чье возвращение считалось предрешенным. По-моему, нет сомнения, что исковерканная, потерявшая форму диадема некогда венчала головы царственных Стюартов».