Я торговец хмелем, и мой годовой доход составляет семьсот-восемьсот фунтов, так что в средствах мы стеснены не были и сняли за восемьдесят фунтов в год отличную виллу в Норбери. Местность совсем сельская, если учесть близость столицы. Гостиница, два дома несколько выше нашего на склоне, и по ту сторону луга – коттедж, обращенный к нам фасадом. Остальные дома расположены на полпути к станции. Большую часть года я вынужден уезжать в город по делам, зато летом почти свободен, и в нашем загородном доме моя жена и я были так счастливы, как только можно пожелать. Поверьте, наши отношения не омрачала ни малейшая тень, пока не возникла эта проклятая тайна.

Прежде чем продолжать, мне надо вам кое-что объяснить. Когда мы поженились, моя жена передала мне все свое состояние – против моего желания, должен я сказать, поскольку я понимал, какое трудное сложится положение, если мои дела пойдут плохо. Однако она настояла. Ну, и примерно полтора месяца назад она пришла поговорить со мной.

«Джек, – сказала она, – когда ты взял мои деньги, то сказал, что, понадобись мне какая-нибудь сумма, достаточно будет просто попросить тебя о ней».

«Разумеется, – ответил я. – Они же принадлежат тебе».

«Ну, – сказала она, – мне нужны сто фунтов».

Меня это несколько озадачило, так как я предполагал, что речь идет о новом платье или о чем-либо еще в том же роде.

«Зачем они вдруг тебе понадобились?» – спросил я.

«Ну, – сказала она с обычной милой шутливостью, – ты же объяснил, что будешь моим банкиром, а банкиры таких вопросов не задают, знаешь ли».

«Если ты говоришь серьезно, то, конечно, ты их получишь», – сказал я.

«Да-да, совершенно серьезно».

«И ты не скажешь мне, для чего они тебе понадобились?»

«Возможно, когда-нибудь, но не теперь, Джек».

Мне пришлось удовлетвориться этим, хотя впервые между нами появился секрет. Я выписал ей чек и выкинул все из головы. И, возможно, тут нет никакой связи с тем, что произошло потом, но я подумал, что упомянуть про это следует.

Как я уже сказал вам, неподалеку от нашего дома стоит коттедж, и от нас его отделяет только луг, но чтобы добраться до него, нужно пройти довольно далеко по большой дороге, а затем свернуть на проселок. Позади коттеджа начинается сосновая роща, и мне нравилось гулять там, потому что близость деревьев всегда приятна. Все предыдущие восемь месяцев коттедж пустовал, о чем можно было только пожалеть. Такой это милый двухэтажный домик со старомодным крыльцом и весь в жимолости. Много раз я смотрел на него и думал, какая отличная могла тут быть ферма.

Ну так вечером в прошлый понедельник, когда я отправился прогуляться там, на проселке мне повстречался пустой фургон, а затем я увидел на лужайке перед крыльцом груду ковров и прочих вещей. Было ясно, что коттедж наконец кто-то арендовал. Я прошел мимо, а затем остановился, как поступил бы всякий, кому некуда спешить, и оглядел его, прикидывая, кем окажутся наши новые соседи. И тут я внезапно заметил, что из окна верхнего этажа за мной наблюдает лицо.

Не знаю, мистер Холмс, что такое было в этом лице, но по спине у меня побежали мурашки. Нас разделяло порядочное расстояние, и рассмотреть его черты я не мог, но в нем чудилось что-то неестественное, нечеловеческое. Вот какое у меня возникло впечатление, и я сделал несколько быстрых шагов вперед, чтобы получше разглядеть того, кто следил за мной. Но тут лицо внезапно исчезло, настолько внезапно, что казалось, будто его мгновенно увлекли в глубь темной комнаты. Я простоял там минут пять, обдумывая случившееся и анализируя мои впечатления. Было ли лицо мужским или женским, осталось мне непонятным – я находился слишком далеко. Но больше всего меня поразил его цвет. Мертвенно-желчно-желтый в сочетании с неподвижной скованностью, пугающе противоестественной. Все это так меня поразило, что я решил узнать побольше о новых обитателях коттеджа. Я направился к крыльцу и постучался в дверь. Ее тут же отворила высокая тощая женщина с грубым враждебным лицом.

«Чего вам?» – спросила она с северным выговором.

«Я ваш сосед, – ответил я, кивнув в сторону моего дома. – Как вижу, вы только въехали, и я подумал, не могу ли я вам как-то помочь с…»

«Ладно, мы вас попросим, коли будет в вас нужда», – сказала она и захлопнула дверь перед самым моим носом.

Рассерженный такой невежливостью, я повернулся и пошел домой. Весь вечер, как ни старался я думать о чем-нибудь другом, мои мысли все время возвращались к желтому лицу в окне и грубости этой бабы. Я твердо решил умолчать о первом, так как моя жена впечатлительная нервная женщина и мне не хотелось рассказывать ей о моем неприятном переживании. Однако перед тем, как уснуть, я упомянул, что у нас появились соседи, но она ничего не сказала в ответ.

Обычно я сплю очень крепко. В нашей семье бытовала шутка, что ночью меня и пушками не разбудишь; тем не менее в ту ночь, не знаю почему – то ли из-за легкого возбуждения, вызванного моим маленьким приключением, то ли по иной причине, но я не погрузился в обычный крепкий сон. В полудреме я смутно сознавал, что в спальне что-то происходит, и постепенно обнаружил, что моя жена оделась и, накинув пелерину, уже надевала шляпку. Мои губы приоткрылись, чтобы произнести несколько слов сонного удивления или попрека за столь несвоевременные сборы, как вдруг взгляд моих прищуренных глаз скользнул по ее лицу, озаренному свечой, и я онемел от изумления. Никогда еще я не видел у нее такого выражения – и даже представить себе не мог, что когда-либо увижу что-то подобное. Она была смертельно бледна, тяжело дышала и, застегивая пелерину, испуганно покосилась на кровать, проверяя, не проснулся ли я. Затем, полагая, что я по-прежнему сплю, она бесшумно выскользнула из комнаты, и мгновение спустя я услышал громкий скрип – скрипеть так могли только петли входной двери. Я сел на кровати и постучал костяшками пальцев по изголовью, проверяя, не приснилось ли мне все это. Потом достал из-под подушки свои часы. Они показывали три часа утра. Что могло понудить мою жену выйти на сельскую дорогу в три часа утра?

Я сидел так минут двадцать, обдумывая происшедшее, пытаясь найти ему приемлемое объяснение. Но чем больше я думал, тем более странным и необъяснимым оно мне представлялось. Я все еще тщетно ломал голову, когда услышал, как дверь осторожно затворилась и на ступеньках лестницы зазвучали поднимающиеся шаги моей жены.

«Где, во имя всего святого, ты была, Эффи?» – спросил я, едва она вошла.

При звуке моего голоса она вздрогнула и испуганно вскрикнула. И этот вскрик вкупе с дрожью встревожил меня больше всего остального: в них было что-то невыразимо виноватое. Моя жена всегда отличалась откровенностью, отсутствием какой-либо скрытности, и я похолодел при мысли, что она виновато прокралась в свою собственную спальню и закричала, задрожала, когда ее собственный муж заговорил с ней.

«Ты не спишь, Джек? – еле выговорила она с нервным смешком. – А я-то считала, что тебя ничто разбудить не способно».

«Где ты была?» – повторил я более жестко.

«Конечно, ты удивлен, – сказала она, а я заметил, как дрожат ее пальцы, расстегивающие пелерину. – Не помню, чтобы когда-нибудь прежде со мной случалось подобное. Но у меня возникло ощущение, что я вот-вот задохнусь, и мне неудержимо захотелось глотнуть свежего воздуха. Нет, право, я бы лишилась чувств, если бы не вышла из дома. Постояла немного на крыльце и снова стала сама собой».

Объясняя мне все это, она ни разу не посмотрела в мою сторону, и голос у нее звучал по-иному. Мне стало ясно, что она говорит неправду. Я промолчал и отвернулся к стене со сжимающимся сердцем, а в моем сознании теснились сотни ядовитых сомнений и подозрений. Что такое скрывает от меня моя жена? Где она была во время этого странного исчезновения? Я чувствовал, что не обрету душевного мира, пока не узнаю ответа, однако не хотел спрашивать ее снова, после того как она, несомненно, мне солгала. До утра я ворочался с боку на бок, сочиняя объяснения – каждое менее правдоподобное, чем предыдущее.

В этот день я должен был отправиться в Сити, но мой ум пребывал в таком смятении, что я просто не мог заниматься делами. Моя жена выглядела не менее расстроенной, и вопросительные взгляды исподтишка, которые она на меня бросала, показывали, что она поняла, с каким недоверием я принял ее объяснение, и находится в полной растерянности, не зная, как ей поступать дальше. За завтраком мы не сказали друг другу и двух слов, а после я немедленно отправился проветриться, чтобы обдумать все на свежем утреннем воздухе.

В Лондоне я провел час в садах Хрустального дворца и в начале второго уже вернулся в Норбери. От станции я выбрал дорогу мимо коттеджа и на мгновение остановился, чтобы поглядеть на окна – не увижу ли я опять то странное лицо, накануне маячившее в одном из них. И пока я стоял так, вообразите мое изумление, мистер Холмс, когда дверь коттеджа внезапно отворилась и из нее вышла моя жена!

При виде ее я в ошеломлении утратил дар речи. Но мои чувства не шли ни в какое сравнение с теми, какие отразились на ее лице, едва наши взгляды встретились. На секунду она словно бы решила метнуться назад в коттедж, но затем поняла, насколько бесполезным было бы дальнейшее притворство, и пошла ко мне с улыбкой на губах, которая никак не вязалась со смертельной бледностью ее лица и испугом в глазах.

«Джек! – сказала она. – А я заглянула к нашим новым соседям узнать, не нужна ли им моя помощь. Джек, почему ты так на меня смотришь? Ты же на меня не сердишься?»

«Так вот, – сказал я, – куда ты ходила ночью?»

«О чем ты говоришь?» – вскричала она.

«Ты ходила сюда, я в этом уверен. Кто они такие, эти люди, что ты посещаешь их глухой ночью?»

«Я прежде тут не была».

«Как ты можешь говорить мне заведомую ложь? – вскричал я. – У тебя даже голос изменяется. Скрывал ли я от тебя хоть что-то? Я немедленно войду в коттедж и разберусь, что и почему».