Эд Макбейн - Ружье

— Я живу на углу Рэндал-авеню и Пятой улицы, — произнесла она голосом таким же нежным, как и ее личико. Она говорила отчетливо, но очень мягко, глядя на сыщиков снизу вверх и слегка улыбаясь, словно ведя светскую беседу с тремя приятными мужчинами за коктейлем.

— Послушайте, Мэнди, — сказал Карелла, — когда вы в последний раз видели Дамаска?

— На прошлой неделе.

— Когда именно? — спросил Браун.

— В пятницу вечером.

— Где вы видели его?

— Я заехала за ним в "Уютный уголок". Это ночной клуб. Он там работает. Вышибалой.

— Когда вы за ним заехали?

— В два. Перед закрытием.

— Куда вы поехали потом?

— К нему.

— Сколько там пробыли?

— У него?

— Да.

— Около часа.

— Чем занимались?

— Сами знаете, — снова сказала Мэнди, опуская глаза.

— А потом? — спросил Клинг.

— Отвезла его в одно место.

— Куда?

— На Саут-Энджелс-стрит.

— Зачем.

— Ему туда было надо.

— Он не объяснил зачем?

— Объяснил. Сказал, что хочет поиграть в покер.

— И вы его туда отвезли?

— Да.

— Значит, сначала вы поехали к нему на квартиру, где пробыли около часа, а потом отвезли его играть в покер?

— Да.

— Во сколько это было?

— Точно не скажу. Примерно между тремя и четырьмя утра.

— Вы его с тех пор больше не видели?

— Нет, он вышел из машины, и все.

— И после этого вы не встречались?

— Нет.

— И не разговаривали по телефону?

— Нет.

— Он вам не звонил?

— Нет, не звонил.

— И вы ему не звонили?

— У него нет телефона. — Мэнди помолчала и добавила: — Вообще-то, я звонила ему в клуб, но там сказали, что он не появлялся всю неделю. Вот я и решила заглянуть к нему, узнать, не стряслось ли чего.

— Он при вас не упоминал людей по фамилии Лейден?

— Лейтон? Нет.

— Лейден! Лейден!

— Нет, ни разу.

— Когда вы вместе выходили из его квартиры, он что-нибудь с собой взял?

— Что именно?

— Это мы вас спрашиваем.

— А что вас интересует?

— Оружие не брал?

— Вроде нет. Но пистолет у него есть. Маленький такой.

— Нас интересует ружье, мисс Поп.

— Мэнди.

— Мэнди. Вы бы обязательно его заметили.

— Ружье? Нет, ружья не было. Да и зачем оно ему?

— Вы знаете, как оно выглядит?

— Ну да. Вернее нет. В общем, как винтовка?

— Примерно.

— Нет, ружье я бы заметила.

— У него было с собой что-нибудь большое?

— Нет.

— Что-нибудь похожее на завернутое ружье или ружье в футляре?

— Нет, в руках у него ничего такого не было. Да и зачем ему брать ружье, если он собирался играть в покер?

— Но может, он не собирался играть в покер, мисс Поп?

— Мэнди.

— Может, он поехал в город, чтобы кого-нибудь убить, а?

— Нет!

— Например, Розу и Эндрю Лейденов.

— Нет, — еще раз сказала Мэнди.

— Вы уверены, что не встречались с ним после пятницы?

— Вполне. Он не давал о себе знать. Это так не похоже на Уолли. Он всегда звонит мне три-четыре раза в неделю.

— Но на этой неделе он не позвонил ни разу?

— Ни разу.

— Он не говорил, что собирается уехать из города?

— Куда ему ехать?

— Это мы у вас хотим спросить.

— Некуда ему ехать. Тут у него работа. Зачем ему уезжать?

— Если он кого-то убил, то мог решить, что лучше на время уехать.

— Я уверена, что он никого не убивал.

— Вы с ним когда-нибудь вместе уезжали?

— Нет.

— Есть ли у него где-то родственники?

— Не знаю. Он не говорил.

— Мисс Поп, если вам вдруг…

— Мэнди.

— …позвонит или напишет Дамаск, тут же дайте нам знать. Я предупреждаю вас, что он подозревается в совершении нескольких убийств, и если вам известно что-то о его местонахождении в настоящее время или…

— Мне ничего не известно.

— …или вы узнаете об этом в будущем и утаите информацию от полиции, то вы будете считаться его соучастницей…

— Я уверена, что Уолли никого не убивал, — вставила Мэнди.

— …а это правонарушение, караемое по Уголовному кодексу. Мисс Поп… Мэнди… Соучастником считается лицо, укрывающее или оказывающее иную помощь преступнику, с тем чтобы тот мог избежать ареста, судебного разбирательства или понесения наказания, а также лично знающее или имеющее основание подозревать, что данный человек — правонарушитель, разыскиваемый полицией. Вы это понимаете?

— Да, но Уолли…

— Мы только что довели до вашего сведения, что собираемся арестовать его, как только обнаружим. Так что вы в курсе, — сказал Браун и замолчал, давая ей возможность подумать. — Вы знаете, где он сейчас?

— Нет, к сожалению, не знаю.

— Вы нам позвоните, если что-то узнаете?

— Конечно. Но вы ошибаетесь. Уолли никого не мог убить.

— Ладно, мисс Поп, то есть Мэнди, вы свободны, — вздохнул Карелла.

— Проводите ее кто-нибудь, — сказал Клинг.

Провожать вызвался Браун.

Каждый проводит субботу по-своему.

Мейер и Хейз отправились слушать стихи, Карелла получил по голове, а Берта Клинга избили.

Суббота выдалась на славу.

Поэтический утренник должен был начаться в помещении Ассоциации молодых христиан на Батлер-стрит в одиннадцать, но начался в четверть двенадцатого. На сцену из-за занавеса выбрался статный молодой человек с бакенбардами-котлетками в коричневом костюме и сообщил собравшимся (а всего в зале было человек пятьдесят), что, как известно, сегодняшняя встреча посвящается памяти Маргарет Ридер, похороны которой состоялись в пятницу. Затем статный молодой человек довел до сведения присутствующих, что десять поэтов — ближайших друзей Марджи — написали элегии в ее честь, каковые будут исполнены авторами в сопровождении гитары Луиса-Йосафата Гарсона. Собравшимся представили Гарсона, желтолицего джентльмена в темно-сером костюме. Гарсон с мрачным видом уселся на черную табуретку в левой части сцены, после чего раздвинулся занавес, появился первый поэт и начал читать свою элегию.

В зале стояла траурно-праздничная атмосфера. Первый поэт читал свое произведение с драматическим накалом, сравнивая Марджи Ридер с воробьем, столкнувшимся с загадочным объектом, который покалечил ее тело, отобрал жизнь и возможность летать. "Теперь летать, — завывал он, — придется лишь во сне, в бескрайнем вечном сне". Он опустил рукопись и потупил взор. Наступило молчание, которое, как опасался Мейер, взорвется овацией. Собравшиеся порадовали Мейера, не наградив поэта ни единым хлопком. Второй поэт озаглавил свое творение "Голос" и рассказал в нем о неописуемо прекрасном голосе, который трагически замолчал навеки.

Возопим же, крикнем во всю мочь!

Поднимем голос против мерзкой стали смерти,

Что унесла от нас земную красоту.

Ту красоту и глубину, что рвутся

Собой заполнить сад.

И лес.

И мир.

О, Марджи, мы рыдаем.

Мы кричим.

И голоса наши сливаются в единый скорбный глас.

Услышь же нас, услышь же нас,

О, Марджи!

Снова молчание. Хейзу хотелось высморкаться, но он не осмелился. Луис-Йосафат Гарсон исполнил короткий и скорбный пассаж, чтобы заполнить паузу, создавшуюся из-за медлительности поэта номер три. Это был высокий молодой человек с бородкой и в черных очках. Хейзу показалось, что его стихотворение было несколько вторичным, что он уже слышал нечто подобное, тем не менее в зале во время исполнения стояла почтительная тишина, перебиваемая время от времени всхлипываниями.

Это было не очень, не очень давно.

Я сидел у себя и пил сидр,

И внезапно узнал, что убили ее,

Ту, что знал я как Маргарет Ридер.

Мы любили ее, как родное дитя,

Несравненную Маргарет Ридер.

Хейз покосился на Мейера, Мейер на Хейза, а худой бородач как ни в чем не бывало перешел ко второй строфе.

Марджи была ребенком — о да!

Ребенком в стране иллюзий.

Мы любили ее, но прошли года -

И настала минута конвульсий.

Поэтический утренник продолжался примерно в таком же ключе. В отличие от разноперой стайки поэтов, слушатели выглядели вполне буржуазно. Экспресс-анализ собравшихся в зале выявил немало знакомых лиц: коммерсанты, адвокаты, домохозяйки, врачи. Затесался сюда и патрульный из 87-го участка, тихо сидевший в штатском костюме. Но куда важнее было присмотреться не к слушателям, а к исполнителям — ведь любой из десяти ближайших ее друзей-поэтов мог запросто отправить на тот свет "несравненную Маргарет Ридер".

Если сбросить со счетов загадочного человека из бара "Перри" на Дебек-авеню, вернувшегося за тем, чтобы выведать ее фамилию, если не считать его подозреваемым номер один (слишком уж много "если" было с ним связано — если он таки вспомнил ее фамилию, если узнал ее адрес, если она впустила его в столь поздний час и прочее), то очень велика вероятность, что Марджи прикончил кто-то из ее милых знакомых. Любой из них вполне мог оказаться у нее дома в три-четыре часа утра. Поэтому Мейер и Хейз стоически вытерпели двухчасовое чтение скверных стихов (в том числе и стихов усопшей), внушая себе, что они присутствуют на поверке личного состава — развлечение, ныне вышедшее из употребления, к великому удовлетворению самих блюстителей порядка.