– Кстати, что касается оседлой жизни... Наш толстячок Джордж, кажется, сделал недурной выбор, а? Откуда его жена? Чем она занималась раньше?

– Разве я знаю? – буркнул старик. – Думаю,

Джордж высмотрел ее в салоне мод – была там манекенщицей. Она утверждает, что ее отец – отставной флотский офицер.

– Скорее, старшина на буксире, – усмехнулся Гарри. – Она еще преподнесет Джорджу подарочек.

Симеон пожал плечами. Затем взял колокольчик, лежавший на столе рядом с ним. Хорбюри явился мгновенно.

– Попросите мистера Альфреда срочно прийти ко мне.

Как только слуга исчез, Гарри спросил с расстановкой:

– А что, парень подслушивает под дверью? Симеон молча пожал плечами.

Альфред торопливо вошел в комнату. Увидев брата, он слегка вздрогнул.

– Садись, Альфред, – приказал старик. – Нам придется немного изменить порядки в нашем доме, поскольку теперь здесь будет жить на два человека больше. Пилар, разумеется, останется у нас. И Гарри тоже решил жить дома.

– Гарри будет жить здесь? – опешил Альфред.

– А почему бы и нет, старина? – засмеялся Гарри.

Альфред всплеснул руками и бросил на него гневный взгляд:

– Мне кажется, ты бы и сам мог догадаться!

– Очень жаль, но я не догадываюсь!

– После всего, что произошло? После твоего постыдного поведения... После скандала...

– Но ведь все это – в прошлом, милый братик!

– Ты ужасно поступил с отцом!

– Послушай-ка, Альфред! Ведь это касается только отца и никого больше! Не так ли? И если он готов простить меня, то...

– Да, я готов тебя простить! – вставил слово Симеон. – Гарри – мой сын, и он останется здесь, потому что я так хочу!

Он положил руку на плечо Гарри.

– Я очень люблю Гарри!

Альфред встал и вышел из комнаты. Он был бледен как смерть. Гарри, смеясь, пошел вслед за ним.

Симеон хмыкнул себе под нос. Вдруг он вздрогнул и обернулся:

– Кто это там, черт возьми! Ах, это вы, Хорбюри! Когда вы прекратите крадучись ходить по дому?

– Простите, сэр.

– Ну, ладно. Впрочем, у меня есть к вам поручение. Я хочу, чтобы после обеда все пришли ко мне. Понятно? Все! Без исключения. И еще одно: вы поведете всех господ наверх, а когда они дойдут примерно до середины коридора, вы как-нибудь дайте мне знать об этом: кашляните, вскрикните, – что-нибудь в таком роде. Ясно?

– Разумеется, сэр!

Спустившись вниз, Хорбюри сказал Трессильяну:

– Если вам угодно знать... это будет замечательный рождественский праздничек!

– Что вы хотите этим сказать? – резко спросил старый слуга.

– Погодите немного, узнаете! Сегодня – сочельник. Но настроение в доме отнюдь не соответствует ему!

***

Все семейство подошло к двери и остановилось. Симеон как раз был у телефона, он кивнул, чтобы заходили.

– Садитесь! Я сейчас закончу.

И продолжил разговор:

– Это Чарльтон?.. У телефона Симеон Ли... Да... Нет, я хотел бы, чтобы вы составили мое новое завещание... Да, обстоятельства изменились, и старое завещание уже не годится... Нет, нет, это не так спешно.

Я не хочу портить вам Рождество. Скажем, на второй день рождественской недели, да? Или еще днем позже, как хотите. Приезжайте, и мы тогда все обсудим. Не бойтесь, я до этого не умру!

Он положил трубку и посмотрел по очереди на всех восьмерых, находящихся в комнате. Потом засмеялся и сказал:

– Вы все с виду такие настороженные! Что случилось?

– Ты велел позвать нас, отец... – начал было Альфред, но Симеон тотчас перебил его:

– Да, верно. Но отнюдь не на степенный семейный совет! Я устал и не хотел бы никого видеть вечером. Собираюсь рано лечь, чтобы хорошо выспаться и к завтрашнему празднику быть свежим. Великое дело -

Рождество! Оно придает людям чувство близости друг к другу, не правда ли, Магдалена?

Магдалена Ли вздрогнула от неожиданности. Ее глуповатый маленький ротик открылся и закрылся снова. Затем она сказала:

– О да!

– Ты ведь жила с отставным морским офицером, – продолжал тем временем старый Ли, – с твоим отцом. Он, наверное, не мог устроить для тебя настоящего рождественского праздника, а? Для этого нужно иметь большую семью!

– Да, конечно... да, наверное.

Взгляд Симеона скользнул с нее на Джорджа.

– Мне не хотелось бы говорить о неприятном, но я боюсь, Джордж, что придется слегка уменьшить ту сумму, которую я регулярно посылаю тебе. Расходы по дому у меня в будущем, видимо, сильно возрастут, ведь нас здесь станет больше.

Джордж побагровел:

– Отец, ты не сделаешь этого!

– Ты так считаешь?!

– Мои расходы очень велики. Я уже сейчас порой не знаю, как свести концы с концами. Приходится экономить на всем.

– Предоставь экономить своей жене, – с улыбкой посоветовал старый Ли. – Женщины умеют это делать. Им иногда приходят в голову такие идеи, какие мужчинам никогда на ум не придут. Например, они решат, что смогут сами шить себе платья. Моя жена все делала своими руками – была очень большая искусница. Хорошая она была жена, в самом деле, только скучная...

Дейвид подскочил:

– Моя мать...

– Сядь! – сказал Симеон грубо. – У твоей матери было заячье сердце и куриные мозги! Полагаю, что ты унаследовал от нее и то, и другое.

Он вдруг встал. На щеках его выступили красные пятна, голос звучал громко и резко:

– Никто из вас здесь не стоит ни гроша! Ни один! Я по горло сыт всеми вами! Все вы слабаки – глупые слабаки! Одна Пилар стоит больше, чем двое из вас, вместе взятых. Клянусь богом, что где-нибудь в этом мире у меня есть сын лучше, чем вы, хоть он и не родился в законном браке!

– Ну, это уж слишком, отец! – воскликнул Гарри. Он тоже вскочил с места. По его лицу, обычно веселому, разлилась краска гнева.

– То же самое я могу сказать и тебе! – заорал на него Симеон. – Сам-то ты что делал все это время? Постоянно клянчил у меня деньги! Со всех концов света просил подаяния. Нет, я повторяю еще раз: я сыт по горло всеми вами! Вон отсюда!

Старый Ли опустился в кресло. Медленно, один за другим его дети покидали комнату. Джордж был красным и ошарашенным, Магдалена тоже выглядела испуганной, Дейвид был бледен как смерть и дрожал, Гарри высоко держал голову, а Альфред брел неизвестно куда, вышагивая, как лунатик. Лидия шла за ним, уверенная в себе и женственная, как обычно. Только Хильда остановилась у порога и затем вернулась к свекру. В том, как спокойно и неподвижно она встала перед его креслом, было что-то зловещее.

– Когда пришло твое письмо, – сказала она, – я действительно поверила, что там написана правда – ты хочешь собрать вокруг себя на Рождество всю свою семью. Поэтому я и уговорила Дейвида приехать. Но ты захотел собрать своих детей только для того, чтобы выдрать всех за уши, не так ли? Один бог знает, что ты нашел в этом приятного.

Симеон хихикнул.

– Знаешь, я с некоторых пор приобрел особое чувство юмора. И отнюдь не требую, чтобы мой юмор понимали. Достаточно того, что мои шутки нравятся мне самому.

Поскольку она не ответила, Симеон вдруг забеспокоился.

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил он в упор.

– Я боюсь, – она запнулась.

– Чего ты боишься?.. Меня?

– Нет, я боюсь за тебя, – ответила она и, как судья, который только что огласил приговор, повернулась и величественно удалилась из комнаты.

Симеон уставился на дверь, через которую она вышла. Затем встал и поковылял к сейфу, бормоча:

– Лучше на вас поглядим, мои прекрасные...

***

Примерно без пятнадцати восемь зазвенел звонок у входа. Трессильян открыл. Когда он вернулся в каморку у кухни, там стоял Хорбюри с кофейной чашкой на подносе.

– Кто это был? – спросил Хорбюри.

– Инспектор полиции Сагден. Эй, смотрите, осторожней!

Но чашка из рук Хорбюри уже упала на пол и разлетелась вдребезги.

– Ну ты посмотри! – запричитал Трессильян. – Одиннадцать лет пользуемся этим сервизом, я всегда сам мыл его и не разбил ни одной чашки! А стоит вам только прикоснуться к чему-нибудь, чего вам вообще касаться не следовало бы, как непременно что-то происходит!

– Мне очень жаль, мистер Трессильян, – извинился Хорбюри. На лбу у него выступили крупные капли пота. – Сам не понимаю, как это могло случиться. Скажите, а полицейский инспектор предупреждал заранее, что придет?

– Да, мистер Сагден звонил. Слуга облизнул пересохшие губы:

– А что.. что он хотел?

– Он собирает пожертвования на полицейский дом для сирот. Я отнес книгу для записи пожертвований наверх мистеру Ли, но он велел мне попросить мистера Сагдена подняться к нему и принести им шерри.

– Сплошное попрошайничество в это время года, – заметил Хорбюри. – А старый черт щедр, это надо признать, несмотря на некоторые его недостатки.

– Мистер Ли с давних пор очень щедр, – ответил Трессильян с достоинством.

– Да, это его лучшая сторона, – согласился Хорбюри. – Ну, я пойду.

– В кино?

– Вероятно. Бай-бай, мистер Трессильян.

Он вышел через дверь, которая вела в комнату для прислуги.

Трессильян посмотрел на стенные часы. Затем отправился в столовую и положил на каждую салфетку по булочке. Бросив на длинный стол последний оценивающий взгляд, он подошел к гонгу и позвонил.

Когда звучал последний удар гонга, инспектор Сагден как раз спустился по лестнице. Это был высокий симпатичный мужнина в голубом костюме, застегнутом на все пуговицы. Походка его была полна сдержанного достоинства, которое он считал приличествующим своей должности.

– Думаю, нынче ночью ударит мороз, – сказал он беззаботно.

Трессильян заметил, что влажность весьма вредна для ревматизма, в ответ на это инспектор констатировал, что ревматизм – дело весьма неприятное, и затем распрощался.

Старый дворецкий запер за ним дверь и медленно вернулся в холл. Он провел рукой по глазам и вздохнул. Однако, увидев, что Лидия идет в столовую, снова выпрямился и принял чопорный вид Джордж Ли тоже спускался по лестнице. Как только последняя из гостей, Магдалена, исчезла за дверью столовой, Трессильян вошел вслед за ней и объявил: