- Хоть бы ты газету почитал, чем сидеть сложа руки, - заметила миссис Тетерби.

- А что там читать, в газете? - с крайней досадой отозвался мистер Тетерби.

- Как что? - сказала миссис Тетерби. - Полицейскую хронику.

- Вот еще, - возразил мистер Тетерби. - Какое мне дело, кто там что натворил или что с кем сотворили.

- Читай про самоубийства, - предложила миссис Тетерби.

- Мне это неинтересно, - отвечал ее супруг.

- Кто родился, кто помер, кто свадьбу сыграл - ничего тебе не интересно?

- По мне хоть бы с сегодняшнего дня и до скончания века никто больше не рождался на свет, а с завтрашнего все начали бы помирать; меня это не касается. Вот когда придет мой черед, тогда другое дело, - проворчал мистер Тетерби. - А что до свадеб, так я и сам женат, знаю, велика ли от этого радость.

Судя по недовольному виду миссис Тетерби, она вполне разделяла мнение мужа; однако она тут же стала противоречить ему, просто ради того, чтобы поспорить.

- Ну, у тебя, известно, семь пятниц на неделе, - сказала она. - Сам же слепил ширму из газет и сидишь, вычитываешь чего-то детям по целому часу без передышки.

- Не вычитываю, а вычитывал, - возразил муж. - Больше ты этого не увидишь. Теперь-то я стал умнее.

- Ха, умнее! Как бы не так! Может, ты и лучше стал?

От этого вопроса в груди мистера Тетерби что-то дрогнуло. Он удрученно задумался, снова и снова проводя рукою по лбу.

- Лучше? - пробормотал он. - Не думаю, чтоб кто-нибудь из нас стал лучше, да и счастливее. Лучше? Разве?

Он обернулся к своей ширме и стал водить по ней пальцем, пока не напал на нужную ему вырезку.

- Вот это, помнится, все мы особенно любили, - тупо и растерянно промолвил он. - Бывало, дети заспорят о чем-нибудь, даже потасовка случится, а прочитаешь им эту историю - и они растрогаются до слез и сразу помирятся, будто от сказки про то, как малыши заблудились в лесу и малиновка укрыла их листьями. "Прискорбный случай крайней нищеты. Вчера мужчина небольшого роста с младенцем на руках, в сопровождении шести детей в возрасте от двух до десяти лет, одетых в лохмотья и, по-видимому, изголодавшихся, предстал перед почтенным мировым судьей и сделал следующее заявление..." Уф! Ничего не понимаю, - прервав чтение, воскликнул мистер Тетерби. - Просто непостижимо, мы-то тут при чем?

- До чего же он стар и жалок, - говорила себе между тем миссис Тетерби, наблюдая за мужем. - В жизни не видала, чтоб человек так переменился. О, господи, господи, принести такую жертву!

- Какую еще жертву? - брюзгливо осведомился муж.

Миссис Тетерби покачала головой и, ни слова не отвечая, стала так яростно трясти люльку, что младенца подбрасывало, точно щепку в бурном море.

- Может, ты хочешь сказать, милая моя, что это ты принесла жертву, выйдя за меня замуж? - начал супруг.

- Вот именно! - отрезала супруга.

- Тогда вот что я тебе скажу, - продолжал он так же угрюмо и сердито, как и она. - В брак-то ведь вступают двое, и если кто принес жертву, так это я. И очень жалею, что жертва была принята.

- Я тоже жалею, что ее приняла, Тетерби, от души жалею, можешь не сомневаться. Уж, верно, ты жалеешь об этом не больше, чем я.

- Понять не могу, что я в ней нашел, - пробормотал Тетерби. - Уж, во всяком случае, если в ней что и было хорошего, так теперь ничего не осталось. Я и вчера про это думал, когда после ужина сидел у огня. До чего толста, и стареет, куда ей до других женщин!

- Собой он нехорош, - бормотала меж тем миссис Тетерби. - Виду никакого, маленький, и горбится, и плешь у него...

- Уж конечно я был не в своем уме, когда женился на ней, - ворчал мистер Тетерби.

- Уж конечно помраченье на меня нашло. Иначе понять нельзя, как это я за него вышла, - раздумывала вслух миссис Тетерби.

В таком настроении они сели завтракать. Юные Тетерби не привыкли рассматривать эту трапезу как занятие, требующее неподвижности, а превращали ее в танец или пляску, скорее даже в какой-то языческий обряд, во время которого они издавали воинственные клики и потрясали в воздухе кусками хлеба с маслом; при этом обязательны были также сложные передвижения из дому на улицу и обратно и прыжки с крыльца и на крыльцо. Но сейчас между детьми вспыхнула ссора из-за стоявшего на столе кувшина с разбавленным молоком, из которого они пили все по очереди, и страсти до того разгорелись, что это прискорбное зрелище заставило бы перевернуться в гробу достопочтенного доктора Уотса *. Лишь когда мистер Тетерби выпроводил всю ораву на улицу, настала минута тишины; но тотчас обнаружилось, что Джонни крадучись вернулся обратно, припал к кувшину и пьет, давясь от жадности, неприлично спеша, задыхаясь и издавая странные звуки, подобающие разве что чревовещателю.

- Сведут они меня в могилу, эти дети, - заметила миссис Тетерби, изгнав преступника. - Да уж скорей бы, что ли.

- Беднякам вообще не следует иметь детей, - откликнулся мистер Тетерби. - Радости от них никакой.

В эту минуту он подносил к губам чашку, которую сердито пододвинула к нему жена; миссис Тетерби тоже готовилась отпить из своей чашки; и вдруг оба они так и застыли, точно завороженные.

- Мама! Папа! - крикнул, вбегая в комнату, Джонни. - К нам миссис Уильям идет!

И если когда-либо с сотворения мира был на свете мальчик, который заботливее старой опытной няньки вынул бы младенца из колыбели и, нежнейшим образом баюкая и тетешкая его, весело отправился бы с ним гулять, то мальчиком этим был Джонни, а младенцем - Молох.

Мистер Тетерби отставил чашку; миссис Тетерби отставила чашку. Мистер Тетерби потер лоб, и миссис Тетерби потерла лоб. Лицо мистера Тетерби стало смягчаться и светлеть; и лицо миссис Тетерби стало смягчаться и светлеть.

- Господи помилуй, - сказал про себя мистер Тетерби, - с чего это я озлился? Что такое стряслось?

- Как я могла опять злиться и кричать на него после всего, что я говорила и чувствовала вчера вечером! - всхлипнула миссис Тетерби, утирая глаза краем фартука.

- Не чудовище ли я? - сказал мистер Тетерби. - Неужто у меня нет сердца? София! Женушка моя маленькая!

- Дольф, милый!

- Я... со мной что-то такое сделалось, Софи, что и подумать тошно, признался муж.

- А со мной-то, Дольф! Я была еще хуже! - в отчаянии воскликнула жена.

- Не убивайся так, моя Софи. Никогда я себе этого не прощу. Ведь я чуть не разбил твое сердце.

- Нет, Дольф, нет. Это я, я во всем виновата!

- Не говори так, мой маленькая женушка. Ты такая великодушная, от этого совесть мучает меня еще сильнее. София, милая, ты не представляешь себе, какие у меня были мысли. Конечно, вел я себя отвратительно, но знала бы ты, что у меня было на уме!

- Ох, не думай про это, Дольф, милый, не надо! - вскричала жена.

- София, - сказал мистер Тетерби, - я должен тебе открыться. У меня не будет ни минуты покоя, пока я не скажу всю правду. Маленькая моя женушка...

- Миссис Уильям уже совсем близко! - взвизгнул у дверей Джонни.

- Маленькая моя женушка, - задыхаясь, выговорил мистер Тетерби и ухватился за стул в поисках опоры. - Я удивлялся тому, что был когда-то в тебя влюблен... Я забыл о том, каких прелестных детей ты мне подарила, и сердился, зачем ты не так стройна, как мне хотелось бы... Я... я ни разу не вспомнил о том, - не щадя себя, продолжал мистер Тетерби, - сколько у тебя было тревог и хлопот из-за меня и из-за детей; ты бы таких забот вовсе не знала, если бы вышла за другого, который бы лучше зарабатывал и был неудачливей меня (а такого уж наверно найти нетрудно). И мысленно я попрекал тебя, потому что тебя немножко состарили тяжелые годы, бремя которых ты мне облегчала. Можешь ты этому поверить, моя женушка? Я и сам с трудом верю, что думал такое!

Смеясь и плача, миссис Тетерби порывисто сжала ладонями лицо мужа.

- Ох, Дольф! - воскликнула она. - Какое счастье, что ты так думал! До чего я рада! Ведь сама-то я думала, что ты нехорош собой, Дольф! И это правда, милый, но мне лучшего и не надо, мне бы только глядеть на тебя до последнего моего часа, когда ты своими добрыми руками закроешь мне глаза. Я думала, что ты мал ростом - и это правда, но от этого ты мне только дороже, а еще дороже потому, что ты мой муж, и я тебя люблю. Я думала, что ты начинаешь горбиться - и это правда, но ты можешь опереться на меня, и я все-все сделаю, чтоб тебя поддержать. Я думала, что у тебя и вида-то нет никакого, но по тебе сразу видно, что ты добрый семьянин, а это самое лучшее, самое достойное на свете, и да благословит бог наш дом и нашу семью, Дольф!

- Ур-ра! Вот она, миссис Уильям! - крикнул Джонни.

И в самом деле, она вошла, окруженная маленькими Тетерби. На ходу они целовали ее и друг друга, целовали маленькую сестричку и кинулись целовать отца с матерью, потом опять подбежали к Милли и восторженно запрыгали вокруг нее.

Мистер и миссис Тетерби радовались гостье ничуть не меньше, чем дети. Их так же неодолимо влекло к ней; они бросились ей навстречу, целовали ее руки, не отходили от нее ни на шаг; они просто не знали, куда ее усадить, как приветить. Она явилась к ним как олицетворение доброты, нежной заботливости, любви и домашнего уюта.

- Да что же это! Неужто вы все так рады, что я пришла к вам на рождество? - удивленная и довольная сказала Милли и даже руками всплеснула. - Господи, как приятно!

А дети так радостно кричали, так теснились к ней и целовали ее, столько любви и веселья изливалось на нее, такой от всех был почет, что Милли совсем растрогалась.

- О господи! - сказала она. - Вы меня заставляете плакать от счастья. Да разве я этого стою? Чем я заслужила, что вы меня так любите?

- Как же вас не любить! - воскликнул мистер Тетерби.

- Как же вас не любить! - воскликнула миссис Тетерби.

- Как же вас не любить! - веселым хором подхватили дети. И снова стали плясать и прыгать вокруг нее, и льнули к ней, и прижимались розовыми личиками к ее платью, и ласкали и целовали Милли и ее платье, и все им казалось мало.