Агата Кристи - Роза и тис

Выбежав на террасу, Изабелла подошла ко мне и уселась рядом.

Движения ее, как всегда, были лишены суеты. Она сидела молча, как раньше. Но я видел: в ее состоянии произошла перемена. Ничем не выдавая себя внешне, она словно искала утешения. Что-то внутри нее стронулось с места и пробудилось к жизни. Я ясно почувствовал: ей сейчас нелегко. Но я не знал, даже гадать не мог, что происходит у нее в голове. Может, ей и самой это было непонятно.

– Изабелла, дорогая, – спросил я довольно бессвязно, – у вас все хорошо?

Не знаю, что я имел в виду.

Она ответила не сразу:

– Не знаю…

Спустя несколько минут ее ручка скользнула в мою. С ее стороны это был очаровательный знак доверия… Я никогда его не забуду. Мы сидели молча. Мы просидели в таком положении почти час. Затем из Длинного амбара начали выходить люди; к нам подходили женщины, болтали, поздравляли друг друга с тем, как хорошо все прошло… Одна из них подвезла Изабеллу домой на машине.

Все происходящее казалось мне чем-то нереальным, как во сне.

Я полагал, что на следующий день Габриэль предпочтет держаться от меня подальше, однако его поведение всегда было непредсказуемым. Еще не было одиннадцати, а он уже ввалился ко мне в комнату.

– Так и знал, что застану вас в одиночестве. Ну и дурака же я свалял вчера ночью!

– Можно и так сказать. Я бы употребил более сильное выражение. Вы, майор, просто свинья.

– Что она сказала?

– Ничего.

– Она что, обиделась? Разозлилась? Черт побери, должна же она была сказать хоть что-то! Она почти час сидела рядом с вами!

– Она вообще ничего не сказала, – повторил я.

– Как я жалею, что… – Внезапно он забеспокоился. – Послушайте, надеюсь, вы не думаете, что я ее совратил? Ничего подобного не было! Господи, разумеется, нет! Я только… ну, скажем, немного поиграл с ней в любовь, вот и все. Лунный свет, хорошенькая девушка – такое, наверное, с каждым может случиться!

Я не ответил, но Габриэлю ответ был и не нужен.

– Вы правы, мне особенно нечем гордиться. Но она довела меня… Всякий раз, как я ее вижу, она доводит меня до белого каления. На вид такая святоша, что до нее и дотронуться-то страшно! Вот почему вчера я стал ее целовать – и, скажу вам честно, удовольствия мне это не доставило… Согласен, я поступил как скотина, но ведь она отвечала мне, Норрис!.. Так что она ничем не отличается от других девчонок, которых можно подцепить в субботу вечером после танцев! Наверное, теперь она меня ненавидит. Я всю ночь глаз не сомкнул…

Он беспокойно заходил взад и вперед по комнате, затем спросил:

– Она правда ничего не говорила? Вообще ничего? Ни слова?

– Я уже говорил вам два раза, – ответил я холодно.

Он обхватил голову руками. Наверное, такой жест мог показаться смешным, однако у него он был исполнен подлинного трагизма.

– Я не понимаю, о чем она думает, – глухо проговорил он. – Я вообще ничего о ней не знаю. До нее невозможно достучаться! Как та проклятая фреска в Пизе. Праведница сидит в раю под деревом и улыбается… Я просто должен был спустить ее с небес на землю! Понимаете, должен! Не мог я больше выносить ее превосходства – говорю вам, она довела меня! Я хотел ее унизить, устыдить, показать, что она ничем не отличается от других. Хотел, чтобы она попала в ад вместе со мной…

– Ради бога, Габриэль, заткнитесь, – зло прервал его я. – У вас совесть есть?

– Нет. И у вас бы не было, если бы вы испытывали такие же муки, как я. День за днем, неделя за неделей… Хоть бы никогда ее не видеть, не знать, забыть! Хотел бы я забыть о ее существовании!

– Я и понятия не имел…

Он не дал мне договорить:

– Да уж, вы-то точно понятия не имели! Да вы дальше своего носа ничего не замечаете! Большего эгоиста, чем вы, я в жизни не встречал – сидите и упиваетесь своими переживаниями! Разве вы не видите, в каком я состоянии? Еще немного, и мне будет наплевать, пройду я в парламент или нет!

– Страна от этого только выиграет, – заметил я.

– Ужас в том, – мрачно продолжал Габриэль, – что я ухитрился так запутаться…

Я ничего не ответил. Я столько натерпелся, когда он был, так сказать, на коне и хвастал без умолку, что теперь, при виде его поверженного состояния, испытывал даже нечто вроде удовлетворения.

Мое молчание его раздражало. Я ликовал. Мне и хотелось его позлить.

– Норрис, неужели вам не ясно, какой у вас сейчас самодовольный вид? Сидит этаким пуританином… Да что я, по-вашему, должен был сделать, а? Извиниться перед ней? Извините, мол, мисс, я забылся и потерял голову?

– Я-то тут при чем? Вам лучше знать – у вас ведь такой богатый опыт общения с женщинами!

– Мне никогда прежде не доводилось иметь дело с подобной девушкой. Как по-вашему, что она чувствует? Она шокирована? Ей неприятно? Может, она думает, что я – подлая скотина?

Я снова испытал некоторое удовольствие, говоря ему правду. Я не знал, что думает или чувствует Изабелла.

– Но по-моему, – добавил я, выглянув в окно, – она сама сейчас сможет вам все объяснить.

Габриэль густо покраснел и посмотрел в окно каким-то затравленным взглядом. Он встал у камина в ужасно неудобной позе: широко расставил ноги и выпятил подбородок. Застенчивый, пристыженный, виноватый вид очень ему не шел. Его неловкость и смущение веселили меня.

– Если она посмотрит на меня так, словно я – дохлая мышь, которую кошка притащила в дом… – Он не окончил фразы.

Однако Изабелла вовсе и не смотрела на Габриэля. Она вежливо поздоровалась – сначала со мной, потом с ним. В ее обращении с нами не чувствовалось никакой разницы. Она была, как всегда, серьезна и безукоризненно вежлива и выглядела так же скромно и неприступно, как обычно. Она принесла записку Терезе. Узнав, что Тереза в соседней комнате, у Карслейков, она вышла, одарив нас на прощание легкой, милой улыбкой.

Как только за ней закрылась дверь, майор разразился проклятиями. Он ругал ее последними словами. Я попытался было его остановить, но моя попытка успеха не имела. Он злобно заорал на меня:

– Не лезьте, Норрис! Вас это не касается! Богом клянусь, я разделаюсь с высокомерной стервой, чего бы мне это ни стоило!

С этими словами он пулей вылетел из моей комнаты, так хлопнув дверью, что весь «Полнорт-Хаус» содрогнулся.

Я не хотел пропустить Изабеллу, когда она вернется от Карслейков, поэтому позвонил в колокольчик и попросил, чтобы меня выкатили на террасу.

Ждать пришлось недолго. Вскоре она вышла и направилась ко мне. С присущей ей естественностью она подошла прямо к каменной скамье и села. Изабелла не сказала ни слова, свои красивые руки с длинными, тонкими пальцами она, как всегда, сложила на коленях.

Обычно меня вполне устраивало такое положение, но в тот день этого было явно недостаточно. Меня терзали смутные сомнения. Что происходит в этой красивой, благородной головке? Я видел, в каком состоянии находился Габриэль, но не имел ни малейшего понятия о том, какой след оставили вчерашние события в душе Изабеллы. Надо сказать, с Изабеллой было трудно иметь дело – приходилось говорить прямо, облекая свои мысли в самые простые слова. С ней необходимо было быть честным и прямым, так как лицемерные фразы не вызывали с ее стороны ничего, кроме искреннего удивления.

– Изабелла, все хорошо?

Она устремила на меня спокойный, вопросительный взгляд.

Я объяснил:

– Габриэль сегодня сам не свой. По-моему, он хочет извиниться перед вами за то, что произошло вчера ночью.

– За что ему извиняться? – не поняла она.

– Ну… – я не нашел что сказать, – он считает, что вел себя не так, как следовало…

– А, понятно, – задумчиво протянула она.

Я не заметил в ее поведении ни тени замешательства. Любопытство толкало меня на дальнейшие расспросы, хотя я прекрасно осознавал, что лезу не в свое дело.

– А вы-то… разве вы не считаете, что он вел себя неподобающим образом?

– Не знаю… Просто не знаю… – Помолчав некоторое время, она извиняющимся тоном добавила: – Понимаете, у меня просто нет времени на обдумывание подобных вещей.

– Он вас обидел? Испугал? Удивил?

Любопытство снедало меня.

Казалось, некоторое время она обдумывала мои вопросы. Затем все с тем же отрешенным видом ответила:

– Н-нет… А что? Мне следовало обидеться или испугаться?

Тут мы с ней поменялись ролями, ибо что тут ответишь? Что должна чувствовать нормальная девушка, впервые столкнувшись с… нет, не с любовью, не с нежностью, но со вспышкой страсти со стороны легковозбудимого мужчины?

Мне всегда казалось, будто Изабеллу окружает некая аура девственности. Может, я ошибался? Я вспомнил: Габриэль при мне дважды упоминал о ее губах. Я бросил взгляд на ее губы. Нижняя губа довольно полная… Помадой она не пользуется – губы свежие, розовые… Да, чувственные, страстные губы.

Габриэль пробудил в ней ответное чувство. Но какова его природа? Страсть? Инстинкт? Разум?

Затем Изабелла задала мне вопрос. Она просто спросила, нравится ли мне майор.

Иногда бывало довольно сложно разобраться в своих чувствах по отношению к нему. Но только не в тот день! В тот день я нисколько не колебался, ответив:

– Нет.

– Вот и мистеру Карслейку он тоже не нравится, – задумчиво заметила Изабелла.

От такого сравнения меня покоробило.

– А вам он нравится? – спросил я в свою очередь.

Довольно долго она не отвечала, а когда наконец ответила, я понял: она сама изумлена своей реакцией.