– Я не собираюсь вести с ней никаких бесед, – протестовал я.

– Да нет же, вы с ней поговорите. – Миссис Бигэм Чартерис была непреклонна. Не зря же она столько лет была полковничьей женой. – Мы все должны приложить усилия к тому, чтобы поганые социалисты не прошли в парламент!

– Ну пожалуйста. – Леди Трессильян умоляюще посмотрела на меня. – Ради мистера Черчилля! После всего, что он сделал для страны!

– Теперь, когда он выиграл для нас войну, – сказал я, – ему самое время засесть за мемуары и написать историю Второй мировой – он один из лучших писателей нашего времени – и немного отдохнуть, пока лейбористы будут плохо управлять страной.

Миссис Бигэм Чартерис к тому времени уже ушла. Я продолжал говорить, обращаясь к леди Трессильян:

– Черчилль заслужил отдых…

– Только представьте, до чего доведут нас лейбористы! – ужаснулась леди Трессильян.

– Кто угодно способен довести нас до чего угодно, – возразил я. – После войны по-другому и невозможно. Не думаете же вы на самом деле, что управлять страной легко! Как бы там ни было, – я заторопился, так как снаружи до нас донеслись шаги и голоса, – очевидно, вы лучше подойдете для беседы с Милли Берт. Все-таки лучше, когда о таких вещах женщине намекает другая женщина.

Однако леди Трессильян покачала головой.

– Нет, – сказала она, – совсем не лучше. Мод правда – именно вам следует с ней поговорить. Я уверена, она поймет.

Местоимение «она», как я понял, относилось к Милли Берт. Лично у меня возникли серьезные сомнения в том, что она окажется столь понятливой.

Милли Берт вошла в комнату в сопровождении миссис Бигэм Чартерис, словно торговый корабль, идущий под конвоем эскадронного миноносца.

– Вот мы и пришли! – весело воскликнула миссис Бигэм Чартерис. – Налейте себе чашечку чаю, дорогая, садитесь и развлекайте капитана Норриса. Агнес, ты мне нужна. Куда ты дела призы?

И две дамы выплыли из комнаты. Милли Берт налила себе чаю и подошла ко мне.

– Ничего не случилось? – спросила она слегка встревоженно.

Не начни она первой, я, скорее всего, уклонился бы от навязываемой мне роли. Но, затеяв разговор, она облегчила мне задачу.

– Милли, вы очень славная. Вы хоть понимаете, что большинство людей славными и милыми не назовешь? – спросил я.

– Капитан Норрис, что вы имеете в виду?

Я решился:

– Известно ли вам, что в городе сплетничают о вас и майоре Габриэле?

– Обо мне и майоре Габриэле? – Она широко раскрыла глаза от удивления, и лицо ее начало медленно заливаться краской от подбородка до самых корней волос. От смущения я отвел глаза в сторону. – Значит, не только Джим, но и посторонние люди тоже говорят… они, значит, думают, что…

– Во время предвыборной кампании, – объяснял я, сам себя ненавидя, – кандидату на место в парламенте следует быть особенно осторожным. Как говорил апостол Павел, такой человек должен избегать даже дурных мыслей… Понимаете? Достаточно какой-нибудь невинной мелочи, вроде того, что он пил с вами кофе, случайно встретил вас на улице и помог донести сумку и так далее, чтобы его действия немедленно заметили и по-своему истолковали.

В ее широко раскрытых карих глазах застыл испуг.

– Но вы-то, вы-то, надеюсь, верите, что между нами ничего не было, он и словом не обмолвился ни о чем таком? Он просто был очень-очень добр ко мне, вот и все! Правда, это все!

– Разумеется, я вам верю. Но кандидату на место в парламенте нельзя позволить себе быть даже добрым! Такова чистота и непорочность наших политических идеалов, – добавил я с горечью.

– Я ничем не хочу повредить ему, – сказала Милли. – Ни за что на свете.

– Не сомневаюсь.

Она бросила на меня умоляющий взгляд:

– Что мне делать, чтобы… чтобы все исправить?

– Я бы посоветовал вам… как бы это сказать… держаться от него подальше до конца выборов. Постарайтесь, чтобы вас не видели вместе в общественных местах.

Она быстро кивнула:

– Да, конечно! Как я вам признательна за то, что вы открыли мне глаза. Капитан Норрис, мне самой бы и в голову не пришло… Я… Он был так добр ко мне…

Она уже встала, и все бы окончилось ко всеобщему удовлетворению, если бы в тот момент на террасу не вышел Джон Габриэль собственной персоной.

– Здравствуйте! – воскликнул он. – Что тут у вас происходит? А я только с митинга, говорил и говорил, пока в горле не пересохло. Херес есть? Мне еще предстоит навестить солдатских матерей – нельзя же, чтобы от меня разило виски!

– Мне пора, – заторопилась Милли. – До свидания, капитан Норрис. До свидания, майор Габриэль.

– Подождите секунду, – сказал он. – Я провожу вас до дому.

– Нет-нет, спасибо… Я тороплюсь.

– Ладно. Придется пожертвовать хересом…

– Ну пожалуйста, не надо! – Она страшно смутилась и покраснела. – Я не хочу, чтобы вы меня провожали. Мне… хочется побыть одной.

И она почти выбежала прочь. Габриэль круто повернулся ко мне:

– Кто это так ее напугал? Вы?

– Да, – признал я.

– Какого дьявола вы лезете в мои дела?

– На ваши дела мне наплевать. Другое дело – партия консерваторов.

– А, значит, вас волнуют дела партии консерваторов?

– По здравом размышлении – нет.

– Тогда зачем суете нос куда вас не просят?

– Если хотите знать, затем, что маленькая миссис Берт мне очень симпатична. И если потом ей намекнут, будто вы проиграли выборы из-за дружбы с ней, она будет очень переживать.

– Я не проиграю выборы из-за дружбы с ней!

– Вы очень близки к тому, чтобы проиграть, Габриэль. Вы недооцениваете силы похотливого воображения.

Он кивнул:

– Кто надоумил вас поговорить с ней?

– Миссис Бигэм Чартерис и леди Трессильян.

– Вот старые ведьмы! А леди Сент-Лу?

– Нет, она ни при чем.

– Если бы я узнал, что за всем стоит именно она, – Габриэль помрачнел, – я бы сбежал с Милли Берт на все выходные, и плевать мне на них всех!

– Достойное завершение славной кампании, – улыбнулся я. – А мне-то казалось, вы хотите пройти в парламент!

Вдруг он широко ухмыльнулся, и к нему вернулось хорошее расположение духа.

– Не сомневайтесь, – сказал он. – Я пройду!

Глава 16

Тот вечер выдался прекрасным – стояла самая чудесная погода за все лето. Люди стекались к Длинному амбару. Помимо собственно турнира по висту, намечался костюмированный бал и танцы.

Тереза подвезла меня поближе к сцене, чтобы мне было лучше видно. Казалось, все были очень оживлены. Габриэль был в прекрасной форме. Он сыпал занимательными историями, смешавшись с толпой, умело пикировался и отвечал на вопросы. Он казался бодрым и уверенным в себе. Особое внимание он уделял дамам – он держался с ними преувеличенно любезно. По-моему, весьма ловкий ход с его стороны. Он словно заразил всех своим хорошим настроением, и вечер пошел как по маслу.

Леди Сент-Лу, сухопарая и внушительная, придавала вечеру особый шик. Неожиданно для себя я обнаружил: ее и любили, и боялись. Она, не смущаясь, говорила то, что считала нужным, но, с другой стороны, ее доброта, хотя она и не носила показной характер, была всем очевидна; кроме того, она принимала горячее участие в судьбе Сент-Лу.

Обитательниц замка в городе очень уважали. Когда в начале войны офицер, отвечающий за размещение эвакуированных, рвал на голове волосы от отчаяния, что ему некуда расселить бежавших из Лондона людей, леди Сент-Лу прислала ему записку, в которой сурово интересовалась, почему к ней не направили беженцев.

В ответ на сбивчивые объяснения мистера Пенгелли – дескать, он боялся ей помешать, ведь некоторые детишки весьма недисциплинированны – она возразила:

– Но мы также должны внести свою лепту. Мы легко сможем разместить у себя пятерых детей школьного возраста или двух матерей с детьми – по вашему выбору.

Идея поселить в замке матерей с детьми оказалась неудачной. Двух жительниц Лондона до смерти пугали длинные каменные переходы замка с их эхом, и они, дрожа, шептались:

– Должно быть, здесь полным-полно привидений!

Когда на море штормило и сила ветра составляла более семи баллов, они никак не могли согреться и сбивались в кучку, стуча зубами от холода. После теплых, отапливаемых лондонских квартир, после обилия людей в столице жизнь в замке казалась им кошмаром. Вскоре они отбыли. Их заменили детьми школьного возраста, для которых жизнь в замке стала просто захватывающим приключением. Они лазили по развалинам, жадно разыскивая якобы существующий подземный ход, и без устали бегали по длинным коридорам. Они охотно позволяли леди Трессильян себя опекать. Они побаивались, но в то же время уважали леди Сент-Лу. Миссис Бигэм Чартерис приучала их не бояться собак и лошадей. Дети также были в прекрасных отношениях со старой кухаркой, которая пекла им шафранные булочки.

Позднее леди Сент-Лу дважды заявляла квартирмейстеру протест. Некоторых детей разместили на отдаленных фермах, хозяева которых, по ее словам, были не из тех, кому можно доверять. Она настаивала на расследовании. Выяснилось, что в одном случае детей плохо кормили. В другом месте кормили удовлетворительно, однако дети были грязными и неухоженными.

Благодаря этому уважение к пожилой леди только возросло. «Уж в замке-то не потерпят никакой несправедливости», – говорили люди.

Леди Сент-Лу не задержалась на турнире надолго. Вкоре она отбыла домой вместе с сестрой и невесткой. Изабелла осталась, дабы помочь Терезе, миссис Карслейк и другим дамам.