Агата Кристи - Роза и тис

Как выяснилось, Джеймс Берт не только презирал жену. Он был еще и ревнив – не такое уж редкое сочетание, кстати. Браня жену за бесхарактерность и глупость, он в то же время яростно негодовал, если другой проявлял по отношению к ней повышенное внимание.

– Трудно представить, капитан Норрис, но он говорил совершенно неприличные вещи о майоре Габриэле! И все только из-за того, что тот на той неделе пригласил меня выпить с ним кофе в «Рыжем коте». Он был такой славный – майор Габриэль, а не Джим, разумеется, – и мы довольно долго там просидели, хотя я знаю, что у него совсем нет времени, и мы так хорошо поговорили… Он расспрашивал меня о моем отце, о лошадях и о том, как мы раньше жили здесь, в Сент-Лу. Он вел себя безупречно, а потом… Джим говорил такие жуткие вещи… и так взбесился… выкрутил мне руку… я убежала и заперлась в своей комнате. Иногда я просто боялась Джима… О капитан Норрис, я так несчастна! Иногда мне хочется умереть.

– Ну что вы, нельзя так говорить, миссис Берт!

– Да, да! Что у меня за жизнь? Мне нечего ждать, не на что надеяться. Дальше будет только хуже… Джим теряет практику из-за того, что пьет. И оттого бесится еще больше. А я боюсь его. Правда боюсь…

Я попытался ее утешить. Мне казалось, что все не так плохо, как она представляет. Конечно, ее жизнь хорошей не назовешь, но…

…Я поделился с Терезой подробностями жизни миссис Берт, однако она не выказала признаков заинтересованности.

– Тебе не интересно? – спросил я укоризненно.

– Не особенно, – ответила Тереза. – Все несчастные жены так похожи друг на друга, и их истории довольно скучны.

– Да что ты, Тереза! – воскликнул я. – Какая ты, однако, бесчеловечная!

– Признаю, – согласилась моя невестка, – что сочувствие к другим никогда не было моей сильной стороной.

– Меня вот что беспокоит, – продолжал я. – Кажется, несчастная глупышка влюбилась в Джона Габриэля.

– Я в этом почти не сомневаюсь, – сухо парировала Тереза.

– И тебе ее нисколько не жаль?

– Если и жаль, то не по этой причине. По-моему, роман с Джоном Габриэлем был бы… довольно приятным приключением.

Уловив мой удивленный взгляд, Тереза быстро продолжила:

– Только не для меня. Меня возмущает и всегда возмущало, когда чувства берут верх над разумом.

– Я тебе верю, – сказал я. – Верю, что ты говоришь правду. Но почему? Я не в состоянии понять.

– А я не в состоянии объяснить.

– А ты попробуй, – настаивал я.

– Милый Хью, как ты любишь вечно докапываться до сути! Наверное, так происходит потому, что у меня отсутствует инстинкт к жизни. Для меня невыносимо сознавать, что мои воля и разум могут быть поглощены чувствами! Я хозяйка своих поступков и до известной степени своих мыслей… неспособность контролировать свои чувства уязвляет мою гордость и унижает меня.

– Значит, по-твоему, между Джоном Габриэлем и миссис Берт ничего опасного не происходит?

– О них ходят слухи. Карслейк забеспокоился. По словам миссис Карслейк, об этой парочке уже сплетничают.

– Вот стерва! Наверное, она-то и распускает слухи!

– Наверное. Однако она представляет общественное мнение. Мнение всех сплетниц Сент-Лу. Понимаю, Берт не стесняется в выражениях, когда пропустит лишнего, что с ним случается частенько. Конечно, все знают, какой он ревнивец, и не придают особого значения его словам, однако его пьяные выкрики порождают слухи.

– Габриэлю придется вести себя поосторожнее, – заметил я.

– Да, но такая линия поведения ему несвойственна, – спокойно возразила Тереза.

– А тебе не кажется, что она ему действительно нравится?

Тереза ответила не сразу:

– По-моему, он ее жалеет. Его легко можно подвигнуть на жалость.

– Как ты думаешь, он не убедит ее бросить мужа? Вот была бы катастрофа!

– Неужели?

– Дорогая Тереза, из-за этого весь спектакль провалится!

– Знаю.

– Такое поведение будет иметь роковые последствия.

– Для кого? Для Джона Габриэля или для Консервативной партии? – поинтересовалась моя невестка каким-то странным голосом.

– Я-то имею в виду Габриэля. Но, разумеется, и для партии его действия будут роковыми.

– Я, конечно, не политик, – заявила Тереза. – Мне абсолютно все равно, кто пройдет в парламент от нашего округа, хотя, не дай бог, Карслейк узнает о моих взглядах! Но интересно, станет ли провал на выборах катастрофой для нашего кандидата? А может, он в результате станет только счастливее!

– Но ведь ему больше всего на свете хочется победить на выборах! – воскликнул я.

Тереза заявила, что счастье и успех – вещи совершенно разные.

– По-моему, – закончила она, – они редко идут рука об руку.

Утром того дня, когда должен был состояться турнир по висту, ко мне зашел капитан Карслейк. Его терзали дурные предчувствия, и ему не терпелось облегчить душу.

– Разумеется, между ними ничего нет, – заявил он. – Я всю жизнь знаю маленькую миссис Берт. Она девушка порядочная, воспитана в строгих правилах. Исключительно славная молодая женщина. Но вам известно, каковы люди!

Мне был известен характер его жены. Очевидно, он являлся критерием для суждений и о прочих.

Карслейк расхаживал взад и вперед по комнате, раздраженно потирая нос.

– Габриэль парень добрый, он ее жалеет. Но он неосторожен, а такую роскошь во время предвыборной кампании позволять себе нельзя.

– Вы хотите сказать, нельзя позволить себе роскошь быть добрым.

– Вот именно… вот именно. Он был к ней слишком добр, причем на публике. Сидел с ней в кафе «Рыжий кот», а это уже нехорошо. Ну зачем он пригласил ее туда?

– Почему бы и нет?

Карслейк нетерпеливо взмахнул рукой:

– Все наши старые сплетницы в то время там завтракали. А на следующий день он, кажется, еще и прогулялся с ней по городу и помог ей тащить хозяйственную сумку!

– По-иному настоящий джентльмен-консерватор поступить и не мог, – пробормотал я.

Карслейк по-прежнему не обращал на мои реплики никакого внимания:

– А еще один раз он подбросил ее на своей машине – за городом, по пути на ферму Спрэга. Словно они вдвоем поехали, так сказать, кататься!

– В конце концов, у нас на дворе сейчас тысяча девятьсот сорок пятый год, а не тысяча восемьсот сорок пятый!

– Ну и что? С тех пор не так сильно все и изменилось, – сказал Карслейк. – Я не имею в виду новые бунгало и всех этих художников – у них взгляды современные, то есть у них нет никакого понятия о морали, да только они-то голосуют за лейбористов. А нам надо беспокоиться о мнении людей респектабельных, придерживающихся старомодных взглядов. Да, Габриэлю просто необходимо проявлять осторожность.

Полчаса спустя в мою комнату ворвался объект нашего разговора собственной персоной. Он находился в состоянии, близком к точке кипения. Карслейк тактично поговорил с ним, и в результате… Словом, всем известно, что бывает в результате вовремя сделанных «тактичных» замечаний.

– Карслейк – мерзкий старикашка! – выпалил он. – Знаете, что он имел наглость мне заявить?

– Знаю. Я знаю все. Кстати, в это время суток я обычно отдыхаю и никого не принимаю.

– Чушь, – отрезал Габриэль. – Вам отдыхать ни к чему. Вы и так все время отдыхаете. Придется вам выслушать все, что я хочу сказать! Черт побери, мне просто необходимо выпустить пар, и потом, я ведь говорил вам, что больше вы ни на что не годитесь! Поэтому извольте выслушивать то, что другие желают высказать, когда им приходит охота услышать звук собственного голоса!

– Как же, отлично помню, что вы сказали, и особенно – как!

– Мне просто хотелось вас позлить.

– Я так и понял.

– Понимаю, я поступил жестоко, но, в конце концов, негоже вам быть тонкокожим.

– На самом деле, – сказал я, – ваши слова меня встряхнули. До сих пор со мной обходились так бережно и заботливо, что я просто испытал облегчение, услышав наконец слова правды.

– Вы делаете успехи, – мимоходом заметил Габриэль и тут же вернулся к своим делам. – Неужели нельзя угостить несчастную девушку чашкой кофе в общественном месте без того, чтобы тебя не считали аморальным типом? – возмущался он. – Какое мне дело, что скажут люди, которые не страдают от избытка интеллекта!

– Но вы ведь хотите пройти в парламент?

– Я непременно пройду в парламент.

– А вот Карслейк считает, что не пройдете, если будете выставлять напоказ свою дружбу с миссис Берт.

– Какие люди все-таки свиньи!

– О да, да!

– Как будто политика – не самое грязное мошенничество!

– Я снова совершенно с вами согласен.

– И нечего ухмыляться, Норрис! Сегодня вы как-то особенно действуете мне на нервы. Если вы думаете, будто между мной и миссис Берт что-то есть, вы ошибаетесь. Мне жаль ее, вот и все! Я никогда не говорил ей ни слова из тех, что не смог бы повторить в присутствии ее муженька или всего Сент-Лу. Бог мой, страшно подумать, как мне приходится сдерживаться, если дело касается женщин! А женщин я люблю!

Его благородное негодование меня даже позабавило. Однако он оставался серьезным:

– Она так несчастна! Вы не знаете, вам ни за что не понять, с чем ей приходится мириться. Она такая смелая и такая… преданная. И не жалуется. Говорит, что, наверное, частично тут и ее вина. У меня руки так и чешутся вздуть ее Берта, ведь он просто скотина! Я бы отделал его так, что его после этого и родная мать не узнала бы!