Агата Кристи - Роза и тис

– По-твоему, то же самое и с людьми? Но ведь нельзя одновременно обладать двумя взаимоисключающими действиями или качествами! Вот, например, Изабелла. Не может она одновременно быть умницей и слабоумной!

– Хью, по-моему, здесь ты ошибаешься, – сказала Тереза.

– Что ты говоришь!

Улыбнувшись, моя невестка медленно и задумчиво произнесла:

– Можно обладать свойством или качеством, но не пользоваться им. То есть не пользоваться, если к цели можно прийти простейшим путем или, что более вероятно, если это более затруднительно. Вот в чем дело, Хью: мы все, все человечество, совершили такой скачок в своем развитии, так удалились от простоты, что даже не знаем, как обращаться с таким качеством. Ощущать гораздо легче… намного легче, чем думать. Только с развитием цивилизации наши чувства несколько усложнились…

Давай я поясню свою мысль. Например, тебя спрашивают, какое сейчас время суток – утро, день, вечер или ночь. Ты ведь отвечаешь не раздумывая, для того чтобы ответить, тебе не нужны никакие приборы и приспособления, вроде солнечных или водяных часов, хронометра, будильника и так далее. Но когда ты договариваешься о встрече, назначаешь свидание или спешишь на поезд, тебе уже приходится все обдумывать и пользоваться сложными механизмами, для того чтобы быть точным. По-моему, мой пример очень подходит для изображения отношения к жизни. Счастье, грусть, гнев, привязанность, ненависть… Люди вроде нас с тобой, Хью, имеют обыкновение размышлять о своих чувствах, рефлексировать, анализировать их. Они оценивают все свои мысли, чувства и поступки и обосновывают их для себя. «Я счастлив потому-то и потому-то… Мне нравится то-то по такой-то причине… мне грустно сегодня потому-то». Однако очень часто люди, подобные нам, ошибаются в своих предположениях и намеренно вводят себя в заблуждение. А вот Изабелла, по-моему, вообще не рефлексирует и не задается вопросами о причинах возникновения тех или иных мыслей и чувств. Ибо, очевидно, они ее совершенно не интересуют. Попроси ее подумать и сказать, почему она относится к чему-то или кому-то именно так, и она наверняка даст тебе великолепный анализ мотивов своего поведения. Она напоминает мне человека, у которого на каминной полке стоят очень ценные – хорошие и дорогие – часы, но который никогда их не заводит, потому что при той жизни, которую он ведет, знать точное время нет никакой необходимости.

– Но ведь в школе, когда требовалось, она прекрасно проявляла свои способности, свой интеллект… Однако ее способности какие-то… теоретические, что ли. У нее склонность к математике, иностранным языкам, астрономии. Все это науки точные, не требующие богатого воображения. Мы используем размышления и воображение, чтобы убежать от себя. Изабелле же этого не нужно. Она находится в гармонии с собой, и ей ни к чему осложнять себе жизнь.

– Наверное, в Средние века все люди были такими, даже в Елизаветинскую эпоху [4]. Я где-то прочла, что в те дни словосочетание «великий человек» имело только одно толкование: богатство и знатность. Во фразу «великий человек» не вкладывали понятий духовности и моральных принципов, как сейчас, она не обозначала свойств личности.

– Ты хочешь сказать, что тогда леди относились к жизни прямо и конкретно и много не размышляли.

– Да. Гамлет, с его раздумьями «быть или не быть» кажется совершенно чужеродной фигурой для своего времени. Он был настолько далек от народа, что и тогда, и много позже критики признавали пьесу «Гамлет» никуда не годной на основании роковой слабости сюжета. Один из критиков писал: «Почему бы Гамлету не убить короля в первом акте? Очевидно, он не убивает его только потому, что в таком случае не было бы пьесы!» Им казалось невероятным, что пьеса может быть посвящена исключительно характеру отдельной человеческой личности, одного-единственного персонажа. А в наши дни практически каждый – Гамлет или Макбет. Все мы без конца спрашиваем, – голос Терезы вдруг зазвучал устало, надломленно, – «быть или не быть». Лучше жить или лучше умереть? Удачливых, преуспевающих собратьев мы анализируем, подобно тому как Гамлет анализирует Фортинбраса, завидуя ему при этом. Именно Фортинбрас в наши дни остался бы непонятым. Целеустремленный, уверенный в себе. Много ли сегодня отыщется людей, которые не копаются в себе и не задают вопросов? Думаю, нет.

– Значит, по-твоему, Изабелла – Фортинбрас в юбке? – Я улыбнулся.

Тереза тоже улыбнулась.

– Она не такая воинственная. Но столь же прямая и целеустремленная. Вот уж кто никогда не мучается вопросами типа: «Почему я такая, какая есть? Что я чувствую на самом деле?» Она прекрасно знает, что она чувствует и какая она, на что способна. – Подумав, Тереза добавила: – И она выполнит то, что ей суждено.

– Ты хочешь сказать, она – фаталистка?

– Нет. Но для нее, по-моему, вопрос выбора не стоит. Она никогда не рассматривает различные способы действия. Для нее возможен только один. И еще – отступление для нее невозможно. Она идет только вперед. Для таких, как Изабелла, нет пути назад…

– Интересно, возможно ли движение вспять вообще для кого-либо? – с горечью воскликнул я.

– Наверное, нет, – спокойно ответила Тереза. – Но многие используют… как бы сказать, лазейки.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать вот что. Большинству из нас часто предоставляется возможность спастись или избавиться от опасности, но понимаешь это лишь впоследствии, оглядываясь назад…

Несколько секунд я ничего не говорил – сидел и молча курил. Слова Терезы живо напомнили мне о прошлом… Я вспомнил, как пришел в гости к Каро Стренджуэйс. Некоторое время я стоял на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому освещению и накуренной атмосфере. И тут в противоположном конце зала я вдруг заметил Дженнифер. Она разговаривала с кем-то в свойственной ей оживленной манере и не видела меня.

Как ни странно, в тот момент во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, я торжествовал – ведь знал же я, что мы с ней еще увидимся. Я радовался, что мое предчувствие меня не обмануло. Та наша встреча в поезде не была случайной! И в то же время, несмотря на обуревавшую меня радость, мною владело сильное искушение развернуться и уйти прочь… И навсегда сохранить в сердце и в памяти ту встречу в поезде. Словно внутренний голос подсказывал мне: «Именно тогда ваши отношения достигли наивысшей точки. Ничего лучше уже не будет».

Если Тереза права, значит, тогда мне предоставлялась возможность спастись… Что ж, я ею не воспользовался. Я продолжил наши отношения. И Дженнифер не была против. И все случилось в свой черед. Наша вера во взаимную любовь, грузовик на Харроу-роуд, инвалидная коляска, «Полнорт-Хаус»…

Вернувшись к отправной точке своих размышлений, я снова обратился мыслями к Изабелле и попытался возразить Терезе:

– Но ведь не хитрая же она, а? Слово-то какое противное…

– Не знаю, – пожала плечами Тереза.

– Изабелла – хитрая?

– Разве не является хитрость первой и простейшей линией обороны? Разве не свойственна хитрость более примитивным созданиям – животным? Заяц прячется в норе; куропатка притворяется подстреленной и порхает по вересковым зарослям, чтобы отвлечь охотника от гнезда… Я уверена, Хью, что хитрость – изначальное свойство, единственное средство самозащиты, когда тебя загнали в угол и ты беспомощен.

Она встала и направилась к двери. Роберт пошел спать еще раньше. Уже взявшись за дверную ручку, она вдруг обернулась ко мне.

– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, тебе уже пора выкинуть твой флакон с таблетками. Больше они тебе не нужны.

– Тереза! – воскликнул я. – Так ты… знала о них?

– Конечно.

– Но тогда… Почему ты считаешь, что они мне больше не нужны?

– А что, разве нужны?

– Нет, – протянул я. – Ты права… Не нужны. Завтра же выкину их.

– Как я рада! Я часто боялась…

– Тогда почему ты не пыталась отобрать их у меня? – спросил я с любопытством.

Помолчав немного, она ответила:

– Ведь они тебя успокаивали, верно? С ними ты чувствовал себя в безопасности – ты знал, что на крайний случай у тебя есть выход.

– Да… С ними я чувствовал себя гораздо увереннее.

– Так зачем ты спрашиваешь, почему я не отобрала их?

Я рассмеялся:

– Обещаю, что завтра же выброшу их в канализацию. Обещаю!

– Наконец-то ты вернулся к жизни! Ты снова хочешь жить.

– Да… – Как ни странно, так и было. – Даже не знаю почему, но это так. Мне снова интересно просыпаться по утрам.

– Да, интересно… Интересно, чему или кому мы обязаны твоим исцелением? Может, жизни в Сент-Лу? Или Изабелле Чартерис? Или, может, Джону Габриэлю?

– Вот уж точно не ему!

– Я в этом не уверена. В нем определенно что-то есть…

– Он, конечно, очень сексапилен и обаятелен, но мне люди такого типа активно не нравятся. Его откровенный оппортунизм мне противен. Да если Габриэлю будет выгодно, он и родную бабку продаст с потрохами!

– Не удивлюсь.

– Я не доверился бы ему ни настолечко!

– Согласна, он не из тех, кому можно доверять.

Я уже не мог остановиться:

– Он хвастун. Он постоянно работает на публику. Использует и себя, и других вовсю. Как по-твоему, способен такой тип хоть на один-единственный настоящий поступок, в результатах которого он не заинтересован?

– Может, и способен, – задумчиво произнесла Тереза, – но такой поступок наверняка погубит его окончательно.

Впоследствии я не раз дивился мудрости и проницательности этого суждения.

Следующим значительным событием в нашей жизни стал турнир по висту, организованный Дамским обществом.