— Должен сказать, что мы сами это заслужили, — покачиваясь на каблуках, признал капитан Карслейк, который ввел нас с Терезой в курс политической жизни Сент-Лу.

Карслейк был невысокого роста, худощав, темноволос, с проницательными, пожалуй даже хитроватыми, глазами на длинном лошадином лице. Капитана он получил в 1918 году в Службе тыла армии. Карслейк был компетентным политиком и знал свое дело.

Следует заметить, что сам я в политике новичок и никогда не понимал этого жаргона, поэтому мой рассказ о выборах в Сент-Лу, по всей вероятности, довольно неточен и, должно быть, в той же степени соотносится с реальностью, в какой деревья, изображенные на полотнах моего брата Роберта, имеют отношение к живым деревьям. Как известно, настоящие деревья — создания природы — с корой, ветвями, листьями, желудями или каштанами. Деревья Роберта — это пятна и кляксы густой, невообразимого цвета масляной краски, кое-как нанесенные на холст. Они совершенно непохожи на деревья. По-моему, их скорее можно принять за тарелки со шпинатом, буровые вышки или газовый завод. Это не живые деревья, а представление Роберта о деревьях. Думаю, что и мой рассказ о политической жизни в Сент-Лу отражает лишь мое представление о политической стороне выборов и, по всей вероятности, из этого рассказа настоящий политик не сможет понять, что было на самом деле. Видимо, я буду неправильно употреблять термины, ошибаться в описании процедуры. Но для меня выборы в Сент-Лу — всего лишь запутанный и не имеющий большого значения фон для фигуры в натуральную величину — Джона Гэбриэла.

Глава 4

Первое упоминание о Джоне Гэбриэле прозвучало в тот вечер, когда Карслейк сказал Терезе, что в результатах дополнительных выборов виноваты сами консерваторы.

Кандидатом от консервативной партии был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-парка, человек довольно состоятельный и закоренелый тори с твердыми принципами. Ему было шестьдесят два года, отличался прямотой характера, но, к сожалению, не обладал ни живым темпераментом, ни быстрой реакцией, ни ораторским даром и становился совершенно беспомощным, когда его прерывали вопросами, скептическими репликами или просто выкриками.

— На трибуне он был просто жалок, — рассказывал Карслейк. — Крайне жалок! Бесконечные «э-э-э», и «а-а-а», и «гм»! Разумеется, мы сами писали для него все выступления на ответственных собраниях, а в его поддержку всегда выступал наш подготовленный оратор. Все это прошло бы на ура лет десять назад: славный, честный малый, из здешних мест и к тому же джентльмен. Но теперь… теперь им нужно нечто большее.

— Неужели мозги? — предположил я.

Карслейк, похоже, особого значения мозгам не придавал.

— Нужен ловкий, хитрый малый, который за словом в карман не полезет, сумеет всех рассмешить и наобещать с три короба. Старомодный парень вроде Бредуэлла слишком для этого совестлив. Он не станет обещать, что у каждого избирателя будет свой дом, что война кончится завтра и что у каждой домохозяйки появится в доме центральное отопление и стиральная машина.

— А кроме того, — немного помолчав, продолжал Карслейк, — существует закон маятника. Мы были у власти слишком долго! Любая перемена желанна! Наш оппонент Уилбрэхем — человек компетентный и честный. До войны был школьным учителем, освобожден от армии по инвалидности. Уилбрэхем — краснобай. Он расписывал, что будет сделано для тех, кто вернется из армии, ну и, конечно, обычная болтовня про национализацию и здравоохранение. В общем, свое дело он сделал. Прошел большинством голосов — более двух тысяч. Такое случилось в Сент-Лу впервые. Мы все, доложу я вам, были просто потрясены. Так что теперь нам придется постараться Мы должны вытеснить Уилбрэхемл.

— Он популярен?

— Так себе. Он прижимист, но добросовестен и умеет держаться. Победить его будет нелегко. Нам придется засучить рукава и энергично действовать по всему району.

— Вы не допускаете, что победят лейбористы?

— До выборов тысяча девятьсот сорок пятого года мы в Сент-Лу вообще не допускали такой возможности. Но теперь лейбористы не пройдут. Все графство прочно поддерживает Черчилля[36],— заявил уверенно Карслейк. — Однако прежнего преобладающего большинства у нас уже не будет. Конечно, многое зависит от того, как пойдут дела у либералов. Между нами говоря, миссис Норрис, я не удивлюсь, если число их сторонников будет значительным.

Я искоса взглянул на Терезу. Она всячески старалась изобразить увлеченность политикой.

— Убежден, миссис Норрис, — горячо заверил ее Карслейк, — что в нашем деле вы будете великолепной помощницей.

— Боюсь, я не очень искушенный политик, — пробормотала Тереза.

— Нам всем придется немало потрудиться, — произнес Карслейк бодрым тоном и вопросительно посмотрел на меня.

Я немедленно предложил писать адреса на конвертах.

— Руками я пока еще могу работать.

Карслейк смутился и опять начал покачиваться на каблуках.

— Превосходно! — сказал он. — Превосходно! Где это вас? В Северной Африке?[37]

— На Хэрроу-роуд[38],— ответил я.

Это его добило. Он окончательно смутился, так, что на него жалко было смотреть.

— А ваш муж, — хватаясь за соломинку, обратился он к Терезе, — он нам тоже будет помогать?

— Боюсь, что нет. — Тереза покачала головой. — Он коммунист.

Скажи она, что Роберт — черная мамба[39], даже тогда Карслейк не мог бы расстроиться больше. Он прямо-таки содрогнулся.

— Видите ли, — пояснила Тереза, — он художник.

Карслейк немного повеселел. Художники, писатели, что с них взять…

— Понимаю, — произнес он великодушно. — Да-да, понимаю.

— Ну вот! — с облегчением вздохнула Тереза, когда Карслейк ушел. — Теперь Роберт от всего этого избавлен.

Я сказал Терезе, что она совершенно беспринципна. Ее это нисколько не смутило. Когда пришел Роберт, она сообщила ему, какую политическую веру он исповедует.

— Но ведь я никогда не был членом коммунистической партии! — запротестовал Роберт. — Просто мне нравятся их идеи. И, по-моему, вся их идеология правильная.

— Вот именно, — подхватила Тереза. — Как раз это я и сказала Карслейку. Время от времени будем оставлять на подлокотнике твоего кресла открытый томик Маркса. И тогда ты будешь в полной безопасности — никто не станет к тебе приставать.

— Все это очень хорошо, — не очень уверенно произнес Роберт, — но, предположим, что за меня примется другая сторона.

— Нет, — разубеждала его Тереза. — Насколько я понимаю, лейбористы боятся коммунистов еще больше, чем тори.

— Интересно, — сказал я, — что представляет собой наш кандидат.

Дело в том, что Карслейк избегал этой темы. Тереза как-то спросила его, будет ли сэр Джеймс баллотироваться на этот раз.

— Нет, — покачал головой Карслейк, — не будет. Нам предстоит серьезная борьба. Уж и не знаю, как все пойдет. — Он выглядел очень озабоченным. — Наш кандидат не здешний.

— Кто же он?

— Некто майор Гэбриэл. У него Крест Виктории.

— За эту войну? Или за прошлую?

— О, конечно, за эту! Он довольно молодой человек, лет тридцати четырех. Превосходная военная характеристика. А орден получил за «необыкновенное хладнокровие, героизм и верность долгу». Во время атаки у Салерно[40] под шквальным огнем противника командовал передовой пулеметной точкой. Все из его расчета, кроме одного, были убиты. Он и сам был ранен, но продолжал держаться, пока не израсходовал все патроны, и только тогда отступил на основную позицию. Уничтожил ручными гранатами много солдат противника и вытащил в безопасное место раненого бойца, единственного оставшегося в живых из своего расчета. Звучит, не правда ли?! К сожалению, внешность у него неказистая: невысокий, вида никакого.

— Как же он выйдет на публику? — удивился я.

Лицо Карслейка просветлело.

— О, тут с ним все в порядке. Он, понимаете ли, определенно ловкач, реакция молниеносная. К тому же легко вызывает у публики смех, хотя все его остроты — сплошная дешевка! — На мгновение лицо Карслейка исказила брезгливость. Истинный тори, он, думаю, предпочел бы явную скуку шутке дурного тона. — Но… публика принимает. О да! Принимает.

Карслейк, помолчав, продолжал рассуждать:

— Хотя, конечно, за ним нет наших традиций.

— Вы хотите сказать, что он не корнуоллец. Откуда же он? — спросил я.

— Сказать по правде, понятия не имею… Он ниоткуда, если угодно. Мы лучше умолчим об этом, а разыграем военную карту — доблестная служба и все такое. Для простых людей — средних англичан — подойдет. Разумеется, для нас это непривычно… — Вид у Карслейка был довольно несчастный. — Боюсь, леди Сент-Лу его не одобрит.

Тереза деликатно осведомилась, имеет ли значение, одобрит кандидата леди Сент-Лу или нет. Оказалось, имеет. Карслейк объяснил, что леди Сент-Лу возглавляет Ассоциацию женщин-консерваторов, которая представляет собой определенную силу в Сент-Лу. Она проводит многие важные акции и оказывает огромное влияние на то, как проголосуют женщины, чего, как известно, никто не может предсказать.

Тут Карслейк снова прибодрился.

— Это одна из причин моего оптимизма насчет Гэбриэла, — сказал он. — Этот малый нравится женщинам.

— Но не леди Сент-Лу?

Леди Сент-Лу, по словам Карслейка, относится к этому с большим пониманием. Она откровенно признает, что старомодна, но искренне поддерживает то, что партия сочтет необходимым.

— В конце концов, — грустно сказал Карслейк, — времена изменились. Раньше в политике были джентльмены. Теперь их невероятно мало. Хотелось бы, конечно, чтобы этот парень был джентльменом, но… он не джентльмен, и все тут! Ну а раз нельзя заполучить джентльмена, то, я полагаю, герой — это лучшее из того, что остается.