Агата Кристи - Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Завтрак готов. Сейчас принесу.

Стоя уже на пороге, Эдит с любопытством обернулась на свою госпожу.

— Чтой-то вы больно довольные нонче. Никак, хорошо повеселились вчера вечером.

— Вчера вечером? — Энн на секунду растерялась. — Да-да, конечно, было очень приятно. А перед самым пробуждением, Эдит, мне снилось, будто я снова у мамы. Дело происходит летом, ты тоже там, и мы вместе осматриваем новые комнаты, о которых прежде ничего не знали.

— И хорошо, что не знали, сказала бы я, — откликнулась Эдит. — Помещения и так хватало. Развалюха старая, но огромная. Одна кухня чего стоит! Как вспомню, сколько угля пожирало отопление, аж оторопь берет! Слава Богу, он в ту пору был недорог.

— Ты, Эдит, приснилась мне совсем молодой, да и я тоже.

— Да ведь часы назад не поворотишь, как ни старайся. Хоть из кожи вон вылезь, не получится. То времечко миновало, ушло навсегда.

— Миновало и ушло навсегда, — тихонько повторила Энн.

— Но я и так довольная тем, что есть. Силы мне не занимать, здоровье в порядке, хоть врачи и говорят, что как раз посеред жизни у человека внутри появляются опухоли. Мне и то уже раз или два померещилось, что и у меня такая выросла.

— Я уверена, Эдит, что ничего подобного у тебя нет.

— Да кто ж это может знать наперед? Ничегошеньки не известно, пока тебя не отвезут в больницу и там взрежут, ан смотришь — уже поздно. — И Эдит с мрачным удовлетворением на лице вышла наконец из комнаты.

Несколько минут спустя она возвратилась с завтраком на подносе — чашечкой кофе и тостом на тарелочке.

— Пожалуйста, мэм. Садитесь, а я подоткну вам подушки под спину поудобнее.

Энн взглянула на Эдит и с чувством воскликнула:

— Как ты добра ко мне!

Эдит смутилась так, что покраснела до ушей.

— Я просто знаю, что к чему, вот и вся недолга. Да и надо ж кому-то присматривать за вами. Вы не то что эти железные дамы. Взять, к примеру леди Лору. Да рядом с ней и самому Папе Римскому делать нечего!

— Леди Лора замечательный человек, Эдит.

— Знаю. Слыхала ее выступления по радио. Да и без того — стоит лишь взглянуть на нее и сразу понимаешь, она персона важная. Даже, я слышала, умудрилась замуж выйти. А где ж теперь ее муж, развелись или помер?

— О да, он умер.

— Оно и к лучшему, должно быть. Она не из тех женщин, с которыми джентльмену уютно жить, хотя, что и говорить, среди мужиков найдутся и такие, что рады бы собственную жену нарядить в мужские брюки.

И Эдит направилась к двери, приговаривая:

— А вы, голубушка, не спешите. Отдохните как следует, понежьтесь в постельке-то, вспомните что-нибудь хорошее, уж отдыхать так отдыхать.

«Отдыхать! — с иронией подумала Энн. — Какой же это отдых?»

И все же, конечно, отдых. Уже одно изменение привычного ритма жизни само по себе есть отдых. Когда рядом дочь, которую обожаешь, где-то в глубине души тебя постоянно точит червь сомнения: «А хорошо ли ей?» и «Подходят ли ей ее подруги X, У, Z?», «Вчера на танцах произошло что-то неладное. Что бы это могло быть?».

Энн никогда ни во что не вмешивалась, не задавала вопросов. Сэре, считала она, самой решать, что рассказать матери, а о чем промолчать, самой усваивать уроки, преподаваемые ей жизнью, и делать из них выводы и самой выбирать себе друзей. Но все равно — любя свое дитя, как забыть о его проблемах? К тому же в любой момент может понадобиться помощь. Если Сэре захочется обратиться к маме за сочувствием или даже за практической помощью, та должна быть тут как тут.

Иногда Энн говорила себе: «Может настать такой день — и мне следует быть к нему готовой, — когда Сэре в чем-то не повезет. Но и видя ее в несчастье, я не вправе первой начинать разговор. Она должна сама меня об этом попросить».

В последнее время ей все большее беспокойство доставляла нарастающая на глазах симпатия Сэры к Джеральду Ллойду, молодому человеку, вечно всем недовольному и ворчащему на все и вся. И отъезд Сэры радовал ее в первую очередь потому, что дочка, по крайней мере, три недели не будет с ним видеться и познакомится с другими молодыми людьми.

А пока Сэра в Швейцарии, можно на время перестать денно и нощно думать о ней и расслабиться. Расслабиться в своей удобной постели и обдумать, как провести наступающий день. Вчера в ресторане было очень приятно. Милый Джеймс — сама доброта, — вот только, бедняга, какой зануда! Эти его бесконечные рассказы!

Нет, мужчинам старше сорока пяти лет положительно следует заречься рассказывать какие-либо истории или анекдоты. Они бы и сами дали обет воздержания, если бы могли представить, какое уныние овладевает окружающими от первой же фразы: «Не помню, рассказывал ли я вам о курьезном случае, который однажды произошел со мной…»

Никто, разумеется, не запрещает заметить в ответ: «Да, Джеймс, вы уже рассказывали мне об этом три раза». Но миляга Джеймс, бедняжка, так расстроится! Нет-нет, нельзя его так огорчать!

А другой мужчина, присутствовавший на обеде? Ричард Колдфилд, конечно, намного моложе, но, кто знает, быть может, и он в свое время начнет пересказывать длинные скучнейшие истории…

«Не исключается, — подумала Энн. — Впрочем, вряд ли. Он скорее походит на человека властного, склонного к нравоучениям. Полного предрассудков и избитых истин. Таких можно иногда и поддеть — слегка… Иногда его, наверное, заносит, но малый он славный и к тому же одинокий… Очень, очень одинокий…» И ей стало жаль его. Современный Лондон разочаровал его и огорошил. Интересно, какую работу он сможет найти? В наши дни это совсем не просто… Скорее всего придется ему купить ферму или просто участок земли, годной для огорода, и обосноваться где-нибудь в сельской глубинке.

Доведется ли им встретиться еще раз? Надо будет в ближайшее время пригласить Джеймса на обед. Вместе с Ричардом Колдфилдом. Это будет доброе дело, ведь он так одинок! И пригласить еще какую-нибудь даму. Потом можно поехать в театр…

Какой шум, однако, производит Эдит!

И в самом деле, из-за стены, за которой находилась гостиная, доносились такие звуки, словно там двигала мебель целая армия рабочих. Грохот, скрежет, изредка пронзительное завывание пылесоса. Эдит, видно, разошлась вовсю.

Но тут приоткрылась дверь и Эдит заглянула в спальню. С головой, повязанной тряпицей, она походила на исступленную жрицу, при исполнении некоего экстатического обряда.

— На ленч небось в город отправитесь? Насчет тумана я дала промашку. День будет на славу. Не подумайте, я не к тому, что забыла про тот кусок рыбы. Не забыла. Но если она долежала до сегодня, то и до вечера не протухнет. Ничего не скажешь — холодильники и правда продукты сохраняют, хотя вкус потом уж не тот, скажу я вам.

Энн взглянула на Эдит и рассмеялась.

— Договорились — ленч где-нибудь на стороне!

— Да нет, чего там, если желаете, оставайтесь, я не против.

— Ладно, ладно, Эдит, только не убивайся. Если уж ты затеяла генеральную уборку, то почему бы тебе не пригласить в помощь миссис Хоппер?

— Миссис Хоппер, миссис Хоппер! Ей бы прыгать хоп-хоп! на танцульках! Давеча была она у нас, я ей велела отчистить каминную решетку, латунную, еще вашей матушки. Так что вы думаете? Грязь как была, так вся и осталась. Линолеум мыть — больше эти женщины ничего не умеют, а линолеум любой дурак вымоет. Помните каминные решетки из кованого железа у нас на Эпплстрим? Вот их отчистить, это да! Так они у меня блестели как новенькие, скажу я вам. А тут у вас есть хорошая мебель, протереть ее полиролем одно удовольствие. Жаль только, много уж очень всякой встроенной дребедени.

— Но они облегчают тебе работу.

— Зато квартира как гостиница. Значит, вы на завтрак уйдете? Тогда я сверну все ковры.

— А вечером можно мне вернуться? Или чтобы я переночевала в гостинице?

— Все вам хиханьки да хаханьки, миссис Энн. Промежду прочим, двойная кастрюля, что вы купили в Офицерском, никуда не годится. Во-первых, она слишком велика, а потом — в ней неудобно мешать, мне бы вот такую, как прежняя.

— Боюсь, Эдит, таких больше не делают.

— Ох уж это мне правительство, — с отвращением воскликнула Эдит. — А как насчет фарфоровых вазочек для суфле? Мисс Сэра любит, чтобы суфле подавали в таких.

— У меня выскочило из головы, что ты просила их купить. Вазочек в продаже как раз сколько угодно.

— Вот видите! И дело вам нашлось.

— Да что с тобой, Эдит! — не выдержала Энн. — Ты разговариваешь со мной так, словно я маленькая девочка, которую ты посылаешь пойти погулять и покатать свой обруч.

— А когда мисс Сэры нет, вы и впрямь кажетесь мне моложе. Но ведь я, мэм, только предлагаю вам. — Эдит выпрямилась во весь свой рост и заговорила с холодной деловитостью: — Ежели случится вам быть близ Офицерского универмага или магазина Джона Баркера…[118]

— Ладно, ладно, Эдит, иди в гостиную и катай там свой обруч.

— Будь по-вашему. — Эдит обиженно удалилась.

Грохот и скрежет возобновились, но сейчас к ним добавились новые звуки. Высоким голосом, отчаянно фальшивя и перевирая слова, Эдит пыталась воспроизвести один из самых мрачных псалмов:

В посудном отделе Офицерского универмага Энн испытала истинное удовольствие. В наше время, когда магазины завалены некачественными и некрасивыми вещами, особенно приятно лишний раз убедиться в том, что англичане не разучились делать хорошую посуду, как стеклянную, так и фарфоровую.