— Только не кур! — воскликнула Энн. — Кто бы из моих знакомых ни испробовал свои силы в птицеводстве, у всех они подхватывали какую-нибудь инфекцию.

— Да-да, огородничество, наверное, лучше. Разбогатеть на нем скорее всего нельзя, но зато жить будет приятно.

Он вздохнул.

— Все пошло вверх тормашками. Если бы у нас сменилось правительство, тогда, быть может, настали бы времена получше.

Обычная панацея от всех зол! Энн промолчала, всем своим видом выражая сомнение.

— Трудное это дело — решить, чем заниматься, — промолвила она. — Столько волнений.

— О нет, волнений никаких. Волнений я не признаю. По моему глубокому убеждению, каждый, кто верит в свои силы и полон решимости чего-то добиться, в конечном итоге достигает желаемого.

От этих слов на Энн повеяло догматизмом.

— Так ли уж? — усомнилась она.

— Уверяю вас, что так. Терпеть не могу людей, которые вечно жалуются на свое невезение.

— Вот здесь мы с вами сходимся! — воскликнула Энн с таким пылом, что брови ее собеседника недоуменно полезли вверх.

— Впечатление такое, что у вас есть опыт подобного рода.

— Да, есть. Один из тех молодых людей, что волочатся за моей дочерью, то и дело потчует нас рассказами о том, как ему в очередной раз не повезло. Поначалу я ему сочувствовала, но сейчас он меня только раздражает.

Тут подала голос сидевшая напротив миссис Мэссингем:

— Нет ничего скучнее этих рассказов о невезении.

— Вы говорите, очевидно, о молодом Джеральде Ллойде? — вмешался в разговор полковник Грант. — Этот никогда ничего не достигнет.

— Значит, у вас есть дочь? — негромко спросил Ричард Колдфилд. — И, по-видимому, довольно большая, раз за ней ухаживают молодые люди.

— О да. Сэре девятнадцать лет.

— И вы ее обожаете?

— Естественно.

На миг лицо Ричарда Колдфилда исказила гримаса боли, и Энн вспомнила, что говорил о нем полковник Грант.

Одинокий человек, этот Ричард Колдфилд, подумала она.

— По вашему виду никак не скажешь, что у вас почти взрослая дочь, — тихо проговорил Колдфилд.

— О, этот комплимент неизменно делают женщинам моего возраста, — рассмеялась Энн.

— Весьма возможно. Но я говорю от чистого сердца. А ваш муж… — Он замялся. — Ваш муж умер?

— Да, очень давно.

— Что же помешало вам выйти замуж еще раз?

Вопрос этот мог бы показаться бестактным, если бы не звучавшее в голосе Колдфилда живое участие. И Энн снова почувствовала, что ее собеседник — человек бесхитростный, бесхитростный и прямой. Он действительно хотел знать истину.

— Потому что… — Она запнулась. А потом со всей искренностью ответила: — Потому что я очень любила мужа. После его смерти я ни разу не влюблялась. Да и потом. Сэра, конечно…

— Да, да, — с вами иного и не могло быть.

Грант, поднявшись со своего места, предложил гостям перейти в обеденный зал ресторана. За круглым столом Энн оказалась между хозяином вечера и мистером Мэссингемом. Завязавшаяся было задушевная беседа с Колдфилдом оборвалась, он теперь вяло переговаривался со своей соседкой — мисс Грэхем.

— Сдается мне, что они подходят друг другу, а? — пробормотал полковник в ухо Энн. — Ему, знаете ли, позарез нужна жена.

Почему-то это замечание неприятно резануло слух Энн. Дженнифер Грэхем с ее резким голосом и лошадиным хохотом! Никак не пара для такого мужчины, как Колдфилд.

Подали устрицы, и общество, не переставая разговаривать, принялось за еду.

— Сэра сегодня утром уехала?

— Да, Джеймс. Надеюсь, там будет достаточно снега.

— В это время года навряд ли. Но, полагаю, так или иначе она хорошо проведет время. Красивая девушка Сэра. Да, кстати, молодой Ллойд не поехал со всей компанией?

— О нет, он только что поступил на работу в фирму своего дяди. Ему нельзя отлучиться.

— Ну и слава Богу. Вам, Энн, следует задушить все это в зародыше.

— В наши дни, Джеймс, такие вещи не очень-то задушишь.

— Нет, почему же? Да и вы не зря же удалили ее на время из Лондона!

— Да. Я надеялась, это пойдет ей на пользу.

— Ах вот как, Энн! Неглупо! Будем надеяться, Сэра заведет в горах какое-нибудь новое знакомство.

— Сэра еще совсем ребенок, Джеймс. Не думаю, что между Джерри Ллойдом и ею было что-то серьезное.

— Возможно, что и не было. Но последний раз, когда я видел их вдвоем, она проявляла к нему искренний интерес.

— Проявлять интерес к своим друзьям — совершенно в характере Сэры. Она точно знает, как с каждым из них себя вести, и добивается, чтобы они неукоснительно следовали ее советам. Она предана им всей душой.

— Прелестная девочка. И очень привлекательная. Но никогда ей не стать такой обаятельной, как вы, Энн. Ей не хватает вашей мягкости. Она — как это сейчас принято говорить? — она «крутая».

Энн улыбнулась.

— Мне Сэра не кажется «крутой». Это просто такой стиль — у нынешних молодых людей.

— Может быть, может быть… Но некоторым из этих девочек не мешало бы кое-чему поучиться у своих матерей.

Он посмотрел на нее с такой нежностью, что Энн физически ощутила волну теплоты. «Бедный Джеймс, — подумала она. — Как хорошо он ко мне относится. Кто-кто, а он-то считает меня идеалом. Ну не глупо ли, что я отвергаю его предложения? Он бы окружил меня любовью и заботой».

К сожалению, в этот самый миг полковник Грант принялся рассказывать одну из своих историй. Была она длинная, в ней участвовал один из его подчиненных и жена майора, происходило дело в Индии, а слышала ее Энн, по крайней мере, уже раза три.

И тепло так же неожиданно отхлынуло. Она принялась разглядывать своего визави — Ричарда Колдфилда, пытаясь разгадать, что он за человек. Пожалуй, чересчур самоуверен, не говорит, а изрекает, показалось ей. Нет, нет, тут же поправила она себя, на самом деле он не такой. Подобная манера держать себя — просто защитная броня, в которую он облачается в этом чужом и, возможно, враждебном мире.

Если всмотреться повнимательнее, лицо у него грустное. Лицо одинокого человека.

У него скорее всего масса достоинств. Должно быть, добрый, честный, справедливый человек. Но в то же время упрямый и, возможно, не чуждый предрассудков. Не любит насмешек — ни над другими, ни над собой. Из тех людей, которые, почувствовав себя любимыми, расцветают.

— …и верите ли? — Полковник приблизился к концу своего повествования, и в голосе его зазвучали торжествующие нотки. — Все это время Сейс был в курсе происходящего!

Энн вздрогнула, вернувшись к действительности, вспомнила, что ей надлежит делать, и — как и ожидал полковник — весело рассмеялась.

Глава 3

1

Открыв глаза на следующее утро, Энн не сразу поняла, где она. Едва просматривающееся в затемненной спальне окно должно находиться не справа, а слева… Да и дверь и платяной шкаф совсем не там, где им положено быть.

Придя немного в себя, она сообразила, что видела сон. В этом сновидении она, еще совсем девчонка, приезжает в родной дом на Эпплстрим. Мать и молодая еще Эдит встречают ее с распростертыми объятиями, сама она, взволнованная чрезвычайно, бегает по саду, восторгаясь то одним, то другим, затем входит в дом. Там все по-прежнему — довольно темный коридор ведет в гостиную, обитую ситцем. И вдруг мать говорит: «Чай мы будем пить сегодня здесь» — и через другую дверь выводит ее в новую, незнакомую комнату. Веселенькая комната, залитая солнцем, уставлена мебелью в ярких ситцевых чехлах и полна цветов. «Ты ведь и не подозревала о существовании этих комнат в доме, не так ли?» — произносит кто-то над ее ухом. — «Мы и сами обнаружили их лишь в прошлом году». Они минуют еще несколько новых для нее комнат и по небольшой лесенке поднимаются наверх, где оказывается несколько спален, тоже совершенно восхитительных.

И, пробудившись, Энн какой-то частью своего существа продолжала жить во сне. Она ощущала себя девочкой, стоящей на пороге самостоятельной жизни. Эти никому не ведомые комнаты! Как странно, что все эти годы никто о них не знал! Когда их обнаружили? Совсем недавно? Или несколько лет назад?

Но вот сквозь приятную полудрему начала пробиваться реальность. Это всего-навсего сон, такой прекрасный сон! И сердце ее чуть сжалось от печали о безвозвратно миновавшем. Ибо вернуться назад невозможно. И как странно, что сновидение об открытии в доме еще нескольких самых заурядных комнат пробудило в ее душе такой восторг! Она даже по-настоящему огорчилась оттого, что на самом деле этих комнат нет и не было никогда.

Энн продолжала лежать в постели, наблюдая за тем, как очертания окна вырисовываются все отчетливее. Сейчас, должно быть, довольно поздно, уж никак не меньше девяти утра. В это время года светает не рано. Слава Богу, что Сэра в Швейцарии, наслаждается солнцем и снегом.

Но в этот миг даже Сэра не была для Энн вполне реальной. Расплывчатый образ — где-то там, вдалеке…

Зато вполне реальным казался дом в Кемберленде[117], ситцевые чехлы, солнечное сияние, цветы и… ее мать. И стоящая рядом Эдит с почтительным и в то же время осуждающим выражением на молодом, гладком лице, еще не тронутом морщинами.

Энн улыбнулась и позвала:

— Эдит!

Войдя, Эдит отдернула шторы.

— Вот и хорошо! — произнесла она одобрительно. — Поспали на славу. Мне не хотелось вас будить. Денек-то выдался не ахти какой. Вроде бы туман подымается.

Вид из окна был действительно невеселый, воздух казался темно-желтым. Но ничто не могло поколебать хорошего настроения Энн. Она продолжала, лежа, улыбаться своим воспоминаниям.