— И ты уже по ней соскучилась. Но ведь ты позвонила мне не для того, чтобы сообщить об этом. Давай, Энн, выкладывай, не стесняйся. Времени у нас мало. Не сомневаюсь, что ты ко мне хорошо относишься, но ведь звонят и просят о немедленной встрече чаще всего в надежде на мой мудрый совет.

— Мне ужасно стыдно, — виноватым голосом пробормотала Энн.

— Пустяки, дорогая. На самом деле мне это даже льстит.

— О Лора! — воскликнула Энн. — Разумеется, я законченная идиотка! Но на меня вдруг напала какая-то паника. Прямо там, на вокзале Виктория, среди всех этих автобусов! Мне вдруг стало так страшно, так одиноко…

— Да-да, понимаю…

— И дело не в том, что Сэра уехала и я сразу по ней заскучала. Это что-то другое — большее.

Лора Уитстейбл кивнула, не спуская с Энн беспристрастного взгляда проницательных серых глаз.

— Я вдруг ощутила, — медленно произнесла Энн, — человек в конечном счете одинок всегда… Правда.

— Поняла наконец? Да, да, конечно, рано или поздно, но все приходят к этой мысли. Как ни странно, она всегда является потрясением. Сколько тебе лет, Энн? Сорок один год? Вполне подходящий возраст для подобного открытия. Если сделать его позднее, оно может оказаться роковым. А если раньше — то требуется недюжинное мужество, чтобы с ним примириться.

— А ты, Лора, чувствовала себя когда-нибудь по-настоящему одинокой? — поинтересовалась Энн.

— О да. В двадцать шесть лет. Чувство одиночества настигло меня в разгар уютного семейного торжества. Я испугалась, даже ужаснулась, — испугалась, но смирилась с ним. Нельзя отрицать реальность, приходится примириться с тем, что в этом мире у человека есть один верный спутник, сопровождающий его от колыбели до самой могилы, — он сам. И с этим спутником необходимо поладить, надо научиться жить с самим собой. Вот ответ на твой вопрос. Но это не всегда легко.

Энн вздохнула.

— Жизнь кажется мне совершенно бессмысленной — я тебе выкладываю все как на исповеди, Лора. Годы, ничем не заполненные, текут мимо… Я, видно, просто бестолковая и бесполезная женщина.

— Ну, ну, Энн, не сгущай краски. Во время войны ты делала пусть незаметную, но героическую работу, вырастила Сэру, дала ей хорошее воспитание, научила ее радоваться жизни, да и сама умеешь по-своему радоваться ей. Чего еще можно желать? Приди ты ко мне на прием, я бы тебя отправила не солоно хлебавши и даже от гонорара отказалась, хотя я старая жадюга.

— Ах, Лора, как ты меня утешила! Но, поверь, я и в самом деле боюсь, что слишком опекаю Сэру.

— Пустяки!

— Я всегда ужасно боялась стать одной из тех матерей-собственниц, от которых детям буквально жизни нет.

— Сейчас столько говорят о матерях-собственницах, что некоторые матери остерегаются проявлять даже вполне естественную любовь к своим детям, — сухо заметила Лора.

— Но чрезмерная привязанность к ребенку и в самом деле пагубна.

— Безусловно. Я в этом убеждаюсь каждый день. Сколько матерей, ни на шаг не отпускающих от себя сыновей, или отцов, мертвой хваткой вцепившихся в дочерей! Но вина не всегда лежит на родителях. Когда-то, Энн, птицы свили себе гнездо в моей комнате. В положенное им время птенцы стали его покидать, но среди них оказался один, не желавший улетать. Он хотел остаться в гнезде, где ему подносили корм, боялся выпасть из гнезда. Мать была вне себя от волнения. То и дело подлетала к краю гнезда, кружилась над его головой, махая крыльями. А он ни в какую. Наконец она решила больше не доставлять ему пищу прямо в гнездо. Принесет, бывало, что-нибудь в клюве, сядет на другом конце комнаты и щебечет, зовет его. Так вот, многие люди напоминают мне этого птенца. Бывают дети, которые не желают взрослеть, не желают сталкиваться с трудностями самостоятельной жизни. И дело тут не в полученном воспитании, а исключительно в них самих.

Лора выдержала паузу.

— Наряду со стремлением опекать существует стремление быть опекаемым. Что является его причиной? Боязнь повзрослеть? Быть может, даже передающаяся по наследству генетическим путем? Мы еще так мало знаем о природе человека.

— Надеюсь, ты не считаешь меня собственницей, — спросила Энн, не проявив интереса к обобщениям Лоры.

— Мне всегда казалось, что у тебя с Сэрой очень хорошие отношения. Даже более того — глубокая естественная любовь. Хотя, — добавила она задумчиво. — Сэра, пожалуй, немного инфантильна.

— А я, наоборот, была уверена, что ее поведение вполне соответствует ее возрасту.

— Не сказала бы. Если судить по менталитету, Сэре не дашь ее девятнадцати.

— Но она ведь так уверена в себе, держится с таким чувством собственного достоинства. И умница. Переполнена собственными идеями.

— Вернее сказать, не собственными, а современными. Пройдет еще немало времени, прежде чем у Сэры действительно появятся собственные идеи. А что касается самоуверенности, то она отличает все молодое поколение. Она им необходима, чтобы тверже стоять на ногах. Мы ведь живем в крайне неустойчивое время, все вокруг непрочно, и молодежь не может не ощущать этого. Отсюда и проистекает большинство нынешних неприятностей. Стабильности нет. Домашние очаги рушатся. Нравственные нормы отсутствуют. А молодые побеги, как известно, нуждаются в прочной опоре.

Тут Лора неожиданно улыбнулась.

— Как и женщины определенного возраста, и даже я — не самая, рядовая из них. — Она опустошила свой стакан с пахтой. — А та знаешь, почему я пью пахту?

— Потому что это полезно?

— Да что ты! Просто я полюбила ее с тех пор, как ездила во время каникул на ферму в деревне. А другая причина — чтобы быть оригинальной. Ради позы. Мы ведь все позируем — приходится. А я — даже больше, чем другие. Но, слава Богу, я это вполне осознаю Вернемся, однако, к тебе, Энн. Все, что с тобой происходит, — это нормально. Просто ты вот-вот обретешь второе дыхание.

— Что та называешь вторым дыханием, Лора? Уж не думаешь ли та… — Она замялась.

— Нет-нет, ничего плотского я не подразумеваю. Речь вдет исключительно о нравственных ценностях. Женщины — счастливая часть человечества, но из них девяносто девять из ста об этом не подозревают. Сколько лет было святой Терезе[112], когда она затеяла реформу монастырей? Пятьдесят. И таких примеров можно привести множество. От двадцати до пятидесяти лет женщины в силу своей биологической сущности, заняты по горло, и это естественно. Они целиком отдаются детям, мужьям, любовникам, одним словом, личной жизни. Если же и переключают свою энергию из этих областей на иные цели, то достигают желаемого чисто по-женски, опираясь на эмоции. Но в среднем возрасте происходит естественный второй расцвет, который пробуждает душу и разум женщины. Чем старше она становится, тем больший интерес проявляет к тому, что не входит в сферу ее личной жизни. Интересы мужчин в эту пору жизни сужаются, а женщин — расширяются. Мужчина шестидесяти лет обычно повторяет себя, как граммофонная пластинка. А его сверстница, если она, конечно, личность, становится интересным человеком.

Энн, вспомнив Джеймса Гранта, улыбнулась.

— Женщины стремятся к чему-то новому. Случается, несомненно, что и они в этом возрасте ведут себя как нельзя более глупо, не без того. Некоторые, например, сексуально озабочены. Но в общем средний возраст для женщины — пора больших возможностей.

— Как приятно тебя слушать, Лора! Думаешь, я смогу найти для себя достойное занятие? Скажем, в качестве социального работника?

— Достаточно ли ты любишь своих ближних? — серьезно спросила Лора Уитстейбл. — Ведь без внутреннего горения эта работа невозможна. Не делай ничего такого, чего тебе делать не хочется, — лишь ради того, чтобы погладить себя за это по головке! Осмелюсь утверждать, что в подобных случаях результаты бывают самые плачевные. Если тебе нравится навещать больных старух или возить к морю неопрятных и невоспитанных придурков, то ради Бога, конечно. Многим это приносит радость. Но тебе, Энн, я вообще не советую ударяться в бурную деятельность. Помни — всякое поле время от времени оставляют под паром. До сих пор твоим уделом было материнство. Я не представляю себе тебя в роли реформатора, художника или социального работника. Ты, Энн, самая обыкновенная женщина, но при том очень симпатичная. Подожди. Наберись терпения и жди, не теряя веры и надежды, пока судьба не предоставит тебе какой-нибудь шанс. И тогда жизнь твоя наполнится новым смыслом.

И, помедлив, она спросила:

— А романов у тебя никогда не было?

Энн покраснела.

— Нет, — ответила она, преодолев смущение. — А что, по-твоему, пора уже?

Дейм Лора оглушительно фыркнула, так что звякнули стаканы на столе.

— Ох уж эти мне современные веяния! В викторианскую эпоху секса боялись настолько, что чуть ли не ножки мебели зачехляли! Секса стыдились, его прятали ото всех. Слов нет, это очень скверно. Но в наши дни кинулись в противоположную крайность. Секс сделался чем-то вроде лекарственного препарата, который можно купить в любой аптеке. Наподобие серы или пенициллина. Приходят ко мне молодые женщины и спрашивают: «Может, мне лучше завести любовника?» Или: «Как вы думаете, не следует ли мне родить ребенка?» Можно подумать, что ложиться в постель с мужчиной — не радость, а обязательная процедура. Тебя, Энн, не назовешь страстной женщиной. Но в тебе кроется огромный запас любви и нежности. Быть может, это предполагает и секс, но для тебя он — не главное. Если ты ждешь от меня пророчества, то скажу тебе, Энн, что в скором времени ты снова выйдешь замуж.

— О нет! Вряд ли я на это способна.

— Почему же в таком случае ты купила сегодня букетик фиалок и пришпилила к своему пальто? Обычно ты покупаешь цветы для дома, а не украшаешь ими себя. Эти фиалки, Энн, символ. Ты купила их потому, что в глубине души чувствуешь приближение весны. Твоя вторая весна не за горами.