— Я и выиграю. Вот увидите!

Глава 16

Это был один из самых прекрасных, теплых летних вечеров. Люди со всех сторон стекались к Длинному Амбару. В программу празднества входили танцы и призы за лучший маскарадный костюм.

Тереза покатила мою каталку вдоль Амбара, чтобы я мог вдоволь полюбоваться зрелищем. Все казались очень оживленными. Гэбриэл был в прекрасной форме: рассказывал разные истории, пробираясь в толпе, острил, мгновенно парировал реплики, обменивался шутками. Он был весел, уверен в себе. Особое, несколько преувеличенное внимание Гэбриэл уделял присутствовавшим дамам, что с его стороны, по-моему, было дальновидно. В общем, его веселость передавалась аудитории — и все шло как по маслу.

Леди Сент-Лу, высокая, худощавая, выглядела очень внушительно. Ее присутствие придавало событию значительность и воспринималось всеми как особая честь. Я обнаружил, что леди Сент-Лу многим нравится, но в то же время ее и побаивались. Она в случае надобности не колеблясь, прямо высказывала свое мнение; ее несомненная доброта не была показной, и она проявляла живейший интерес к жизни Сент-Лу со всеми ее превратностями.

К замку в городе относились уважительно. Когда в начале войны квартирмейстер рвал на себе волосы из-за трудностей с размещением эвакуированных, от леди Сент-Лу пришло в его адрес бескомпромиссное послание: почему ее не включили в список для поселения прибывших людей. На сбивчивые объяснения мистера Пенгелли, что он-де не хотел ее беспокоить, так как некоторые дети не очень воспитанны, леди Сент-Лу ответила: «Разумеется, мы примем участие. Мы легко можем взять пятерых детей школьного возраста или двух матерей с малышами, на ваше усмотрение».

Размещение в замке двух матерей с детьми успеха не имело. Обе лондонские жительницы пришли в ужас от длинных каменных переходов в замке, где эхо повторяло звук шагов. Женщины постоянно вздрагивали, пугливо озирались и шептались о привидениях. Когда с моря дули сильные штормовые ветры (а отопление в замке было недостаточным), у бедняг зуб на зуб не попадал, и они, дрожа, прижимались друг к другу. После теплых и густонаселенных лондонских многоквартирных домов замок казался им сущим кошмаром. Не выдержав, они вскоре уехали.

Их сменили школьники, для которых замок стал одним из замечательнейших, волнующих приключений. Они лазили по развалинам, неутомимо и жадно рыскали в поисках пресловутых подземных ходов и получали огромное удовольствие, пробуждая эхо в гулких коридорах. Они смирились с материнской опекой леди Трессилиан; испытывали восхищение и благоговейный страх перед леди Сент-Лу; учились у миссис Бигэм Чартерис не бояться лошадей и собак и отлично ладили со старой корнуоллской кухаркой, которая пекла для них булочки с шафраном.

Позднее леди Сент-Лу дважды обращалась к квартирмейстеру с заявлениями. Некоторых эвакуированных детей-де разместили на отдаленных фермах, где хозяева, на ее взгляд, люди недобрые, непорядочные и не заслуживают доверия. Она настояла на проверке, и, как оказалось, в одном случае детей плохо кормили, а в другом — дети были хоть и сыты, но грязны и вообще предоставлены сами себе.

Все это еще больше повысило авторитет старой леди. Утвердилось мнение, что замок не потерпит несправедливости.

Леди Сент-Лу пробыла на празднике недолго и ушла вместе со своей сестрой и невесткой. Изабелла осталась, чтобы помочь Терезе, миссис Карслейк и другим женщинам.

Я наблюдал все происходившее минут двадцать. Потом Роберт покатил мою каталку назад, к дому. Я остановил его на террасе. Ночь была теплая, а лунный свет восхитителен.

— Мне хотелось бы побыть здесь, — попросил я.

— Хорошо. Принести тебе плед или еще что-нибудь?

— Ничего не нужно. Достаточно тепло.

Роберт молча кивнул и пошел обратно. В Длинном Амбаре у него тоже оставались какие-то обязанности.

Я лежал в своем кресле и спокойно курил. Силуэт замка выделялся на фоне моря, залитого лунным светом, и больше обычного походил на театральную декорацию. От Длинного Амбара доносились звуки музыки и голоса. Полнорт-хаус за моей спиной был погружен в темноту. Светилось только одно окно, и в причудливом лунном освещении казалось, что от замка до Полнорт-хауса пролег волшебный воздушный мост.

Я представил себе, как по нему движется всадник в сверкающих доспехах: юный лорд Сент-Лу возвращается в свой дом. Какая жалость, что современная униформа не столь романтична!

Далекую музыку и шум голосов, доносившихся со стороны Длинного Амбара, летняя ночь дополняла сотнями собственных звуков: негромким поскрипыванием, шелестом, шорохами — мелкие существа пробирались куда-то по своим делам; перешептывалась листва; слышался далекий крик совы…

Меня охватило неясное чувство умиротворенности. То, что я сказал Терезе, было правдой. Я действительно начинал жить сначала. Прошлое и Дженнифер остались ослепительным и несбыточным сном. Между ним и мной пролегла трясина боли, мрака, страшного безразличия. Прежнюю жизнь я, разумеется, продолжать не мог: трещина была непреодолимой. Начиналась иная, еще неведомая жизнь. Какой она будет? Какой я ее сделаю? Что представляет собой этот новый Хью Норрис? Я чувствовал, как во мне просыпается интерес. Что я знаю? На что могу надеяться? Что буду делать?

Я увидел, как от Длинного Амбара отделилась высокая, одетая в белое фигура. Помедлила мгновение и потом направилась в мою сторону. Я сразу узнал Изабеллу. Она подошла и села на каменную скамью. Гармония ночи стала полной.

Довольно долго мы сидели, не говоря ни слова. Я был счастлив. Мне не хотелось испортить все разговорами. Не хотелось даже думать.

Неожиданный порыв ветра подхватил и спутал волосы Изабеллы. Она подняла руку к волосам, и чары рассеялись. Я повернул голову в сторону Изабеллы. Она пристально не отрываясь смотрела на лунный мост, ведущий к замку.

— Этой ночью должен бы вернуться Руперт, — сказал я.

— Да, — произнесла она с еле заметной паузой, будто у нее перехватило дыхание, — должен бы.

— Я рисовал себе его возвращение на коне и в доспехах. Хотя, полагаю, он явится в униформе и берете.

— Он должен скоро приехать, — сказала Изабелла. — О, Руперт должен скоро приехать! — повторила она напряженным, каким-то тоскливым голосом.

Я не знал, что у нее на уме, но почему-то встревожился.

— Не возлагайте слишком больших надежд на его приезд. Ожидания нередко сбываются не совсем как рассчитываешь.

— Наверняка так и бывает…

— Вы ждете чего-то, — продолжил я, — а оно оказывается…

— Руперт должен скоро приехать! — нетерпеливо перебила меня Изабелла.

Да, в ее голосе, без сомнения, были и беспокойство и настойчивость. Я хотел спросить, чем она встревожена, но в этот момент из Длинного Амбара вышел Джон Гэбриэл и присоединился к нам.

— Меня прислала миссис Норрис узнать, не нужно ли вам что-нибудь, — обратился он ко мне. Изабеллу он более или менее игнорировал. — Хотите выпить?

— Нет, благодарю.

— Уверены?

— Вполне. Налейте себе, — предложил я.

— Нет, спасибо. Я не хочу. — Он помолчал. — Прекрасная ночь. В такую ночь Лоренцо юный…[73] и так далее, и так далее.

Мы все трое молчали. Из Длинного Амбара снова донеслась музыка.

— Не хотите ли пойти потанцевать, мисс Чартерис? — спросил Гэбриэл.

— Благодарю вас, с удовольствием, — тихим вежливым тоном проговорила Изабелла и встала.

Они ушли, держась напряженно и не разговаривая друг с другом.

А я стал думать о Дженнифер. Где она и что делает? Счастлива или несчастна? Нашла ли она, как принято говорить, «кого-то другого»? Я надеялся, что нашла. Очень надеялся.

Мысли о Дженнифер не вызывали боли, потому что той Дженнифер, в которую я когда-то был влюблен, на самом деле не существовало. Я ее придумал в угоду самому себе, а о том, что собой представляет настоящая Дженнифер, я никогда не задумывался. Между мной и настоящей Дженнифер стоял Хью Норрис, влюбленный в воображаемую Дженнифер.

Я смутно помню, как ребенком осторожно и неуверенно спускался по большой лестнице. Я до сих пор слышу Слабое эхо собственного голоса, звучавшего очень значительно и важно: «Вот Хью идет вниз по лестнице». Позже ребенок научился говорить «я». Однако глубоко это «я» не проникло. Оно не стало моей сущностью и потом. Я продолжал видеть себя как бы со стороны, в серии картинок: вот Хью, успокаивающий Дженнифер; Хью, который хотел стать для нее всем, целым миром; Хью, который намеревался сделать Дженнифер счастливой и заставить ее забыть все беды и несчастья.

«Да, — подумал я вдруг, — совсем, как Милли Барт». Милли, которая решила выйти замуж за своего Джима, сделать его счастливым, надеясь, что это излечит его от пьянства, но не потрудилась даже узнать настоящего Джима.

Я попытался применить это к Джону Гэбриэлу. Вот Джон Гэбриэл жалеет маленькую женщину Милли, старается ее развеселить, добр к ней, помогает нести сумку…

Потом я переключился на Терезу. Вот Тереза выходит замуж за Роберта, вот Тереза… «Нет, не получится! — мелькнула мысль. — Тереза давно взрослый человек. Она научилась говорить „я“».

Из Длинного Амбара вышли двое. Они не повернули в мою сторону, а направились по ступеням к нижней террасе.

Я продолжил свои прерванные на миг размышления. Леди Трессилиан… Она видит себя человеком, который призван вернуть мне интерес к жизни. Миссис Бигэм Чартерис, которая уверена в том, что всегда и на все знает верный ответ. Она по-прежнему видит себя энергичной женой командира, в подчинении которого находится целый полк… А почему бы и нет, черт побери! Жизнь тяжела, и каждый имеет право на свои грезы.