Карие глаза погрустнели. Мне стало очень жалко миссис Барт. Она принадлежала к тому типу женщин, которым просто необходимо иметь детей. Из нее вышла бы прекрасная мать.

Нереализованное материнское начало во взгляде миссис Барт, когда ее мысли с Джона Гэбриэла переключились на меня.

— Вас ранили в Аламейне, не так ли? — спросила она.

— Нет, — в бешенстве ответил я, — на Хэрроу-роуд.

— О! — Она растерялась. — Но майор Гэбриэл говорил мне…

— Он скажет! Вы не должны верить ни единому его слову!

Миссис Барт недоверчиво улыбнулась, видимо восприняв мои слова как непонятную ей шутку.

— Вы хорошо выглядите, — ободряюще сказала она.

— Дорогая миссис Барт, я не выгляжу и не чувствую себя хорошо!

— Мне очень жаль, капитан Норрис, — с теплотой произнесла миссис Барт.

Я уже было покусился на убийство, когда дверь открылась и вошли Карслейк и Гэбриэл.

Гэбриэл играл свою роль очень хорошо. При виде миссис Барт лицо его засияло, и он направился прямо к ней.

— Привет, миссис Барт! Очень любезно с вашей стороны! Право же, очень любезно!

Миссис Барт выглядела смущенной и счастливой.

— О майор Гэбриэл, я, конечно, не думаю, что смогу принести большую пользу, но мне хотелось бы помочь и хоть что-нибудь сделать.

— Вы и поможете! Мы вас заставим поработать!

Он все еще продолжал держать ее руку, и его некрасивое лицо расплылось в улыбке. Я почувствовал обаяние и притягательную силу этого человека, и если даже я это ощутил, то каково рядом с ним женщине? Она засмеялась и покраснела.

— Я постараюсь. Очень важно, не правда ли, чтобы мы продемонстрировали, что страна лояльна к мистеру Черчиллю?

Я мог бы объяснить миссис Барт, что значительно важнее продемонстрировать лояльность по отношению к Джону Гэбриэлу, избрав его большинством голосов.

— Вот это верно! — сердечно воскликнул Гэбриэл. — Именно женщины представляют настоящую силу в нынешних выборах. Если бы они только использовали эту силу!

— О, я знаю! — печально сказала миссис Барт. — Мы не проявляем достаточного интереса.

— Ну что ж! — сказал Гэбриэл. — В конце концов один кандидат, вероятно, не лучше другого. Не велика разница!

— О, что вы говорите, майор Гэбриэл?! — Миссис Барт была шокирована. — Разница огромная!

— Разумеется, миссис Барт! — поддержал ее Карслейк. — Уверяю вас, майор Гэбриэл задаст им встряску в Вестминстере![55]

Мне хотелось сказать: «Да неужто?!» — но я сдержался. Карслейк увел миссис Барт, чтобы дать ей то ли какие-то листовки для распространения, то ли что-то для печатания.

— Славная малышка! — сказал Гэбриэл, едва двери за ними закрылись.

— Вы ее совсем приручили.

Гэбриэл нахмурился.

— Полно вам, Норрис. Миссис Барт мне симпатична. И мне ее жаль. Если хотите знать мое мнение, ей не очень-то легко живется.

— Возможно. Она не кажется счастливой.

— Барт — грубая скотина. И много пьет. По-моему, он бывает жесток. Вчера я заметил у нее на руке несколько синяков. Держу пари, он ее поколачивает. Подобные штуки приводят меня в ярость.

Горячность Гэбриэла меня несколько удивила. Заметив это, он резко кивнул.

— Да-да! Я не притворяюсь. Жестокость всегда выводит меня из равновесия… Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколько приходится вынести иным женщинам?.. Да потом еще и молчать об этом!

— Я полагаю, их защищает закон.

— Ничего подобного, Норрис! Лишь в самом крайнем случае. А так — систематическое запугивание, пренебрежение, издевательства, а порой и побои, если муженек хватит лишку. Что может сделать женщина? Только терпеть! Терпеть и молча страдать. Такие, как Милли Барт, не имеют собственных денег. Куда им деваться, если они даже и уйдут от мужа? Родственники не любят раздувать семейные дрязги. Женщины, подобные Милли Барт, совершенно одиноки. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь.

— Да, правда, — согласился я и с изумлением посмотрел на него. — Вы принимаете это близко к сердцу.

— Уж не думаете ли вы, что я не способен на искреннее сочувствие? Мне миссис Барт нравится. И мне ее жалко. Хотелось бы ей помочь… но, пожалуй, тут ничем не поможешь.

Я пожал плечами. Вернее было бы сказать, что я попытался пожать плечами, за что поплатился приступом сильной боли во всем моем искалеченном теле. Но вместе с физической болью пришла и более острая и коварная — боль воспоминаний. Я снова сидел в поезде, следовавшем из Корнуолла в Лондон, и видел, как в тарелку с супом капают слезы.

Все начинается совсем не так, как сам себе представляешь. Уступив жалости, становишься уязвимым перед ударами жизни, и оказываешься… где? В моем случае — в инвалидной каталке, когда будущего нет, а прошлое над тобой насмеялось.

— А как поживает «славная штучка» из «Герба Сент-Лу»? — спросил я.

Гэбриэлу такой переход, должно быть, показался неожиданным.

Он усмехнулся.

— Все в порядке, старина! Я крайне осторожен. Пока я в Сент-Лу — ничего, кроме дела! — Гэбриэл вздохнул. — Хотя жаль, конечно! Она как раз в моем вкусе… Но что поделаешь? Чем-то надо жертвовать. Не могу же я подводить партию тори!

Я спросил, действительно ли тори так щепетильны на этот счет. Гэбриэл ответил, что в Сент-Лу очень силен элемент пуританства[56]. Рыбаки, по его словам, склонны к религиозности.

— Несмотря на то, что у них по жене в каждом порту?

— Это же в морском флоте! Вы что-то путаете, старина!

— Смотрите, сами не запутайтесь… с «Гербом Сент-Лу» или миссис Барт.

Он неожиданно вспыхнул.

— Послушайте, на что вы намекаете? Миссис Барт — порядочная женщина… абсолютно порядочная. И славная!

Я с любопытством смотрел на него.

— Говорю вам, она порядочная, — настойчиво повторил он, — и не потерпит ничего такого…

— Верно. Я тоже так думаю. Но она-то сама, знаете ли, от вас в восторге.

— О-о, это все Крест Виктории и тот случай в гавани, да еще всякие слухи.

— Я как раз хотел спросить вас об этом. Кто эти слухи распространяет?

Он подмигнул.

— Я вам вот что скажу… они полезны… очень полезны! Уилбрехэма, беднягу, можно списывать в архив.

— Кто их распускает? Карслейк?

Гэбриэл затряс головой.

— Не Карслейк. Нет! Он слишком неловок. Я не могу ему доверить. Приходится все делать самому.

Я расхохотался.

— Вы станете всерьез утверждать, будто не моргнув глазом рассказываете людям, что могли бы заполучить и три Креста Виктории?!

— Ну, не совсем так. Я использую для этого женщин… не самых умных. Они стараются «вытянуть из меня подробности» (которыми я делюсь крайне «неохотно»)… Потом, когда я, опомнившись, ужасно смущаюсь и прошу не говорить об этом ни одной живой душе, они поспешно уходят и рассказывают все своим лучшим друзьям.

— Вы и впрямь абсолютно бесстыдны, Гэбриэл!

— Я веду предвыборную борьбу. Мне надо думать о своей карьере. Подобные вещи оказываются куда важнее, чем то, разбираюсь ли я в вопросах тарифов, репараций[57] или равной оплаты за одинаково скверную работу. Женщин обычно больше интересует сама личность кандидата.

— Это мне напомнило… Какого черта, Гэбриэл?! Что вы имели в виду, говоря миссис Барт, что я был ранен в Аламейне?

Гэбриэл вздохнул.

— Полагаю, вы ее разочаровали. Не следовало этого делать, старина! Делайте высокие ставки, пока вам везет. Герои нынче в цене. Скоро обесценятся. Пользуйтесь случаем, пока можно.

— Идя на очевидный обман?

— Совсем ни к чему говорить женщинам правду. Я никогда этого не делаю. Кстати, правда им не нравится. Сами убедитесь.

— Не говорить правду — не означает ли лгать?

— Зачем лгать. Я все уже сделал за вас. Вам следовало лишь пробормотать: «Чепуха… все это ошибка… Гэбриэлу следовало придержать язык…» И тут же завести разговор о погоде… или об улове сардин… или о том, что творится где-то там в дремучей России… И женщина уходит с горящими от восторга глазами. Черт побери, вам что, совсем не хочется поразвлечься?

— Какие у меня могут быть развлечения?!

— Ну я, конечно, понимаю, вы не можете с кем-нибудь переспать… — Гэбриэл обычно не выбирал выражения. — Но немножко сентиментальщины все-таки лучше, чем ничего. Разве вам не хочется, чтобы женщины повертелись бы вокруг вас?

— Нет.

— Странно… А я бы не прочь.

— В самом деле?

Лицо Гэбриэла вдруг приняло иное выражение. Он нахмурился.

— Может быть, вы и правы, — наконец произнес он. — Пожалуй, если хорошенько разобраться, никто себя по-настоящему не знает… Мне кажется, я неплохо знаком с Джоном Гэбриэлом. А вы полагаете, что я на самом деле знаю его не настолько хорошо. «Познакомьтесь, майор Джон Гэбриэл — по-видимому, вы незнакомы…»

Он быстро шагал взад-вперед по комнате. Я почувствовал, что мои слова вызвали в нем какое-то глубокое беспокойство. Он выглядел — я это вдруг понял — совсем, как… испуганный мальчуган.

— Вы ошибаетесь, — с жаром заговорил он. — Абсолютно неправы! Я себя знаю. Это единственное, что я знаю, хотя иногда хотелось бы не знать. Мне хорошо известно, что я собой представляю и на что способен. Но я — заметьте! — осторожен и стараюсь, чтобы никто другой меня не разгадал. Я знаю, откуда пришел и куда иду… Знаю, чего хочу… и намерен этого добиться. Я все тщательно рассчитал… и, надеюсь, не допущу промаха.

Гэбриэл задумался. Я тоже хранил молчание.

— Нет, — снова заговорил он, — думаю, у меня все в порядке. Я добьюсь того положения, на которое рассчитываю!

В голосе был металл. На мгновение я поверил, что Джон Гэбриэл — больше чем шарлатан. Я увидел в нем подлинную силу.