Гэбриэл резко повернулся ко мне. Его некрасивое лицо странно исказилось, в глазах светилась непривычная искренность.

– Знаете, Норрис, я никогда не был в состоянии поверить в Бога. Бога Отца, который создал зверушек и цветочки, который нас любит и о нас заботится. Бога, который создал мир. В этого Бога я не верю. Но иногда помимо моей воли я верю в Христа... потому что Христос спустился в ад... Настолько глубока была его любовь...

Покаявшемуся разбойнику он обещал рай. А как же другой, нераскаявшийся разбойник? Тот, кто проклинал и оскорблял его. С ним Христос спустился в ад. Может, после этого...

Гэбриэл вздрогнул. Глаза опять стали прежними – просто красивые глаза на уродливом лице.

– Я наговорил лишнего... До свидания! – резко бросил он и тотчас вышел.

Хотел бы я знать, говорил ли он о Шекспире или о себе. Скорее все-таки о себе.

Глава 20

Гэбриэл не сомневался в результатах выборов. По его словам, он не видел, что могло бы этому помешать.

Непредвиденное явилось в образе девушки по имени Поппи Нарракот, барменши из «Герба Смаглеров» в Грейтуитле. Гэбриэл никогда ее не видел и даже не знал о ее существовании. Тем не менее именно Поппи Нарракот дала толчок событиям, которые поставили под угрозу шансы Гэбриэла.

Дело в том, что Поппи Нарракот и Джеймс Барт были в очень близких отношениях. Но Джеймс Барт, когда напивался, становился невероятно грубым до садизма. Поппи Нарракот взбунтовалась. Она категорически отказалась иметь дело с Бартом. И держалась своего решения.

Вот и случилось так, что Джеймс Барт, получив отказ от Поппи Нарракот, явился ночью домой взбешенный и пьяный. Увидев ужас в глазах своей жены Милли, Барт еще больше разъярился и окончательно распоясался. Всю свою ярость от неудовлетворенной страсти к Поппи он обратил на несчастную жену. Барт вел себя как безумный, и Милли (трудно винить ее за это!) окончательно потеряла голову. Она решила, что Барт ее убьет.

Вырвавшись из рук мужа, Милли бросилась на улицу.

У нее не было ни малейшего представления о том, куда и к кому бежать. Ей и в голову не пришло обратиться в полицейский участок. Соседей рядом не было, только торговые лавки с крепко запертыми на ночь ставнями. Бежать было некуда.

Инстинкт направил Милли к человеку, которого она любила... который был добр к ней. Она не рассуждала и, конечно, не подумала о возможном скандале. В ужасе Милли помчалась к Джону Гэбриэлу – как отчаявшийся, загнанный зверек в поисках убежища.

Растрепанная, задыхающаяся, она бежала в гостиницу «Королевский герб», а за ней, выкрикивая угрозы, несся Джеймс Барт.

Как на грех, Гэбриэл оказался в гостинице.

Я лично считаю, что Гэбриэл просто не мог поступить иначе. Милли ему нравилась, он жалел эту несчастную женщину, а муж ее был пьян и опасен. Когда Джеймс Барт, с руганью ворвавшись в холл, стал ругать майора Гэбриэла, требуя оставить его жену в покое, а потом прямо обвинил в интимных отношениях с Милли, Гэбриэл послал его к черту, сказал, что Барт вообще недостоин такой жены и что он, Гэбриэл, позаботится, чтобы оградить Милли от его грубости.

Джеймс Барт бросился на Гэбриэла, как разъяренный бык, и тот сбил его с ног. После чего Гэбриэл снял для Милли комнату в «Королевском гербе» и посоветовал ей запереть дверь и не выходить. Гэбриэл сказал Милли, что сейчас ей возвращаться домой нельзя, а наутро все образуется.

Утром новость облетела Сент-Лу: Барт «все разузнал» про свою жену и майора Гэбриэла. Они были вместе в «Королевском гербе».

Нетрудно представить себе впечатление от подобного происшествия, когда до голосования оставалось всего два дня.

– Теперь для Гэбриэла все кончено, – нервно бормотал Карслейк, шагая взад-вперед по моей гостиной. – Мы погибли. Пройдет Уилбрэхем. Это трагедия! Откровенно говоря, мне этот самый Гэбриэл никогда не нравился.

Совершенно не умеет себя держать! Я знал, что он нас подведет!

Миссис Карслейк жеманно причитала:

– Вот что бывает, когда кандидат – не джентльмен!

Мой братец редко принимал участие в наших политических разговорах. Если он и присутствовал на них, то обычно молча курил. На этот раз он не спеша вынул изо рта трубку и сказал:

– Беда в том, что Гэбриэл повел себя именно как джентльмен.

Мне показалось тогда злой иронией судьбы то, что наиболее явные отступления Гэбриэла от общепринятых джентльменских стандартов лишь усиливали его позиции, тогда как единственный случай, когда он проявил донкихотское благородство, сразил его наповал.

Вскоре явился и сам Гэбриэл, упрямый и нераскаявшийся.

– Нечего поднимать вокруг этого шум. Карслейк, скажите, что я мог сделать?!

Карслейк поинтересовался, где сейчас находится миссис Барт. Гэбриэл ответил, что она все еще в «Королевском гербе», идти ей некуда. К тому же теперь все равно слишком поздно.

– Ведь так? – отрывисто спросил Гэбриэл, обратившись к Терезе, так как, видимо, считал ее единственным трезвомыслящим человеком.

– Да, действительно поздно, – подтвердила Тереза.

– Ночь – это ночь! – сказал Гэбриэл. – Людей интересуют ночи, не дни.

– Послушайте! Майор Гэбриэл! – пролепетал Карслейк. Он был совершенно шокирован.

– Господи, какие у вас грязные мысли! – воскликнул Гэбриэл. – Я не провел с ней ночь, если вы на это намекаете. Я только хотел сказать, что мы оба были ночью в «Королевском гербе». Для всего населения Сент-Лу именно это будет иметь значение. А также безобразие, которое устроил Барт, и то, что он сам говорит о своей жене.

– Если бы она уехала, – простонал Карслейк. – Куда угодно... лишь бы подальше отсюда. Может быть, тогда... – На мгновение он оживился, но тут же покачал головой. – Пожалуй, это будет выглядеть подозрительно... слишком подозрительно.

– Следует подумать о другом, – перебил его Гэбриэл. – Как быть с Милли?

Карслейк с недоумением уставился на него.

– Что вы имеете в виду?

– О ней, о Милли, вы не подумали?

– В настоящее время мы не можем заниматься мелочами, – высокомерно произнес Карслейк. – Мы должны попытаться найти какую-нибудь возможность вытащить вас из этой неприятности.

– Ну разумеется! – воскликнул Гэбриэл. – Миссис Барт в счет не идет, верно? Кто она такая? Никто! Просто несчастная порядочная женщина, над которой издевались и запугивали до беспамятства, которой некуда деться и у которой нет денег. Вот что, Карслейк, – возвысил голос Гэбриэл. – Должен вам сказать, что ваша позиция мне не нравится. Я скажу вам, кто такая миссис Барт. Она – человек! Вашей чертовой избирательной машине все безразлично, кроме выборов. Никто и ничто не имеет значения.

Как говорил мистер Болдуин[21] еще в давние времена: «Если бы я сказал правду, я бы проиграл выборы». Я, конечно, не мистер Болдуин и ничего особенного собой не представляю... Однако вы говорите мне следующее: «Вы, майор Гэбриэл, вели себя как обыкновенный, нормальный человек и поэтому вы потерпите поражение на выборах. Хорошо! В таком случае – к черту выборы! Оставайтесь сами со своими вонючими выборами. Я прежде всего человек, а уж потом политик. Я не сказал этой бедной женщине ни единого недозволенного приличиями слова и не ухаживал за ней. Мне ее было ужасно жалко – только и всего! Она прибежала вчера ночью ко мне, потому что ей некуда были идти. Хорошо! Пусть остается со мной. Я о ней позабочусь. Ко всем чертям и Сент-Лу, и Вестминстер, и вообще все это грязное дело!

– Майор Гэбриэл, вы не можете так поступить! – заныла миссис Карслейк. – Предположим, Барт разведется с женой?

– Если он это сделает, я на ней женюсь.

– Вы не можете так подводить нас, Гэбриэл! – возмутился Карслейк. – Не можете превратить все это в открытый скандал!

– Не могу? Вот увидите!

Я не видал глаз злее, чем глаза Гэбриэла в эту минуту.

Сейчас он мне нравился, как никогда раньше.

– Вы меня не запугаете! Если ваши никчемные избиратели проголосуют за принципы, по которым человек может избивать свою жену, запугивать ее до потери сознания, выдвигать лживые, ни на чем не основанные обвинения, – ну что ж, пусть! А если они выбирают простую христианскую порядочность, могут проголосовать и за меня.

– Но они этого не станут делать, – вздохнула Тереза.

Гэбриэл посмотрел на нее, и его лицо смягчилось.

– Нет, – подтвердил он. – Не станут.

Роберт опять вынул трубку изо рта.

– Значит, они дураки.

– Мы, конечно, знаем, мистер Норрис, что вы коммунист, – язвительно вставила миссис Карслейк.

Совершенно непонятно, что она хотела этим сказать.

В самый разгар страстей из сада неожиданно появилась Изабелла Чартерис, спокойная, как всегда, серьезная, прекрасно владеющая собой. Не обращая ни на кого внимания, она подошла прямо к Гэбриэлу, как будто он один был в комнате, и доверительно сказала:

– Я думаю, все будет в порядке.

Гэбриэл удивленно посмотрел на нее.

– Я имею в виду миссис Барт, – пояснила Изабелла.

Она не проявила замешательства, вид у нее скорее был простодушно-довольный. – Она в замке.

– В замке? – недоверчиво переспросил Карслейк.

– Да. – Изабелла повернулась к нему. – Как только мы услышали о том, что произошло, я подумала, что так будет лучше. Поговорила с тетей Эделейд, и она со мной согласилась. Мы сели в машину и поехали в «Королевский герб».

Как я узнал потом, это был поистине королевский выезд. Изобретательный ум Изабеллы быстро нашел единственно возможный выход.

Я уже говорил, что старая леди из Сент-Лу пользовалась огромным влиянием в городке. Она, так сказать, определяла местный нравственный меридиан. Люди могли подсмеиваться над ней, называть старомодной и консервативной, но относились с уважением.

На старом «даймлере» леди Сент-Лу вместе с Изабеллой торжественно отправилась в «Королевский герб». С достоинством войдя в холл, леди Сент-Лу изъявила желание видеть миссис Барт.