— Мерфи не ошибся. Утечки радиации нет. Слава тебе, Господи. Иначе дело было бы совсем дрянь.

Вслед за тем резко отворилась передняя дверь, и на центральный пост, точно вихрь, ворвался матрос, в котором я без труда узнал Роулингса.

— Получил вот разрешение от старшего торпедиста Паттерсона обратиться к вам, сэр, — бойко доложил Роулингс. — Только что видел Мерфи, его шатает, как в шторм… и мы со старшиной считаем, что таким молокососам нельзя…

— Значит, если я верно вас понял, Роулингс, вы жаждете отправиться туда следующим? — не дав ему договорить, спросил Свенсон.

— Ну, не то, чтоб уж очень, сэр. Хотя, с другой стороны, разве здесь еще есть желающие?

— Торпедный расчет «Дельфина», — съязвил Свенсон, — всегда отличался изрядным самомнением.

— Может, ему, если он так хочет, попробовать пробраться туда с подводным дыхательным аппаратом, раз от противогаза мало толку? — предложил я.

— И то правда, капитан. Что, если в турбинном отсеке прорвало главную паровую магистраль и произошла утечка пара? — Я сходил бы и проверил, — сказал Роулингс и самоуверенно прибавил: — Я пробуду там ровно столько, сколько понадобится, чтобы залатать прореху. — Затем он повернулся к Хансену и, широко улыбнувшись, сказал: — Однажды, лейтенант, когда мы торчали посреди этих проклятых льдов, вы послали меня к чертям собачьим. Но на этот раз, уж будьте спокойны, я себе медаль заработаю. Готов побиться о какой угодно заклад.

С этими словами Роулингс натянул на себя комбинезон, надел кислородный аппарат с маской и скрылся за тяжелой дверью в турбинный отсек, впустив на центральный пост очередную порцию едкого дыма.

Вскоре зазвонил телефон. Хансен снял трубку и после короткого разговора повесил ее обратно.

— Это Джек Картрайт, капитан. — Лейтенант Картрайт был командиром группы главных двигателей и нес вахту на посту управления энергетической установкой. Когда начался пожар, ему пришлось отступить в кормовой отсек. — Кажется, они там наглотались дыма и намертво застряли в кормовом. Говорит, сейчас с ним все в порядке и просит прислать ему и одному из его людей противогазы и кислородные маски, а то они никак не могут пробраться к мотористам, оставшимся в турбинном отсеке.

— Думаете, послать к ним кого-нибудь? — спросил Свенсон.

— Нет, лучше сам схожу. Пусть меня сменят на эхоледомере.

Свенсон взглянул на перебинтованную руку Хансена и, поколебавшись, кивнул:

— Хорошо. Но только одна нога там, другая тут.

Через минуту Хансен был готов к вылазке в турбинный отсек. А еще через пять минут он уже снова стоял с нами на центральном посту и стаскивал с себя кислородный аппарат. Его бледное лицо было сплошь усеяно бисеринками пота.

— Пожар действительно произошел в турбинном отсеке, — мрачно доложил он. — Сейчас там похлеще, чем в преисподней. Но ни огня, ни искр я почему-то не заметил. Хотя, впрочем, там столько дыма, что ни черта не разглядишь.

— Роулингса видели? — спросил Свенсон.

— Нет. А что, он разве не звонил?

— Раза два, но… — слова капитана прервал звонок. — Ну вот. С ним все в порядке. Что там в кормовом, Джон?

— Полно дыма и видно хуже, чем здесь. Раненым очень плохо, особенно Болтону. Дым, похоже, проник туда еще до того, как они успели задраить все двери.

— Передайте Гаррисону, пусть включит воздухоочистители. Но только в дозиметрической лаборатории.

В течение следующих пятнадцати минут телефон звонил трижды. Затем открылась дверь, ведущая в кормовые отсеки, — и на центральном посту снова стало черно от дыма.

Это вернулся Роулингс. Он едва держался на ногах и даже не мог снять с себя комбинезон с кислородным аппаратом. Лицо у него было мертвенно-бледного цвета, волосы и одежда так намокли от пота, как будто его только что вытащили из воды. Но, невзирая на перенесенные тяготы, Роулингс радостно улыбался.

— Утечки пара нет, капитан, голову даю на отсечение, — выдавил из себя Роулингс, сделав предварительно три глубоких вдоха. — Очаг пожара — внизу в машинном отделении, там повсюду летают искры. Огонь есть, но немного. В турбине высокого давления по правому борту горит обшивка.

— Считайте, что медаль уже у вас в кармане, Роулингс, — пообещал Свенсон, — даже если мне придется отлить ее самому.

Затем он повернулся к прибывшей на центральный пост пожарной команде и сказал:

— Вы что, не слыхали? Огонь в турбине правого борта! Разбейтесь на четверки. Работать по пятнадцать минут, не больше. Лейтенант Рэберн возглавит первую группу. Вперед!

После того как аварийная команда ушла, я спросил Свенсона:

— Это серьезно? Сколько времени уйдет на тушение, пожара? Десять-пятнадцать минут?…

Свенсон безрадостно воззрился на меня:

— В лучшем случае часа три-четыре. Машинное отделение — гигантский запутанный лабиринт, начиненный трубами, радиаторами, конденсаторами, да еще этот растреклятый паропровод в несколько миль длиной, не считая огромного корпуса турбины…

— Но из-за чего все-таки произошел пожар?

— Самовозгорание обшивки. Такое бывало уже не раз. Лодка прошла больше пятидесяти тысяч миль — за это время, я думаю, обшивка успела насквозь пропитаться маслом. Покинув «Зебру», мы шли на предельной скорости — вот от переизбытка тепла эта штуковина и загорелась… — Джон, как там Картрайт?

— Пока ни слуху, ни духу.

— Он уже торчит там добрых двадцать минут, если не больше.

— Вот именно. Когда я уходил, они с Рингменом только надевали комбинезоны… Сейчас позвоню в кормовой. — Набрав номер, Хансен послушал, ответил и с мрачным видом повесил трубку. — Из кормового сообщают, что их уже нет двадцать пять минут. Может, сходить проверить, сэр?

— Нет, оставайтесь здесь. Я не…

Капитан осекся на полуслове, услыхав, как со скрежетом отворилась дверь в кормовой отсек. На центральный пост, шатаясь, ввалились два человека. Один из них поддерживал другого — тому, видно, было совсем худо. Когда с обоих сняли кислородные маски, в одном из них я признал матроса, сопровождавшего Рэберна. Вторым же оказался командир группы главных двигателей Картрайт.

— Лейтенант Рэберн отослал нас сюда вместе с лейтенантом Картрайтом, — выдохнул матрос. — Похоже, ему плохо, капитан.

Картрайт, казалось, вот-вот потеряет сознание. Однако, являя собой пример завидного мужества, он из последних сил выговорил:

— Рингмен… Пять… пять минут назад. Мы уже возвращались…

— Так что же случилось с Рингменом? — мягко вернул ею к исходной мысли Свенсон.

— Он свалился вниз. В машинное отделение. Я… я кинулся за ним — попробовал поднять его по трапу. А он как закричит. О Господи, он так кричал! Я… он…

Картрайта вдруг повело в сторону, и, если б его вовремя не поддержали, он упал бы со стула. Тогда я сказал:

— Так-так… Скорее всего, у Рингмена внутренние ушибы или даже переломы.

— Тысяча чертей! — чуть слышно выругался Свенсон. — Проклятье! Переломы. Да еще там, внизу. Джон, проводите Картрайта в столовую команды… Переломы!

— Прошу вас, принесите мне комбинезон и кислородную маску, — сказал вдруг Джолли. — А я пока сбегаю в лазарет за аптечкой первой помощи.

— И вы туда же! — Свенсон покачал головой. — Чертовски благородно с вашей стороны, Джолли. Я ценю вашу самоотверженность, но не позволю…

— Хотя бы в виде исключения, старина, наплюйте на устав, — мягко перебил его Джолли. — Не забывайте, капитан, что мы все в одной лодке… и либо вместе пойдем на дно, либо поплывем дальше. Я говорю вполне серьезно.

— Вы же понятия не имеете, как обращаться с дыхательным аппаратом.

— Но ведь вы меня научите, правда? — не без иронии сказал Джолли, потом развернулся и вышел.

Взглянув на меня, Свенсон было перебил:

— Вы думаете…

— Джолли, безусловно, прав. У вас нет выбора. Вы же прекрасно понимаете — будь Бенсон здоров, вы бы отправили его туда, не мешкая. И потом, Джолли первоклассный врач.

— Просто вам никогда не приходилось бывать в машинном отделении. Там совершенно негде развернуться. Он даже палец не сможет перевязать…

— А кто вам сказал, что Джолли будет кого-то перевязывать или обследовать? Он сделает Рингмену обезболивающий укол, чтобы облегчить страдания, когда его будут поднимать наверх и нести сюда, только и всего.

Свенсон кивнул и, сжав губы, отошел взглянуть на эхоледомер. А я между тем обратился к Хансену:

— Как ужасно все складывается, вы не находите?

— И не спрашивайте, дружище. Хуже не придумаешь, тем более, если учесть, что воздуха нам хватит от силы на несколько часов.

— Звучит весьма обнадеживающе, — заметил я, — а сколько времени уйдет на то, чтобы снова запустить реактор?

— По меньшей мере час. Но сначала надо потушить огонь и отладить систему безопасности. Так что на все, про все — час.

В это время на центральный пост с медицинской сумкой в руке, кашляя и отплевываясь, вошел Джолли. Хансен наспех показал ему, как пользоваться кислородным аппаратом, и Джолли тут же натянул на себя комбинезон и дыхательную маску. В сопровождающие ему выделили Брауна, который перед тем доставил на центральный пост Картрайта, потому что Джолли никогда бы не нашел трап, что вел из турбинного отсека в машинное отделение.

— Пошевеливайтесь там, Джолли, — напутствовал его Свенсон. — И не забывайте, доктор, что у вас нет специальной подготовки для работы в таких условиях. Я буду ждать вас через десять минут.

Они вернулись ровно через четыре минуты, без Рингмена, причем Браун тащил на себе обмякшее, бесчувственное тело Джолли.

— Не могу сказать точно, что произошло, — задыхаясь, начал Браун. — Он и сам чуть не падал: ведь Джолли весил больше его футов на тридцать. — Не успели мы зайти в турбинный отсек — я шел впереди, — как вдруг доктор Джолли свалился на меня сзади, видать, обо что-то споткнулся. И мы оба грохнулись на палубу. Потом я, конечно, поднялся, а он лежит, не шелохнется. Я посветил на него фонариком — кислородная маска съехала на сторону. Я, как мог, надвинул ее на место и вытащил доктора из отсека.