— Что ты ему сказал насчет тела?

— Сказал, что я ничего об этом не знаю. Мне нечего сообщить газетам. И я буду ему весьма обязан, если он не станет мне больше звонить.

— Это его обозлит. Они ополчатся против тебя.

— Я иначе не могу. Я не делаю сообщений в газетах. Я не допущу, чтобы писаки звонили сюда и задавали мне вопросы.

— Они могут пригодиться нам, — сказала я.

— Если дойдет до драки, я буду драться один, — сказал он. — Мне не нужна их помощь.

— Этот репортер позвонит кому-нибудь другому, — сказала я. — Доберется до полковника Джулиана или капитана Сирла.

— Ну, от них он не много добьется, — сказал Максим.

— Если бы мы могли что-нибудь предпринять! — сказала я. — Сколько времени впереди, а мы сидим сложа руки и ждем завтрашнего утра!

— Ничего другого нам не остается, — сказал Максим.

Мы все еще были в библиотеке. Максим взял в руки книгу, но я знала, что он не читает. Он то и дело поднимал голову и прислушивался, точно ему казалось, что звонит телефон. Но телефон молчал. Нас никто больше не тревожил. Как обычно, мы переоделись к обеду. Казалось невероятным, что всего лишь вчера в это самое время я надевала белое маскарадное платье и, сидя перед трюмо, прилаживала на голове парик. Старый, давно забытый сон, дурной сон, о котором вспомнишь спустя много месяцев, сомневаясь в собственной памяти, не веря самой себе. Мы пообедали. За столом прислуживал Фрис, уже вернувшийся из города. По его лицу ничего нельзя было сказать. Интересно, был ли он в Керрите, слышал ли уже что-нибудь?

После обеда мы вернулись в библиотеку. Мы почти не разговаривали. Я села на пол у ног Максима, прислонив голову к его коленям. Он гладил меня по волосам. Не рассеянно, как раньше. Не так, как он гладил Джеспера. Теперь все было иначе. Я чувствовала кончики его пальцев на коже. Иногда он целовал меня. Иногда говорил мне что-нибудь. Между нами не было больше теней, и если мы молчали, то лишь потому, что нам хотелось молчать. Я удивлялась, что могу быть так счастлива, когда наш мирок погружен во мрак. Странное это было счастье. Не о таком я мечтала, не такого ждала. Не такое представляла себе в долгие часы одиночества. В нем не было никакой лихорадочности, никакой горячки. Спокойное, неторопливое счастье. Окна библиотеки стояли настежь, и когда мы не говорили и не касались друг друга, мы смотрели на темное хмурое небо.

Должно быть, ночью шел дождь, потому что, когда я проснулась на следующее утро чуть позже семи, я увидела, что розы внизу закрылись, их головки поникли, а травянистые склоны у опушки леса блестят серебром. В воздухе стоял чуть заметный влажный и мозглый запах, который появляется с первым листопадом. Неужели уже наступила осень, сейчас, на два месяца раньше срока?

Максим не стал будить меня, когда поднялся в пять часов. Должно быть, прошел потихоньку через ванную комнату в гардероб. Сейчас он уже в заливе вместе с полковником Джулианом, капитаном Сирлом и матросами с лихтера. Лихтер тоже там, и кран, и цепь; яхту Ребекки уже сняли с рифов. Я думала обо всем этом спокойно, равнодушно, без всяких чувств. Я рисовала их себе там, в заливе, представляла небольшой темный корпус яхты, медленно всплывающий на поверхность, разбухшее, посеревшее дерево обшивки, ярко-зеленые водоросли и ракушки, облепившие борта. Когда они поднимут ее на лихтер, вода потоками устремится вниз, обратно в море. Обшивка суденышка кажется серой, трухлявой, местами на ней пузыри. Оно пахнет тиной и ржавчиной и той зловещей темной травой, что растет на глубине возле неизвестных нам подводных рифов. Возможно, табличка с названием все еще держится на носу. «Je reviens». Буквы зеленые, выцветшие. Гвозди насквозь проржавели. А сама Ребекка лежит внутри, на полу.

Я встала, приняла ванну, оделась и в девять часов, как обычно, спустилась в столовую к завтраку. На подносе лежала куча писем. От людей, благодаривших за бал. Я бегло просмотрела их. Фрис спросил, держать ли на огне завтрак Максима. Я сказала, что не знаю, когда он вернется. Ему пришлось уехать спозаранку, сказала я. Фрис ничего не ответил. У него был очень серьезный, очень мрачный вид. Я снова подумала: «Интересно, что он знает?»

После завтрака я взяла письма и пошла в кабинет. Воздух в комнате был спертый, окон не открывали со вчерашнего дня. Я распахнула их, впустив прохладу и свежесть. Цветы на каминной полке поникли, многие уже совсем завяли. На полу лежали лепестки. Я позвонила. В комнату вошла одна из младших горничных, Мод.

— Здесь сегодня не убирались, — сказала я, — даже окна были закрыты. Цветы засохли. Унесите их, будьте добры.

У нее был встревоженный, виноватый вид.

— Простите меня, мадам, — сказала она. Подошла к камину и взяла вазы.

— Постарайтесь, чтобы больше это не повторялось, — сказала я.

— Да, мадам, — сказала она.

Мод вышла из комнаты, унося цветы. Я и не думала, что так легко быть строгой. Странно, почему раньше это казалось таким трудным. На бюро лежало сегодняшнее меню. Холодная семга под майонезом, холодные отбивные котлеты, куриное заливное, суфле. Я все их узнала, эти закуски за ужином а-ля фуршет во время бала. По-видимому, мы все еще приканчиваем остатки. Должно быть, это же входило во вчерашний холодный ленч, который я не ела. Похоже, что прислуга себя не утруждает. Я перечеркнула карандашом весь список и позвонила, вызывая Роберта.

— Скажите миссис Дэнверс, пусть закажет на кухне что-нибудь горячее, — сказала я. — Если там еще осталась куча холодных закусок, нам в столовой они не нужны.

— Слушаюсь, мадам, — сказал он.

Я вышла вместе с ним из кабинета и спустилась вниз за садовыми ножницами. Затем пошла в розарий и срезала несколько стеблей с бутонами. Воздух потеплел. Нам предстоял такой же жаркий и душный день, как вчера. Где они — все еще в заливе или уже в бухточке у Керритской гавани? Скоро я это узнаю. Скоро вернется Максим и все мне расскажет. Что бы ни случилось, я должна быть спокойна. Что бы ни случилось, я не должна бояться. Я отнесла срезанные розы в кабинет. Принялась расставлять по вазам, куда Роберт налил свежей воды. Я уже кончала, когда раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала я.

Это была миссис Дэнверс. В руке она держала меню. У нее был бледный и усталый вид. Под глазами темные круги.

— Доброе утро, миссис Дэнверс, — сказала я.

— Я не понимаю, — начала она, — почему вы отослали с Робертом меню, велели его заменить. В чем дело?

Я посмотрела на нее через всю комнату, все еще держа в руке розу.

— Эти холодные отбивные и семга подавались вчера, — сказала я. — Я видела их на буфете. И позавчера. Я хотела бы получить сегодня что-нибудь горячее. Если на кухне не хотят этого есть, лучше выбросить. В этом доме столько всего пропадает даром, пусть пропадет еще немного, какая разница.

Миссис Дэнверс удивленно посмотрела на меня. Но ничего не сказала. Я поставила розу в вазу рядом с другими.

— Неужели вы не можете придумать, что нам подать, миссис Дэнверс? — спросила я. — У вас должны быть меню на все случаи жизни.

— Я не привыкла, чтобы мне передавали приказания через Роберта, — сказала она. — Если миссис де Уинтер хотела что-нибудь заменить, она звонила мне по внутреннему телефону.

— Боюсь, меня мало волнует, что именно имела обыкновение делать миссис де Уинтер, — сказала я. — Сейчас я — миссис де Уинтер, как вам известно. И если мне угодно передать вам приказание через Роберта, я так и поступлю.

В эту минуту Роберт вошел в комнату.

— Репортер из «Каунти Кроникл» на проводе, мадам, — сказал он.

— Скажите ему, что меня нет дома.

— Хорошо, мадам. — Роберт вышел.

— Ну, миссис Дэнверс, что-нибудь еще? — сказала я.

Она продолжала смотреть на меня во все глаза, однако по-прежнему молчала.

— Если вам нечего мне больше сказать, — продолжала я, — пойдите на кухню и прикажите повару приготовить горячий ленч. Я занята.

— Почему репортер из «Каунти Кроникл» звонил вам? — спросила она.

— Не имею ни малейшего представления, миссис Дэнверс, — сказала я.

— Правда это, — медленно проговорила она, — то, что нам рассказал вчера вечером Фрис? Те слухи, которые ходят в Керрите, будто бы в море нашли яхту миссис де Уинтер?

— А ходят такие слухи, миссис Дэнверс? — сказала я. — Боюсь, я ничего об этом не знаю.

— Капитан Сирл, инспектор порта, заезжал ведь сюда вчера, не правда ли? — продолжала она. — Мне рассказал об этом Роберт, он провожал его в библиотеку. Фрис говорит, что в Керрите говорят, будто водолаз, который спустился обследовать дно парохода там, в заливе, нашел рядом с ним яхту миссис де Уинтер.

— Возможно, что так, — сказала я. — Но вам лучше подождать, пока вернется мистер де Уинтер, и расспросить его обо всем.

— Почему мистер де Уинтер встал сегодня так рано? — спросила она.

— А это ему знать, — сказала я.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз.

— Фрис говорит, ходят слухи, что на полу каюты лежит чье-то тело, — сказала она. — Откуда там взяться какому-то телу? Миссис де Уинтер всегда выходила в море одна.

— Что толку спрашивать меня, миссис Дэнверс? Я знаю столько же, сколько вы.

— Да? — медленно сказала она.

Она все еще глядела на меня. Я отвернулась и понесла вазу с цветами на стол у окна.

— Я распоряжусь насчет ленча, — добавила миссис Дэнверс.

Она ждала, но я ничего не ответила. Тогда она вышла из комнаты. Больше ей меня не напугать, подумала я. Она потеряла свою власть надо мной вместе с Ребеккой. Что бы она ни сказала теперь, что бы ни сделала, мне было все равно, это не могло мне навредить. Я знала, что она мой враг, и это меня не беспокоило. Но что, если она узнает правду о теле в каюте яхты и станет врагом Максима — тогда что? Я села в кресло. Положила ножницы на стол. Мне не хотелось больше возиться с розами. Меня не оставляла мысль о том, что делает сейчас Максим. Что? Что? Почему репортер из «Каунти Кроникл» опять позвонил нам? У меня снова засосало внутри. Я подошла к окну, высунулась наружу. Было очень жарко. В воздухе пахло грозой. Садовники снова косили газоны. Я видела, как один из них ходил с сенокосилкой туда и сюда по верху насыпи за лужайкой. Я больше не могла сидеть в кабинете. Я оставила ножницы и розы и вышла на террасу. Принялась ходить по ней взад и вперед. Джеспер трусил сзади, не понимая, почему мы не идем гулять. Я продолжала мерять шагами террасу. Около половины двенадцатого из холла вышел Фрис.