Джон Диксон Карр - Разбудить смерть

– Мелитта… Чушь какая-то!

– Нет, Крис. Я чувствую такие вещи. – Она говорила с безумным напряжением. – Подумай немного, и сам поймешь. Помнишь? Я все размышляла, пытаясь понять причину: зачем кому-то надевать эту несчастную униформу? Я сама едва понимала, что говорю, но я видела его глаза. Я сказала: «Но где здесь какой-то намек всего лишь в куртке и в брюках?» В брюках, Крис! Похоже, будто у меня с языка что-то сорвалось. Но он ничего не сказал. Он только сказал, что это ближе всего к истине. Этого было достаточно, чтобы я вся покрылась мурашками. Потому что я поняла. Почему убийца так старался создать у нас представление о человеке в брюках, в мужских брюках этой униформы? Понимаешь? Потому что это была женщина.

Он посмотрел на белеющее в сумраке лицо с огромными темными глазами. Отсветы мелькающих фонарей делали его оживленным. Казалось, шины шелестят по снегу все громче.

– Но это предположение еще ненормальнее, чем все мои теории! Неужели ты в это веришь?

– Нет… на самом деле, наверное, нет, но…

– Но – что?

– Крис, я была свиньей. Думаю, теперь я буду доверять тебе все свои мысли, которые только ни мелькают у меня в голове, потому что я этого хочу, но они у меня всегда были. – Ее слова казались несвязными, будто она путалась в мыслях после напряжения последних недель. Но говорила Франсин спокойно, время от времени поднимая на него глаза. – Допустим, это у Дэна была связь с Дженни. Ты понимаешь, такое вполне возможно, ведь они жили в одном доме. А учитывая натуру Дженни… Не говоря уже о том, что Дэн скоро может стать миллионером. Ты заметил, как странно Дэн реагировал, когда сегодня мы заговорили о том, какой на самом деле была Дженни? И тебе не показалось странным, что Мелитта слишком поспешно заступилась за Дженни? Заявила, что в этом нет ничего особенного, и повела себя не слишком для нее типично? Если Дэн был любовником Дженни, который давал ей все эти чеки…

Кент почувствовал холод, хотя идея не имела к нему никакого отношения.

– Ну, старушка, по-моему, это просто бред какой-то. Мелитта? Категорически нет! Зачем ей?…

– Ты говоришь, я помешалась на экономике. Но ты знаешь, как Мелитта относится к деньгам.

– Но какую роль здесь играет Род?

– Дженни жила за счет Дэна. Предположительно, Род жил за счет Дженни…

– Иди сюда, – сказал он, прижимая Франсин к себе. – И забудь эту чепуху. Если мы и дальше пойдем по этому пути, скоро никому не сможем доверять. Мы не можем думать, что нас окружают одни убийцы. Тогда почему убийца не Дэн? Почему не я? И не ты?

– Почему? – Она дернула пуговицу его пальто. Такси слегка тряхнуло. Они забрались в самую глушь парка; мех шубки Франсин защекотал его лицо. – Интересно, – тихо прошептала она, – что скажет этот Беллоуз?

– Все, что я могу сказать, – ответил Ричи Беллоуз, – я уже говорил. Сожалею, что туда пошел, но не вижу, что доставил этим кому-то вред.

Он сидел на скамье в тюремной камере, прислонившись спиной к стене и глядя на визитеров с вежливым цинизмом. Он был редким продуктом – джентльменом. И тем более странно было его видеть в тюрьме. Высокий, с темными волосами, разделенными широким пробором, Беллоуз выглядел гораздо изможденнее после вынужденной двухнедельной трезвости. На нем была серая рубашка без галстука и подтяжки, на одной из лямок оторвалась пуговица, из-за чего он часто подергивал плечом, поправляя ее.

Кристофер Кент, доктор Фелл и Хэдли уехали в Сассекс рано утром первого февраля. Остальные последовали за ними на поезде. Поезд, отправившийся с Чаринг-Кросс в девять пятнадцать, несся, преодолевая несколько туннелей, отчего казалось, что холмы графства Кент отгораживаются от Лондона словно стеной. За окнами проплывали равнины, покрытые снегом. Доктор Фелл погрузился в изучение лохматой пачки своих заметок, вытягивая из нее то один лист, то другой. Хэдли пришлось отказаться от надежды поговорить с ним, и он уткнулся в кроссворд. В Тонбридже они пересели на другой поезд, и на ближайшей к Норфилду станции, Иглмор, их встретила полицейская машина.

Норфилд, довольно симпатичная летом деревушка, сейчас с трудом поддерживала свою репутацию, стараясь походить на рождественскую открытку. Величественные высокие тисы перед церковью и арка над крытым входом в церковный двор были занесены снегом. Деревенский луг с плотно утоптанной землей спускался к пабу «Холостяк и перчатка», будто приглашая сюда обитателей окружающих его низких домов, построенных из побелевших от времени и полуотесанных бревен с их вечными занозами. Визитеры, посетив несколько домов, подумали, что никогда еще не видели столько дубовых балок. Казалось, они торчали повсюду, к восторгу владельцев жилищ. Но жить в доме, где так много балок, подумалось Кенту, все равно, что жить в желудке зебры.

Они не ходили в дом сэра Гайлса «Четыре входа», потому что сам сэр Гайлс еще не прибыл. Отведав по настоянию доктора Фелла в «Холостяке и перчатке» местного пива, которое нашли вполне приличным, столичные гости направились в полицейский участок, расположенный по дороге в Портинг. Участок состоял из двух перестроенных смежных домиков, и здесь управлялся инспектор Таннер. Доктор Фелл, пара листов заметок которого пострадала, попав в кружку с пивом, был решительно настроен немедленно провести допрос Беллоуза. После того как были отперты несколько дверей в подземелье, они застали Беллоуза вполне вежливым, но в апатии и полным цинизма.

– Послушайте, я буду с вами откровенным. – Доктор Фелл сразу взялся за дело, что не очень понравилось Хэдли. – Мы приехали сюда, потому что не удовлетворены тем, что вы скрыли от нас всю правду о той ночи четырнадцатого января.

– Простите, – сказал Беллоуз, – но я уже тысячу раз все рассказал. – Я не…

– Только успокойтесь, – покраснев, заявил доктор Фелл. – Вопрос не в том, что вы сделали, а в том, почему вы это сделали. Отвечайте немедленно! Кто-то велел вам прийти в «Четыре входа» в ту ночь?

До их прихода Беллоуз просматривал зачитанный до дыр номер журнала «Дикий Запад». Теперь он опустил его на пол и, выйдя из равнодушного состояния, поднял на доктора Фелла взгляд, который Кенту показался искренне удивленным.

– Нет, – сказал он.

– Вы в этом уверены?

– Уверен. А в чем дело? Почему кому-то нужно было, чтобы я пришел туда? Зачем я вообще кому-то нужен? – добавил он с горечью, опасно граничившей с жалостью к себе.

– Вы продолжаете утверждать, что напились и бродили там по собственной воле, не имея заранее обдуманного намерения появиться в доме?

– Понятия не имею, почему я там оказался. Хотя, наверное, знаю. Вы понимаете, о чем я. Но сначала я не собирался идти туда. Не в моих привычках вламываться в чужие дома, и я не могу понять, как это произошло.

– А как вы можете объяснить факт, что у вас в кармане обнаружен ключ от этого дома?

– Ключ? Но я всегда ношу с собой этот ключ. Он болтается у меня в кармане долгие годы. – Беллоуз даже топнул ногой. – Спросите у моей домохозяйки. Да любого спросите. Я понимаю, что не имею права, но сэр Гайлс знает…

– Простите, что я об этом говорю, но в ночь на четырнадцатое января у вас было довольно много денег.

Лицо заключенного напряглось.

– Да.

– И как вы это объясните?

– Может, вы слышали, что я устраивал нечто вроде представления для гостей «Четырех входов». Когда я уходил, сэр Гайлс сунул мне в карман конверт. Там было больше денег, чем я заслужил и, между нами говоря, чем надеялся получить. Нас учили всякой ерунде насчет того, что человек слишком горд, чтобы принимать подаяние. Ну а я не такой гордый.

– Гром и молния! – пророкотал доктор Фелл. Он широко развел и вновь сомкнул руки. Великан готов был разразиться речью, если бы не скудные размеры камеры. Поддавшись уговорам Хэдли, он несколько успокоился и только ворчал, продолжая изучение предмета с дьявольской надеждой. – Вы и в суде станете утверждать, что вас никто не побуждал явиться в тот дом?

– Буду.

– Гм-м… Кха! Если не возражаете, я бы хотел получить ваше заявление по этому поводу. А кстати, вы хорошо знакомы с сэром Гайлсом?

– Я с ним знаком. То есть бывал у него раза два-три за последний год.

– Когда вы пришли развлечь гостей, полагаю, вас с ними познакомили?

Беллоуз нахмурился:

– Да, меня всем представили… Я не очень много с ними разговаривал – не люблю, когда задают разные вопросы, – кроме мистера Рипера. Он мне понравился. – Беллоуз, казалось, погрузился в воспоминания. – Во всяком случае, он в моем духе. Он спросил, не хочу ли я начать новую жизнь в Южной Африке, и мне кажется, он не шутил.

– Вы видели мистера Родни Кента, которого потом…

– Здесь что-то непонятное. Полагаю, он должен был находиться среди гостей, ведь он из их компании, у меня были причины это помнить, бот видит. Но совсем не помню, чтобы я его видел.

– А позднее вы видели кого-нибудь из остальных?

– Да, только не разговаривал с ними. Как-то вечером мистер Рипер зашел в паб, но он был в отдельном кабинете, а я в общем зале. Мне не хватило… смелости зайти к нему и поздороваться. Потом еще другой из их компании был в пабе рано вечером – в тот вечер, когда это случилось. Но это было рано вечером.

– Кто это был?

– Кажется, его зовут Рейберн. Но он только заказал дюжину бутылок шерри и через минуту-две удалился.

Доктор Фелл что-то записал. Хэдли начинал выражать нетерпение, и Беллоуз, который плохо себя чувствовал из-за длительного воздержания, заерзал на скамье.

– Насчет той ночи, – прогремел доктор Фелл. – Начнем с того момента, когда вы были в пабе «Холостяк и перчатка». Что заставило вас сменить пиво на виски и, уходя, захватить с собой целую бутылку виски?

– Да не знаю. Почему вообще люди делают такие вещи? Просто я подумал о виски и взял его.

– Да, понимаю, – подтвердил доктор Фелл. – С мыслью пойти на это место, Гриннинг-Копс, и выпить там?