Рэймонд Чандлер - Рассказы

Диспейн сильно раздвинул его ноги. При этом он сделал еще что-то, и Мосс обмяк. Большой Подбородок потерял сознание, и полицейский не сумел удержать тушу. Ал вытащил платок и вытер лицо и руки.

— Тьфу, какой рыхлый, — разочарованно заметил он. — Слишком много пива, а производит впечатление сильного парня.

Он пнул Большого Подбородка в ребра. Только после третьего пинка раздался стон, и веки Лоренца задрожали.

— Вставай, — приказал Диспейн. — Я тебе больше ничего не сделаю.

Большой Подбородок поднялся на ноги. Вставал он целую минуту. То, что осталось от его рта, было открыто в молчаливом крике. Я вспомнил рот другого парня и перестал жалеть Мосса Лоренца. Он замахал руками, словно пытаясь найти какую-нибудь опору.

— Мой приятель считает, что ты крут только когда у тебя пушка. Не хочу, чтобы такого сильного парня считали слабаком. Бери мой револьвер, — он легко подтолкнул револьвер к ногам громилы.

Сгорбив плечи, так как его шея почти не гнулась, Большой Подбородок неловко посмотрел вниз.

— Я буду говорить, — пробормотал он.

— Никто не просит тебя говорить. Я велел тебе взять револьвер. Не заставляй меня опять сгибать тебя вдвое для этого. Ну, бери!

Большой Подбородок, шатаясь, опустился на колени и медленно взял кобуру. Диспейн наблюдал за ним с бесстрастным лицом.

— Молодец, — похвалил он. — Теперь ты опять с пушкой, теперь ты опять крутой парень. Сейчас ты можешь грохнуть еще нескольких девчонок. Вытащи револьвер.

Очень медленно, с огромным усилием Мосс Лоренц вытащил револьвер, и рука с тяжелой пушкой повисла между ног.

— Что, неужели ты больше не собираешься никого убивать? — продолжал издеваться бывший лейтенант-детектив.

Большой Подбородок выронил револьвер и зарыдал.

— Эй, ты! — пролаял Диспейн. — Засунь пушку туда, откуда ее взял. Я не хочу, чтобы она испачкалась. Я всегда держу оружие в чистоте.

Мосс Лоренц нащупал револьвер и медленно затолкал его в кожаную кобуру. Эта работа отняла у него последние силы, и он рухнул лицом на землю.

Ал Диспейн перекатил его на спину и вытащил из-под него кобуру. Он вытер ручку полицейского револьвера, повесил кобуру на место и надел пиджак.

— А сейчас мы дадим ему возможность выговориться, — заявил он. — Я не верю ребятам, которые говорят по принуждению. Есть сигарета?

Я вытащил левой рукой пачку, вытряхнул сигарету, вставил в его протянутые толстые пальцы и щелкнул зажигалкой.

— Не надо, — брюнет достал спички, закурил и глубоко затянулся. Он смотрел на раскинувшееся вдали море. — Здорово здесь.

— Прохладно, — возразил я, — даже летом. Я бы не отказался выпить.

— Я тоже, — согласился Ал Диспейн.

Ал Диспейн остановился перед городской поликлиникой и посмотрел на освещенное окно на шестом этаже.

— Слава богу! Мы застали его, — удовлетворенно произнес Ал. — Этот парень, похоже, никогда не спит. Посмотри на ту колымагу.

Перед темной аптекой, находящейся рядом со входом в поликлинику, на парковочной стоянке стоял длинный черный автомобиль. Его поставили аккуратно, строго на отведенное ему место, словно сейчас был час пик, а не три часа утра. Рядом с номером виднелась докторская эмблема — чаша Гиппократа с обвившейся вокруг змеей. Я посветил вовнутрь фонариком и вернулся к Диспейну.

— Откуда ты узнал, что это его окно? И что он делает в поликлинике в такое время?

— Заряжает шприцы, — ответил полицейский. — После смерти его жены я немного пас доктора. Поэтому и знаю.

— Следил? Зачем?

Он молча посмотрел на меня, затем оглянулся на заднее сиденье.

— Как дела, дружище?

Из-под коврика на полу донесся низкий звук, очень отдаленно напоминающий человеческий голос.

— Ему нравится кататься, — насмешливо заметил Ал Диспейн. — Все эти крутые ребята обожают разъезжать в машинах. О'кей. Я оставлю телегу в аллее, и мы заскочим к доктору.

Не включая фары, он завернул за угол. На другой стороне улицы, за рядом огромных эвкалиптов находились теннисные корты. От океана пахло водорослями.

Диспейн вышел из-за угла. Мы подошли к тяжелой стеклянной двери и постучали. Где-то в глубине холла, за большим бронзовым почтовым ящиком светился открытый лифт. Оттуда вышел старик. Он подошел к двери, держа в руках связку ключей. Ал показал полицейский значок. Старик открыл дверь, запер ее вслед за нами, не проронив ни слова. Он поправил лежанку из мягких стульев, погремел вставной челюстью и спросил:

— Что вам нужно?

Наверное, с его длинной, серой физиономии никогда не сходило выражение недовольства. На старике были брюки с потрепанными отворотами. Из одного из черных, сильно изношенных туфель торчал скрюченный подагрой палец. Голубая форма шла ему так же, как стойло лошади.

— Доктор Остриэн у себя? — поинтересовался Ал Диспейн.

— Я бы не удивился.

— Я и не пытаюсь тебя удивить, — произнес черноволосый фараон. — Я уже износил свои клоунские розовые штаны.

— Да, он наверху, — кисло подтвердил старик.

— Когда ты в последний раз видел Греба, того с четвертого этажа?

— Сегодня я его не видел.

— Во сколько заступил на вахту, отец?

— В семь.

— Ладно. Подними нас на шестой этаж.

Двери с шипением закрылись, и старик поднял нас наверх. Старик вновь открыл двери и замер, как похожая на человека коряга. Диспейн снял отмычку, висящую под потолком.

— Эй, ее нельзя трогать! — заволновался лифтер.

— Кто сказал, что нельзя?

Старик сердито покачал головой, но промолчал.

— Сколько тебе лет, отец? — неожиданно спросил Ал.

— Шестьдесят.

— Черта с два! Тебе за семьдесят. Интересно, как тебе удалось раздобыть лицензию лифтера?

От злости дед в ответ только щелкнул фальшивыми зубами.

— Так-то лучше, — объявил полицейский. — Держи поддувало закрытым, и все будет тик-так. Спускайся, отец.

Мы вышли из лифта, который плавно спустился вниз.

— Слушай, — начал Ал, играя с отмычкой. — Его контора находится в конце коридора и состоит из четырех комнат. Самую большую разделили перегородкой и сделали две приемных для разных врачей. Кроме приемной у него еще пара маленьких комнатушек и кабинет. Усек?

— Угу. Ты что, собираешься вломиться к нему?

— После смерти жены я некоторое время пас этого эскулапа.

— Жаль, что ты не следил за рыжей медсестрой, той самой, которую грохнули сегодня ночью.

На физиономии фараона не дрогнул ни один мускул. На меня пристально смотрели невозмутимые черные глаза.

— Может, и следил, насколько позволяли обстоятельства.

— Да, конечно. Ты даже не знал, как ее зовут. Пришлось тебя просветить.

— Видеть ее в белом халате в приемной — одно, а голой — на кровати — совсем другое, — после некоторой паузы объяснил он.

— Логично, — согласился я, не сводя глаз с Ала Диспейна.

— О'кей, ты постучишься в кабинет доктора Остриэна. Это третья дверь от конца. Когда он откроет, я прошмыгну в соседнюю дверь, в приемную, и оттуда услышу все, о чем вы будете говорить.

— Звучит, как наполеоновский план, — признался я. — Но что-то мне не по себе.

Мы прошли по коридору почти в самый конец. Я приложил ухо к двери, на которую показал Диспейн, и услышал внутри слабое движение. Крепкая деревянная дверь так плотно прилегала к косяку, что из-под нее совсем не пробивался свет. Я кивнул полицейскому, который аккуратно вставил в замок отмычку, и громко постучал. Дверь внезапно распахнулась. Уголком глаза я заметил, как Ал бесшумно скользнул вовнутрь.

В двери стоял высокий мужчина с волосами песочного цвета, в рубашке с короткими рукавами и плоским кожаным футляром в руках. Доктор Остриэн оказался худым, как щепка, человеком, со светлыми бровями и печальными глазами. У него были прекрасные длинные и изящные руки с отлично отполированными, но короткими ногтями.

— Доктор Остриэн?

Доктор кивнул, и на тонком горле слегка шевельнулся кадык.

— Странное время для визита, не так ли? Но вас так трудно поймать! Я частный детектив из Лос-Анджелеса, — представился я. — У меня есть клиент по имени Гарри Мэтсон.

Или доктору Остриэну было нечего бояться, или он научился скрывать свои чувства. Опять задвигался кадык, рука сжала футляр. Он взглянул вниз и произнес:

— Сейчас я не могу разговаривать с вами. Приходите утром.

— То же самое мне посоветовал Греб.

Упоминание имени Греба подействовало. Остриэн не вскрикнул, не грохнулся в обморок, но было ясно, что имя лаборанта для него не пустой звук.

— Входите, — хриплым голосом пригласил он.

В комнате находился черный стол и стулья из хромированной стали. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. На смотровом столе только виднелась белая простыня и похожие на шпоры ступеньки. Из смотровой не доносилось ни звука.

На черной стеклянной поверхности стола лежало полотенце с десятком шприцев и отдельно кучка игл. В стерилизаторе, около стены кипятились еще иглы. Похоже, дело процветало! Пока высокий, худой доктор усаживался за стол, я успел заглянуть в стерилизатор.

— Как много игл! — заметил я, придвигая стул к столу.

— Какое у вас ко мне дело? — все еще хриплым голосом спросил доктор.

— Может, я смогу прояснить кое-что в деле о смерти вашей жены.

— Очень мило с вашей стороны, — спокойно произнес Леланд Остриэн. — Что именно?

— Я могу назвать имя убийцы.

Его зубы блеснули в странной улыбке. Доктор пожал плечами и произнес равнодушным голосом, будто мы обсуждали погоду: