Рэймонд Чандлер - Рассказы

— Да везде.

— А где ты меня видел?

— Тоже везде.

— Ага, — согласилась рыжая женщина. — Сейчас девушке трудно сохранить свою индивидуальность.

— Конечно, она так легко растворяется в бутылке, что потом днем с огнем не найдешь, — заметил я.

— Черта с два. Я могла бы назвать тебе с миллион людей, которые храпят с бутылкой под головой вместо подушки, и им приходится кое-что впрыскивать, чтобы они, проснувшись, не откинули копыта от белой горячки.

— Хм? — усомнился я. — Алкаши из кинобизнеса?

— Угу. Я работаю у парня, который колет их за десять баксов[18], а иногда берет двадцать пять или даже пятьдесят.

— Чудненький бизнес, — позавидовал я.

— Конечно, если только он не прерывается очень быстро. Думаешь, он длится долго?

— Чего бояться? Когда вас отсюда выставят, всегда можно переправиться куда-нибудь с Палм Спринг.

— Кто собирается кого и откуда выставлять?

— Не знаю, — ответил я. — О чем мы вообще говорили?

Привлекательностью эта рыжая девчонка не отличалась, но у нее были изгибы в нужных местах. И, кроме того, она работала у человека, который колол пьяниц.

Я облизнул губы.

В бар вошел рослый брюнет и остановился в дверях, ожидая, когда его глаза привыкнут к слабому свету. Затем он начал, не спеша, разглядывать посетителей. Наконец его взгляд наткнулся на нас, и он направился в нашу сторону.

— Ого! — воскликнула рыжая. — Смотри, вышибала. Ты ведь с ним справишься?

Я не ответил. Она гладила щеку бледной рукой и искоса поглядывала на меня. Пианист провел рукой по клавишам и завыл «Мы все еще можем мечтать, не так ли?»

Рослый мужчина остановился у нашего столика. У парня были черные блестящие волосы, холодные серые глаза, словно нарисованные карандашом брови, очаровательный рот и перебитый, но нормально сросшийся нос. Он спросил, почти не разжимая губ:

— Давно вас здесь не видел или меня подводит память?

— Не знаю, — ответил я. — Все зависит от того, что вы пытаетесь вспомнить.

— Ваше имя.

— Не стоит напрягаться, — посоветовал я. — Мы не встречались.

Я вытащил из нагрудного кармана металлический жетон, визитку и бросил их на столик.

— Этот билет мне подарил полковой барабанщик, который стоит на воротах. А на карточке мое имя, возраст, вес, рост, отличительные приметы, количество судимостей и дело, по которому я пришел к Конриду.

Черноволосый франт проигнорировал жетон, дважды прочитал визитку и даже посмотрел на обратную сторону. Он одарил меня слащавой улыбкой. На рыжую женщину этот любознательный тип не обращал ни малейшего внимания. Брюнет постучал ребром карточки по столу и фыркнул, как очень молодая мышь. Моя соседка, уставившись на потолок, притворилась, что зевает.

— Значит, вы один из этих частных сыщиков, — сухо проговорил он. — Какая жалость, что мистер Конрид первым утренним самолетом улетел на север в небольшую деловую поездку.

— Должно быть, днем на Сансете я видела его двойника в сером «корде»[19], — вмешалась рыжая пьянчужка.

— У мистера Конрида нет серого «корда».

— Он вешает тебе лапшу на уши, — объявила рыжая. — Держу пари, Конрид сейчас наверху мухлюет за рулеткой.

Брюнет по-прежнему не смотрел на нее. Это подчеркнутое игнорирование производило большее впечатление, чем пощечина. Ее лицо медленно побледнело.

— Ну что же, спасибо за разъяснение. Может, как-нибудь в другой раз, — предложил я.

— Конечно, но мы не пользуемся услугами частных детективов. Какая жалость.

— Скажешь еще «какая жалость», и я закричу, — предупредила рыжая пьяница.

Брюнет сунул визитку в карман и встал.

— Надеюсь, вы понимаете, — туманно пояснил он. — Так что…

В этот момент девчонка фыркнула и выплеснула виски ему в лицо. Парень отскочил от столика, достал накрахмаленный белый платок и, тряся головой, быстро вытер лицо. Когда он отнял платок, на воротнике осталось большое пятно.

— Какая жалость, — извинилась рыжая скандалистка. — Я приняла вас за плевательницу.

— Забирай ее отсюда, — промурлыкал брюнет. — И чем быстрее, тем лучше.

Он быстро вышел из бара, прижав платок ко рту. К нашему столику подошли два официанта. Все посетители бара наблюдали за нами.

— Первый раунд прошел в неинтересной борьбе, — прокомментировала рыжая. — Оба боксера действовали в осторожной манере.

— Не хотел бы я находиться рядом с тобой, когда ты разозлишься по-настоящему, — заметил я.

Ее голова неожиданно дернулась, и мертвенно-бледное лицо с ярко-красными губами прыгнуло на меня. Она прижала руку ко рту и закашляла, словно больная туберкулезом. Рыжая любительница острых ощущений потянулась к моему стакану, проглотила бакарди с гренадином, и ее начало трясти. Затем для чего-то открыла сумочку и, закрывая столкнула ее на пол. Под мой стул упал позолоченный портсигар. Для того, чтобы достать его, пришлось встать и отодвинуть стул. Один из официантов, стоящий у меня за спиной, вежливо поинтересовался:

— Помочь?

Когда я нагнулся, со столика упал пустой стакан. Поднимая портсигар, случайно увидел небольшую фотографию крупного брюнета, украшавшую крышку. Я опустил портсигар в сумочку, взял рыжую за руку, а официант, предлагавший помощь, — за другую. Девчонка непонимающе смотрела на нас, крутя шеей, будто та затекла.

— Мамусик чуть не откинулась, — хриплым голосом проговорила она, когда мы выходили из бара. Рыжая так шаталась, словно пыталась доставить мне как можно больше хлопот. Мы выбрались из фиолетовых сумерек в ярко освещенное фойе.

— Женский туалет, — официант кивнул на дверь, не уступающую великолепием боковому входу в Тадж-Махал. — Там сидит тяжеловес, который может справиться с кем угодно.

— Черта с два женский туалет! — гнусавым голосом возразила рыжая женщина. — И отпусти мою руку, мажордом. Меня отлично отвезет мой дружок.

— Он не ваш дружок, мадам. Он даже не знает вас.

— Брось, макаронник. По-моему, ты не очень-то вежлив с дамой. Смойся, прежде чем я забуду о своем воспитании и плюну в тебя.

— О'кей. Я справлюсь сам, — заверил я официанта. — Она пришла одна?

— Да, — официант отошел от нас.

Я вытолкнул новую подругу на холодный, туманный воздух и повел ее вдоль колоннады, чувствуя, как с каждым шагом походка женщины становится все увереннее.

— Ты отличный парень, — простодушно заявила она. — А я отлично вас всех разыграла. Вы прекрасный парень, мистер. Я и не надеялась выбраться оттуда живой.

— Почему?

— Мне пришла в голову дурацкая идея, как добывать деньги. Пусть лучше она пылится вместе с другими такими же кретинскими идеями, которые постоянно возникают в моем котелке. Как будем выбираться? Я приехала на такси.

— Кстати, как тебя зовут?

— Хелен Мэтсон.

Я не подпрыгнул, так как давно догадался, что имею дело с медсестрой доктора Остриэна.

Пока мы шли по мощеной дорожке к парковочной стоянке, Хелен опиралась на мою руку. Я открыл дверь своей колымаги. Она упала на сиденье и откинула голову. Перед тем, как закрылась дверь, я поинтересовался:

— Не расскажешь мне еще кое-что? Что это за физиономия на крышке портсигара? Кажется, я его где-то видел.

— Старый дружок, — она открыла глаза, — который мне осточертел. Он… — ее глаза в ужасе широко раскрылись, челюсть отвисла.

Я едва услышал слабый шорох у себя за спиной.

В лопатку уперлось что-то твердое, и приглушенный голос любезно сообщил:

— Тихо, приятель. Ограбление.

Револьвер переместился к моему уху, и в моей голове вспыхнул огромный розовый фейерверк. Затем волнами появилась темнота, которая скоро поглотила меня.

Я почувствовал запах джина. Не такой, как обычно после нескольких рюмок, а словно я выкупался в Тихом океане, состоящем из чистого джина. Джин был везде — на волосах, на бровях, на физиономии, на рубашке. Я лежал без плаща на чьем-то ковре и смотрел на фотографию в рамке, стоящую в углу камина.

По мнению хозяина, снимок, очевидно, должен претендовать на высокий художественный вкус. Однако на меня фото не произвело впечатления. С фотографии смотрело вытянутое, несчастное лицо. В углу виднелась неразборчивая надпись.

Я дотронулся до виска, и меня от головы до пяток пронзила боль. Застонал, но потом мне показалось неприличным стонать. Я медленно и осторожно перекатился на живот. При этом с груди скатилась пустая бутылка из-под джина. Кто бы мог подумать, что в одной бутылке может оказаться столько джина!

Я подтянул под себя колени и некоторое время стоял на четвереньках, принюхиваясь, как собака, которая не может закончить обед, но и не хочет бросать его. Осторожно покрутил головой, и боль немедленно вернулась. Кое-как встал и обнаружил, что я босой.

Я находился в уютной квартире — не очень дешевой, не очень дорогой. Обычная мебель, обычная лампа с абажуром-барабаном, обычный ковер. На кровати в желтовато-коричневых шелковых носках лежала женщина, вся исцарапанная, из глубоких ран сочилась кровь. На животе лежало толстое банное полотенце, скрученное почти в веревку. Открытые глаза смотрели в потолок, рыжие волосы разделены посередине и зачесаны назад.

На левой груди — ожог размером с ладонь, в центре которого виднелось пятнышко яркой крови. На боку засох ручеек крови.

Рядом валялась одежда, в основном ее. Тут же, на кровати, лежал мой плащ, а на полу лежали наши туфли. Я сделал к кровати несколько осторожных шагов, словно шел по тонкому льду. Взял плащ и проверил карманы — все на месте. В кобуре под мышкой, конечно, пусто. Я обулся и напялил плащ, затем нагнулся над мертвой Хелен Мэтсон и поднял полотенце. Под ним лежал мой револьвер. Я стер пятна крови с дула, зачем-то понюхал его и быстро спрятал в кобуру.