Шейх дает приказ, и один из приближенных выходит и возвращается с шестом, на котором сидит прекрасный сокол. Его устанавливают посреди шатра. Макс поздравляет шейха с такой великолепной птицей.

Появляются три человека, которые вносят большой медный котел и ставят его в центре кружка. Он полон риса, поверх которого разложены куски барашка. Все приправлено специями, очень горячее и пахнет чудесно. Нас любезно приглашают есть. У нас есть куски лепешек арабского хлеба, и с их помощью и с помощью собственных пальцев мы угощаемся из этого общего блюда.

Через некоторое время (и должна сказать, не очень скоро) и голод, и правила вежливости удовлетворены. Это большое блюдо, в котором самых отборных кусков уже нет, все еще наполовину полно. Его поднимают и ставят чуть дальше, где второй кружок (включая Субри) садится есть.

Нам подают сладости и снова кофе.

После того как второй кружок утолил свой голод, блюдо ставят в третьем месте. Теперь в нем в основном остались рис и кости. Садятся есть самые низшие по положению и те обездоленные, кто пришел «сесть в тени шейха». Они кидаются на еду, и когда блюдо уносят, в нем совершенно пусто.

Мы сидим еще некоторое время, Макс и шейх изредка обмениваются серьезными замечаниями. Затем мы поднимаемся, благодарим шейха за его гостеприимство и удаляемся. Макс щедро вознаграждает того, кто подавал кофе, а формены указывают каких-то таинственных личностей, которым следует сделать щедрое подношение.

Жарко, и мы идем домой, совершенно ошалев от риса и баранины. Субри очень доволен этим праздником. Он считает, что все прошло самым должным образом.

* * *

Сегодня, неделей позже, мы, в свою очередь, принимали гостя. Это никто иной, как шейх племени шаммар – действительно очень большой человек. Местные шейхи его сопровождали, а он приехал на прекрасной серой машине. Очень красивый и утонченный человек с темным худым лицом и прекрасными руками.

Наш европейский обед был самым лучшим, какой мы могли создать, а волнение слуг из-за важности нашего гостя было огромным.

Когда он наконец уехал, мы почувствовали себя так, как будто принимали, по крайней мере, королевское семейство.

* * *

Сегодня у нас день катастрофы.

Макс уехал в Камышлы вместе с Субри за покупками и в банк, оставив Гилфорда составлять план зданий на городище, а форменам поручив руководить людьми.

Гилфорд приезжает домой на ленч, и только что мы с ним поели и он собирался отправиться обратно на раскопки на Пуалу, как мы видим, что наши формены изо всех сил бегут к дому, по всему виду в волнении и отчаянии.

Они врываются во двор и разражаются потоком взволнованных арабских слов.

Гилфорд ничего не понимает, я приблизительно одно слово из семи.

«Кто-то умер», – говорю я Гилфорду.

Алави повторяет свой рассказ более четко. Четверо, как я понимаю, умерли. Сперва я думаю, что была ссора и люди убили друг друга, но Йахйа выразительно качает головой на мои запинающиеся вопросы.

Я проклинаю себя за то, что не научилась понимать этот язык! Мой арабский состоит главным образом из фраз вроде «Это не чистое. Сделай это так. Не бери это полотенце. Принеси чай» и тому подобных домашних приказаний. Этот рассказ о страшной смерти абсолютно выше моего понимания. Димитрий, его помощник и Серкис выходят и слушают. Они понимают, что произошло, но так как они не говорят ни на одном европейском языке, Гилфорд и я по-прежнему в неведении.

Гилфорд говорит: «Мне бы стоило поехать и посмотреть» и идет в сторону Пуалу.

Алави хватает его за рукав и что-то яростно говорит, очевидно, отговаривая. Он драматически указывает в сторону раскопа. Вниз по склонам Брака, за милю отсюда, сыплется толпа людей, одетых пестро и в белые одежды, и в этом есть что-то решительное и опасное. Формены, я вижу, выглядят напуганными.

«Эти парни сбежали, – говорит Гилфорд уверенно, – хотел бы я знать, что там за беда».

Может быть, Алави (у него горячий нрав) или Йахйа убили киркой рабочего? Это кажется крайне неправдоподобным, и уж наверняка они не убили бы четверых.

Я опять, запинаясь, высказываю предположение, что была драка, и иллюстрирую это пантомимой. Но ответ определенно отрицательный. Йахйа жестами изображает что-то падающее откуда-то выше головы.

Я смотрю на небо. Может быть, жертвы погибли от удара молнии?

Гилфорд открывает дверцу Пуалу. «Я поеду и посмотрю, что там, а эти парни пусть едут со мной».

Он знаками приказывает им сесть в машину. Они отказываются быстро и решительно. Они не поедут.

Гилфорд выпячивает свой воинственный австралийский подбородок. «Они должны ехать».

Димитрий качает своей большой доброй головой.

«Нет, нет, – говорит он, – это очень плохо».

Что очень плохо?

«Там какая-то беда», – говорит Гилфорд. Он вскакивает в машину. Затем, взглянув на быстро приближающуюся толпу, резко поворачивает голову. Он смотрит на меня с беспокойством, и я вижу, как выражение, которое можно описать как «женщины и дети прежде всего», появляется в его глазах.

Он выходит из машины, стараясь двигаться неторопливо, и говорит нарочитым тоном выходного дня:

«А что если нам прокатиться по дороге и встретить Макса? Вполне можно, раз работа все равно встала. Вы сходите за шляпой или что вам еще нужно».

Милый Гилфорд, он делает это прелестно. Так осторожно, чтобы не напугать меня.

Я медленно отвечаю, что вполне можно поехать, а деньги взять? Деньги экспедиции хранятся в денежном ящике под кроватью Макса. Если действительно рассвирепевшая толпа собирается напасть на дом, не хотелось бы, чтобы они нашли и украли деньги.

Гилфорд, все еще стараясь «не пугать меня», притворяется, что это вполне обыденное предложение.

«Не могли бы вы, – говорит он, – поторопиться?»

Я иду в спальню, беру свою фетровую шляпу, вытаскиваю денежный ящик, и мы ставим его в машину. Гилфорд и я садимся и зовем Димитрия с помощником и Серкиса сесть сзади.

«Мы возьмем их, а не форменов», – говорит Гилфорд, все еще осуждая их решение сбежать.

Мне жаль Гилфорда, ему определенно хочется пойти и встретить толпу, а вместо этого ему приходится заботиться о моей безопасности, Но я очень рада, что он не идет навстречу рабочим. Он не имеет у них большого авторитета и все равно не поймет ни слова из того, что они говорят, и его вмешательство может еще ухудшить дело. Что нам нужно, это сообщить Максу и выяснить, что же действительно произошло.

План Гилфорда спасти Димитрия и Серкиса и оставить форменов разбираться с тем, за что они несут ответственность, сейчас же оказывается сорванным. Алави и Йахйа, оттолкнув Димитрия, забираются в машину, Гилфорд в ярости пытается их выкинуть, но они отказываются сдвинуться с места.

Димитрий спокойно кивает головой и делает жест в сторону кухни. Он уходит, и Серкис идет за ним с несколько недовольным видом.

«Я не понимаю, почему эти парни…» – начинает Гилфорд.

Я вмешиваюсь.

«В машине поместятся только четверо – и на самом деле, похоже, что это именно Алави и Йахйа, кого люди хотят убить, если они действительно хотят убить кого-нибудь, так что, наверное, нам лучше взять их. Я не думаю, чтобы рабочие имели бы что-то против Димитрия и Серкиса».

Гилфорд оглядывается и видит, что бегущая толпа уже слишком близко, чтобы спорить дальше. Он бросает хмурый взгляд на Йахйу и Алави и быстро выводит машину из ворот двора и в объезд по деревне на дорогу, ведущую в Камышлы.

Макс уже должен ехать обратно, поскольку он собирался быть на раскопе в середине дня, так что мы должны скоро с ним встретиться.

Гилфорд вздыхает с облегчением, а я говорю, что это было очень мило исполнено.

«Что было?»

«Ваше небрежное предложение приятно прокатиться навстречу Максу и то, как вы избегали пугать меня».

«О, – говорит Гилфорд, – значит, вы догадались, что я хотел увезти вас?»

Я смотрю на него с жалостью.

Мы едем на полной скорости и приблизительно через четверть часа встречаем Макса, который вместе с Субри возвращается на Мэри. При виде нас он очень удивляется и останавливается. Алави и Йахйа высыпаются из Пуалу и кидаются к нему, и воздух наполняет поток взволнованной арабской речи, прерываемой резким стоккато вопросов Макса.

Теперь наконец мы узнаем, в чем дело!

В течение нескольких последних дней в некоторой части раскопа мы находили много очень красиво вырезанных из камня или слоновой кости амулетов в виде животных. За них люди получали большой бакшиш, и чтобы найти их как можно больше, они начали подкапывать стенку ямы, в которой работали, так как амулеты лежат в довольно глубоком слое.

Вчера Макс это прекратил, так как это становилось опасным, и поставил команды работать снова наверху, чтобы добраться до этого слоя оттуда. Люди ворчали, поскольку это значило, что им придется день или два копать неинтересные слои, прежде чем они снова доберутся до слоя с амулетами.

Форменам было сказано следить, чтобы приказ выполнялся, и хотя и с обидой, но рабочие все же послушались и начали копать сверху, торопясь изо всех сил.

Таково было положение дел, когда работы были остановлены на ленч. А далее следует история о подлом вероломстве и жадности. Все рабочие лежали на склоне холма около кувшинов с водой. Одна команда, работавшая на другом конце раскопа, незаметно отошла, прокралась вокруг городища к месту богатых находок и принялась яростно копать там, где стенка ямы уже была подрыта. Они собирались ограбить чужой участок и притвориться, что нашли украденные предметы на своем собственном.

И тут их настигла Немезида. Они подрыли слишком глубоко, и верхние слои обрушились на них!

На вопли единственного уцелевшего сбежалась вся толпа. Тотчас и они, и формены поняли, что произошло, и трое рабочих с кирками принялись торопливо откапывать своих товарищей. Один человек был жив, но остальные четверо мертвы.

Сейчас же поднялось страшное волнение. Крики, жалобы, возносимые к небу, и желание обвинить кого-то. Трудно понять, напугались ли формены и решили сбежать или рабочие действительно на них напали. Но в результате люди кинулись за ними в неожиданно злобном настроении.