Агата Кристи - Расскажи мне, как живешь

Я вспоминаю старого нищего, которого мы встретили в Персии. У него была белая борода и полный достоинства вид. Невзирая на протянутую руку, его слова звучали гордо.

«Дай мне от безмерной щедрости твоей, о Принц, немного. Мне хотелось бы, чтобы я мог избежать смерти».

Проблема двоих больных становится более острой. Макс едет в Камышлы и излагает свои заботы французскому коменданту. Эти офицеры всегда очень любезны и готовы оказать помощь. Макса знакомят с французским военным доктором, и тот едет с Максом на раскопки и осматривает пациентов.

Он подтверждает наши опасения, что люди действительно очень серьезно больны. Один из них, говорит он, видимо, уже был в очень плохом состоянии, когда появился у нас, и уже тогда не могло быть особых надежд на его выздоровление. Он советует, чтобы обоих больных поместили в больницу. Больных уговаривают согласиться и немедленно увозят в больницу.

Французский доктор также очень любезно оставляет нам какое-то действительно мощное слабительное, которое, как он уверяет, и на лошадь подействует!

Оно нам действительно необходимо, так как люди постоянно обращаются к Максу с живописным описанием запора, а обычные слабительные, похоже, не дают никакого эффекта.

* * *

Один из наших больных в больнице умер. Второй уверенно на пути к выздоровлению. Весть о смерти приходит к нам через два дня после того, как она произошла, и мы узнаем, что человек уже похоронен.

К нам приходит Алави с очень серьезным видом. Речь идет, говорит он, о нашей репутации…

Мое сердце слегка падает. Слово репутация всегда предшествует денежным тратам.

Этот человек, продолжает он, умер вдали от дома. Он похоронен здесь. В Джераблусе это вызовет большое недовольство нами.

Но не в наших силах было сделать, чтобы этот человек не умер, говорит Макс. Он уже был болен, когда пришел к нам, а мы сделали все, что могли.

Алави отмахивается от слов о смерти. Смерть это ничто. Важна не смерть этого человека. Важны похороны.

Потому что, в каком положении окажутся родственники этого человека, его семья? Он был похоронен в чужом месте. Значит, они должны покинуть дом и приехать туда, где его могила. Это позор, если человек не вернулся, чтобы быть похороненным в родном городе.

Макс говорит, что не видит, что может быть сделано теперь. Человека уже похоронили. Что советует Алави – денежный подарок горюющему семейству?

Да, это будет уместно. Но то, что Алави предлагает на самом деле, это эксгумация.

«Что? Выкопать его?»

«Да, Хвайя. Отправить тело обратно в Джераблус. Тогда все будет исполнено с должным почтением и ваша репутация не пострадает».

Макс говорит, что неуверен, можно ли это организовать. Ему кажется, что такое не реально.

В конце концов мы едем в Камышлы и консультируемся с французскими властями. Они определенно считают, что мы сошли с ума!

Вопреки ожиданиям, это утверждает Макса в его намерении. Это, соглашается он, без сомнения, глупо, но это возможно?

Доктор пожимает плечами. Ну да, это возможно! Потребуются официальные бумаги – много бумаг. «Et des timbres, beaucoup de timbres![49]» «Естественно! – говорит Макс. – Это неизбежно!»

Дело начинает двигаться. Водитель такси, который собирается вскоре возвращаться в Джераблус, с энтузиазмом берется перевезти (должным образом дезинфецированное) мертвое тело. Один из рабочих, кузен умершего, поедет сопровождать. Все налажено.

Сперва эксгумация; затем подписывание множества бумаг и приклеивание марок; посещение военного доктора, вооруженного большим опрыскивателем с формалином; тело помещается в гроб; снова формалин, гроб запечатывается, жизнерадостный шофер водружает его на свое такси.

«Хола! – восклицает он. – У нас будет веселая поездка! Надо будет следить, чтобы наш брат не свалился по дороге!»

Все происходящее теперь настолько окружено шутками, что по настроению его можно сравнить только с ирландским бдением у гроба. Такси уезжает, причем шофер и кузен во все горло поют песни. Чувствуется, что для них обоих это замечательное событие. Они получают полное удовольствие.

Макс вздыхает с облегчением. Он приклеил последнюю марку и заплатил все, что требовалось. Все необходимые бумаги (объемистая пачка) вручены водителю такси.

«Ну вот, – говорит Макс, – с этим покончено!»

Он ошибается. Историю странствования покойного, Абдуллы Хамида, можно было бы превратить в поэтическую сагу. Был момент, когда казалось, что тело его никогда не найдет покоя.

Тело должным образом прибыло в Джераблус. Его встретили с полагающимися причитаниями и с некоторой гордостью, насколько мы поняли, так как его возвращение было столь великолепно. Состоялось большое празднество – прямо сказать, пир. Таксист, воззвав к Аллаху, продолжил свой путь в Алеппо. Когда он отбыл, обнаружилось, что все эти совершенно необходимые «бумаги» отбыли вместе с ним.

За этим следует хаос. Без необходимых бумаг покойный не может быть похоронен. Что же, тогда его надо вернуть в Камышлы? По этому вопросу возникают жаркие споры. Рассылаются сообщения – французским властям в Камышлы, нам, шоферу такси по очень ненадежному адресу в Алеппо. Все делается в неторопливой манере свойственной арабам – а Абдулла Хамид тем временем остается непогребенным.

«Сколько времени, – спрашиваю я Макса с беспокойством, – может действовать формалин?»

Новый комплект бумаг (со всеми les timbres[50]) получен и послан в Джераблус. Приходит весть, что тело вот-вот отправят обратно в Камышлы по железной дороге. Срочные телеграммы летят туда-сюда.

Внезапно все кончается благополучно. В Джераблусе вновь появляется таксист со всем ворохом бумаг.

«Как это мы забыли!» – восклицает он. Следуют похороны – с соблюдением должного порядка и благопристойности. Наша репутация, уверяет нас Алави, не пострадала!

Французские власти по-прежнему считают, что мы сошли с ума. Наши рабочие относятся с мрачным одобрением. Михель в ярости – это полное отсутствие экономии! Чтобы дать выход своим чувствам, он ранним утром громко стучит молотком по тутти под окнами, пока ему очень строго не приказывают прекратить это.

Тутти – это общее название всех конструкций и всевозможных применений жестянок от бензина. Что делала бы Сирия без этих жестянок – просто и не представить! Женщины носят воду из колодца в жестянках от бензина. Жестянки режут, прибивают полосами на крыши или используют для починки домов.

Как однажды нам сказал в порыве откровенности Михель, его мечта – сделать весь дом целиком из тутти.

«Он будет прекрасен, – говорит он мечтательно, – исключительно прекрасен!»

Чагар Базар дает хорошие результаты, и из Лондона приезжает Б. в качестве дополнительного помощника на последний месяц.

Занятно наблюдать Б. и Мака вместе – они такая полная противоположность друг другу. Б. – определенно общественное животное, Мак – не общественное. Они вполне ладят, но смотрят друг на друга с озадаченным недоумением.

Однажды, когда мы собираемся в Камышлы, Б. неожиданно начинает проявлять беспокойство.

«Наверное, нехорошо оставлять старину Мака в одиночестве на целый день? Может, мне лучше остаться с ним?»

«Мак любит одиночество», – уверяю я.

Б. смотрит недоверчиво. Он отправляется в чертежную.

«Вот что, Мак, хотите, я останусь? Довольно скучно быть одному целый день».

Тень тревоги мелькает на лице Мака.

«О, – говорит он, – я так ждал этот день».

«Странный он парень, – говорит Б., когда мы скачем по рытвинам по дороге в Камышлы. – Вы знаете, какой вчера был закат? Прекрасный! Я был на крыше, смотрел. Обнаружил там Мака. Должен признать, я был немного восторжен, но старина Мак, он ни слова не произнес. Даже не ответил. А ведь он наверняка поднялся туда, чтобы смотреть на закат?»

«Да, он обычно поднимается туда по вечерам».

«Выглядит так странно, что при этом он ничего не говорит».

Я представляю себе Мака, замкнутого и молчаливого, на крыше и Б., с энтузиазмом жужжащего вокруг него.

Позднее, несомненно, Мак в своей скрупулезно аккуратной комнате будет сидеть на пледе и писать дневник…

«Я имею в виду, что невольно ждешь, не правда ли…» – упорно продолжает Б., но замолкает, так как Михель, круто повернув поперек дороги, с дьявольскими намерениями нажимает на газ и атакует группу арабов – это две старые женщины и мужчина с ослом.

Они с воплями разбегаются, Макс превосходит самого себя, сердито понося Михеля. Что он, черт возьми, думает? Он же мог их убить!

Это, очевидно, более или менее и было намерением Михеля.

«А какое это имело бы значение? – спрашивает он, воздевая обе руки и предоставив машине самой выбирать дорогу. – Они же магометане, не так ли?»

Выразив эти, по его мнению, в высшей степени христианские чувства, он погружается в оскорбленное молчание непонятого человека. Кажется, он говорит себе – и какие же это христиане, если они так слабы, так нерешительны в своей вере!

Макс устанавливает твердое правило, что никакие попытки убийства магометан не дозволены.

Михель грустно бормочет едва слышно:

«Было бы лучше, если бы все магометане померли!»

* * *

Кроме наших обычных дел в Камышлы – визитов в банк, покупок у месье Йаннакоса, визита вежливости к французам, у Б. есть еще собственное дело – а именно получить пакет, посланный вслед за ним из Англии и содержащий две пижамы.

Нами было получено официальное уведомление, что данный пакет ждет на почте. Итак, мы отправляемся на почту.

Почтмейстера не видно, но его подчиненный с неподвижным взглядом призывает его на его служебный пост. Он появляется, зевая, тепло одетый в яркую полосатую пижаму. Хотя очевидно, что его разбудили, прервав глубокий сон, тем не менее он вежлив и приветлив, пожимает всем руки, расспрашивает, как подвигаются раскопки: нашли ли мы золото? Выпьем ли мы с ним кофе? Соблюдя таким образом правила вежливости, мы переходим к вопросу о почте. Наши письма теперь приходят на почту в Амуду – не слишком удачный план, так как престарелый почтмейстер Амуды считает их такими важными и ценными, что часто запирает их в сейф для ценностей и забывает отдать нам.