Теперь мы уже устроились. Стены побелены, подоконники и двери покрашены, плотник с четырьмя сыновьями поместились во дворе и делают нам по заказу мебель.

«Столы, – говорит Макс, – прежде всего столы. Столов не может быть слишком много».

Я вхожу с просьбой о комоде, и Макс милостиво разрешает мне шкаф со шпеньками-вешалками.

После чего плотники возвращаются к изготовлению столов – столы, на которых можно разложить нашу керамику, чертежный стол для Мака, стол, за которым можно обедать, стол для моей пишущей машинки…

Мак делает эскиз вешалки для полотенец, и плотники принимаются за нее. По завершении старик гордо приносит ее мне в комнату. Она выглядит иначе, чем на рисунке Мака, и когда плотник ставит ее на пол, я вижу почему. У нее колоссальные ножки, огромные, резные, загибающиеся завитком, ножки. Они торчат так, что куда ни поставь вешалку, обязательно спотыкаешься о них.

Спроси его, говорю я Максу, почему он сделал такие ножки, а не придерживался данного ему рисунка?

Старик смотрит на нас с сознанием собственного достоинства.

«Я сделал их так, – говорит он, – чтобы они были красивыми. Я хотел, чтобы то, что я сделал, было предметом красоты!»

На такой крик души художника ответа нет. Я склоняю голову и обрекаю себя на то, чтобы до конца сезона спотыкаться об эти нелепые ножки!

Снаружи, в дальнем углу двора, каменщики строят для меня из сырцовых кирпичей уборную.

Вечером за обедом я спрашиваю Мака, что было его первым архитектурным проектом.

«Это моя первая практическая работа, – отвечает он, – ваша уборная!»

Он мрачно вздыхает, и я ему очень сочувствую. Я боюсь, что в мемуарах Мака, когда он станет их писать, это будет выглядеть не слишком хорошо.

Начинающие расцветать мечты молодого архитектора не должны находить свое первое воплощение в постройке из кирпича-сырца уборной для жены патрона!

Сегодня Capitaine[47] Ле Буато и две французские монахини приглашены к нам пить чай. Мы встречаем их в поселке и вместе с ними приходим домой. Перед парадной дверью гордо выставлено последнее достижение плотника – сиденье для моей уборной!

* * *

Теперь дом организован. Та комната, где мы спали в первую ночь и где все еще по ночам полно тараканов, теперь чертежная. Здесь Мак может работать в одиночестве, свободный от контактов с людьми. Его, во всяком случае, тараканы совершенно не волнуют!

Рядом с ней столовая. Дальше комната древностей, где будут размещаться наши находки, где керамика будет реставрироваться и предметы сортироваться, классифицироваться и получать этикетки. (Она полна столов.) Затем идет маленькая гостиная – она же офис, где помещается моя пишущая машинка и где расставлены шезлонги. В том, что было домом священника, три спальни – свободные от мышей (благодаря коту), свободные от тараканов (благодаря многократной побелке?), к сожалению, не свободные от блох!

Нам придется сильно страдать от блох. У этих блох масса живости и, похоже, чудесная способность сохранять свою жизнь. Они благоденствуют на средствах «Китингс» и «Флит» и всех прочих видах средств для уничтожения блох. Смазывание кроватей карболкой только стимулирует спортивные успехи блох. Дело не в укусах блох, объясняю я Маку. Дело в их неутомимой энергии, в их бесконечных скачках вновь и вновь по кругу по животу – это очень утомляет. Невозможно заснуть, когда блохи принимаются за еженощный спорт на вашей талии.

Макс страдает от блох даже больше, чем я. Однажды я нахожу и убиваю сто семь штук в поясе его пижамы! Похоже, что мне достается только избыток блох – то есть те блохи, которым не удалось пристроиться на Максе. У меня блохи второго сорта, блохи похуже, не способные к прыжкам в высоту!

У Мака, кажется, блох нет. Это, представляется мне, нечестно. По-видимому, они считают его непригодным в качестве спортивной площадки!

* * *

Теперь жизнь налаживается и начинает идти по привычному кругу. Каждое утро на рассвете Макс уходит на городище. Чаще всего я иду с ним, но бывает, что остаюсь дома заниматься другими делами, например, реставрировать керамику и предметы, писать этикетки, а иногда, чтобы приняться за свою собственную работу за пишущей машинкой. Мак тоже остается дома два дня в неделю, работая в чертежной.

Если я иду, то это долгий день на городище, но он не слишком долог, если погода хорошая. Пока солнце еще невысоко – холодно, но потом очень хорошо. Повсюду появляются цветы, в основном маленькие красные анемоны, как я их неверно называю (кажется, ранункулюс – это их настоящее название).

Основное ядро рабочих Макс привез из Джераблуса – родного города Хамуди. Два сына Хамуди, закончив на этот сезон работу на Уре, пришли к нам. Йахйа, старший, высокий и с широкой приветливой улыбкой. Он похож на дружелюбную собаку. Алави, младший, красив и, вероятно, из них двоих более умный. Но у него вспыльчивый характер и иногда возникают ссоры. Немолодой кузен Абд эс Салям тоже формен. Хамуди, после того как поможет нам начать, должен вернуться домой.

Как только приезжие из Джераблуса начали работу, местные рабочие заторопились наниматься. Люди из селения шейха уже начали работу. Теперь начинают появляться люди из соседних селений – по одному, по двое. Есть курды, люди, пришедшие из-за турецкой границы, армяне и несколько йезиди (так называемых дьяволопоклонников) – это мягкие, меланхолического вида люди, склонные оказываться жертвами издевательства остальных.

Организация работы проста. Люди разбиты на команды. Те, кто имеет хоть какой-то опыт работ на раскопе, или те, кто кажется сообразительным и способным быстро обучаться, назначаются работать киркой. Мужчины, подростки и дети, все получают одинаковую плату. Кроме и сверх нее существует (дорогой сердцу восточных людей) бакшиш. То есть выплата небольших сумм денег за каждый найденный предмет.

В каждой группе тот, кто работает киркой, имеет больше всего шансов находить предметы. Когда ему отведен квадрат земли, он принимается за него с киркой. За ним идет человек с лопатой. Он лопатой наполняет землей корзины, которые три или четыре «корзинщика» затем уносят к месту, предназначенному для отвалов. Высыпая землю, они просматривают ее в поисках любых предметов, которые работающие киркой (Qasmagi) и лопатой пропустили, а так как зачастую это мальчишки с острым зрением, то нередко какой-нибудь маленький амулет или бусина приносят им хорошее вознаграждение. Свои находки они завязывают в угол лохмотьев, в которые одеты, чтобы предъявить в конце дня. Изредка они обращаются к Максу с каким-нибудь предметом и в соответствии с его ответом «… сохрани это» или «shiluh, выброси» решается судьба находки. Все это относится к небольшим предметам – амулетам, черепкам керамики, бусам и т. д. Когда обнаруживается группа горшков, или кости погребения, или следы стены из кирпича-сырца, тогда формен зовет Макса, и работа продолжается с должной тщательностью. Макс или Мак осторожно расчищают с помощью ножа вокруг горшков, или кинжала, или вообще того, что найдено, убирая землю, сдувая пыль. Затем находка фотографируется, прежде чем ее забирают, и грубо зарисовывается в тетрадь.

Прослеживание зданий, когда они обнаруживаются, это тоже тонкая работа, требующая специалиста. Формен обычно берет кирку сам и осторожно прослеживает глиняные кирпичи, но сообразительный, хотя и не имевший раньше опыта, человек с киркой скоро сам улавливает искусство прослеживания кирпича-сырца, и уже вскоре вы слышите, как он уверенно говорит, копая, «Hadha lihn» (это кирпич-сырец).

Наши армянские рабочие в целом самые умные. Но у них есть недостаток – их стремление провоцировать, они постоянно заставляют вспыхивать курдов и арабов. Ссоры, во всяком случае, почти непрерывны. У всех наших рабочих горячий нрав, и все они носят с собой средства самовыражения – большие ножи, дубинки и некие предметы, напоминающие булаву или южноафриканскую дубинку с тяжелым набалдашником! Головы оказываются разбитыми, рассвирепевшие фигуры схватываются в яростной борьбе, их растаскивают, а Макс громко объявляет правила поведения на раскопе. Всех, кто будет драться, будут штрафовать! «Улаживайте ваши ссоры вне рабочих часов. На работе не должно быть драк. На работе я ваш отец, а то, что отец сказал, должно быть сделано! И я не буду выслушивать причины споров, иначе я бы не мог делать ничего, кроме этого! Для драки всегда нужны по меньшей мере двое, и все, кто будет драться, будут оштрафованы одинаково».

Люди слушают, кивают головами. «Это правильно. Он наш отец! Не должно быть драк, а то можно сломать что-нибудь ценное, за что дают хорошие деньги».

Драки, однако, все равно возникают. За постоянные драки человека увольняют.

Это, должна сказать, увольнение не навсегда. Увольняют на день, на два, и даже уволенный совсем обычно появляется вновь после следующего дня выплаты денег с требованием принять его на следующую смену.

День выплаты установлен, после нескольких экспериментов, раз в десять дней. Часть людей приходят из очень далеких селений, принося с собой еду. Эта еда (мешок муки и несколько луковиц) обычно кончается за десять дней, и тогда человек просит разрешения сходить домой, так как у него кончилась еда. Один из больших недостатков, как мы обнаружили, это то, что люди не работают регулярно. Как только им заплатили, они бросают работу. «У меня теперь есть деньги. Зачем мне дальше работать? Я лучше пойду домой». Недели через две, когда деньги истрачены, человек возвращается и просит принять его снова. С нашей точки зрения, это очень неудобно, так как команда, привыкшая работать вместе, гораздо более эффективна, чем новая комбинация.

Французы нашли свой способ борьбы с этой привычкой, которая доставляла им большие трудности, во время работы на железной дороге. Они обычно задерживали половину заработанных людьми денег до следующей выплаты. Это обеспечивало то, что рабочие работали постоянно. Лейтенант советовал Максу принять такую систему, но, обсудив, мы отказались от этой идеи, так как, с точки зрения Макса, это было принципиально нечестно. Люди заработали эти деньги и должны получить их сполна. Итак, нам приходилось терпеть постоянные уходы и возвращения. Это сильно затрудняет работу с бухгалтерской книгой, так как списки приходится непрерывно проверять и изменять.