Жорж Сименон - Ранчо “Кобыла потерялась”

Они не сразу узнали друг друга. Мужчина за прилавком выжидал, понимая, что его посетитель пришел не затем, чтобы купить у него сигары.

Он ждал, чувствуя себя не в своей тарелке, потом прокашлялся и водрузил на нос пенсне, которое вытащил из кармана.

— Алой»?

— Да, это я… А вы, вы не… Черт возьми? Да это мистер Эване!

Он снова закашлялся. У него всю жизнь что-то болело. Может быть, что-то с легкими?

— И давно… вы здесь? — спросил Джон.

Некогда он разговаривал с ним более фамильярно, но эта непринужденность разговора возвращалась не сразу.

— Дет десять… Хвастаться нечем, маленькое торговое дело, благодаря которому я могу держаться на плаву.

— А раньше?

Риалес неопределенно махнул рукой, что должно было означать, что Соединенные Штаты велики.

— Проехал с Севера на Юг, мистер Эваве… Даже был женат.

— Я знаю, у вас сын в Тусоне.

— Вы с ним говорили?

Кэли Джон не сказал ни да, ни нет, и собеседник его продолжил:

— У меня еще дочь замужем за врачом во Флориде.

Он меня сюда и определил. Уже десять лет прошло, никому мои старые кости и даром не нужны…

Он говорил, чтобы говорить, это чувствовалось, он держался оборонительной позиции, избегал спрашивать, что нового известно об Энди Спенсере.

— Не кажется ли вам, Алоиз, что мы могли бы поговорить более откровенно?

Кэли Джон был не из тех, кто долго хитрит. Это его утомляло. Точнее, ему становилось противно, как боксеру перед лицом убегающего противника.

— Поговорить о чем?

— Например, о том, что произошло когда-то на ранчо «Кобыла потерялась».

— Не донимаю, что вы имеете в виду, мистер Эванс?

Раньше он так не лукавил. Конечно, открытого взгляда у него никогда не было, но он не производил впечатления человека, который пытается проскользнуть у вас между пальцами, как это было теперь.

— Кроме всего прочего, там неким Ромеро был произведен один выстрел…

— Верно… Я не подумал об этом… Ведь это тот ковбой, которого вы убили?

Это был первый ложный шаг. Как бы плоха ни была у него память, он не мог забыть, что речь шла об организованной западне, а тем более о том, что Ромеро никогда на ранчо не служил. Он тем более не мог этого забыть, поскольку работниками занимался именно он, и он же, в довершение всего, присутствовал на процессе.

— Послушайте, Алоиз…

Губы у Кэли Джона немного дрожали, как всегда, когда он чувствовал, как поднимается в нем ярость или когда ему нужно было сказать что-то неприятное.

— У меня есть основания полагать, что вы могли бы снабдить меня некоторыми подробностями, которые мне хотелось бы выяснить… Слышите?

Которые я хочу выяснить…

Собеседник бросил косой взгляд на улицу, как будто хотел в чем-то удостовериться. Напротив был ресторан, выкрашенный в желтый цвет, и за стеклом можно было различить кассиршу. Чем он рисковал?

— Когда вы ушли от Спенсера, вы утверждали, что едете в Сан-Франциско…

— Я туда действительно поехал.

— Что вы там делали?

— На меня свалилось небольшое наследство…

Он сделал незаметное движение. Скользнул к концу прилавка, который находился ближе всего к двери; он наверняка хотел добраться до порога, где мог бы почувствовать себя в большей безопасности.

Это была его вторая ошибка. В Кэли Джоне жило еще это назойливое нетерпение, которое охватило его поутру в Тусоне.

Он тоже сделал два шага вперед, схватил испанца за пиджак, тот было отступил, но Кэли Джон толкнул его к приоткрытой красной портьере, за которой угадывалась гостиная.

— Иди туда… Иди… И не пробуй кричать, потому что я разобью тебе морду, прежде чем ты успеешь открыть рот…

Такое случалось с ним несколько раз в жизни, особенно с ворами, которые угоняли скот, или с нечестными ковбоями. Каждый раз после этого он надолго успокаивался.

— Я не знаю, чего вы от меня хотите… Оставьте меня… Вы не имеете права…

— Иди туда! И никаких криков, повторяю… И не пытайся улизнуть на улицу… У меня все бумаги Роналда Фелпса, знай это.

Итак, эти слова, сказанные на всякий случай, достигали цели. Испанец вздрогнул, прекратил сопротивляться — пусть будет что будет, поправил воротник пиджака.

Они находились в помещении за лавкой, где было два дивана, обтянутых красным репсом, и столики. Выцветшие обои на стенах и несколько гравюр в черных рамках. Наверняка завсегдатаи приходили сюда после обеда выкурить по сигаре или трубке. Более чем вероятно, здесь играли в карты.

Было тоскливо и пыльно. Непонятно почему, обстановка наводила на мысль о каком-то тайном пороке.

— Ты ведь хорошо знал Роналда Фелпса, да?

— Как все.

— В Тусоне?

— В Тусоне, Санбурне, здесь… Он много ездил…

— А кого еще ты знал?

— Не понимаю, что вы хотите сказать…

— Послушай, Алоиз… Я решил, что ты заговоришь, и ты заговоришь…

Понял? Я нечасто злюсь, но когда злюсь, это становится неприятно для других. Кто заплатил Ромеро, чтобы он убил меня?

— С чего это вы решили, что я знаю?..

— Кто обнаружил жилу?

— Клянусь вам…

На сей раз он попал в цель, и Алоиз не мог сдержать удивленного взгляда, которым наградил своего собеседника.

— Не понимаешь, откуда мне это известно, да? Не имеет значения.

Насколько я тебя знаю, ты бы не ушел с такого места, которое имел у Спенсера, без веских причин…

— Я вам уже сказал, что получил наследство…

— От кого? Будь внимателен… Это ведь можно выяснить. Нужны официальные бумаги, а они не исчезают.

— Мне нечего вам сказать.

Должно быть, он думал: «Если бы только кто-нибудь вошел в магазин».

Был мертвый час. Кэли Джон, который задернул портьеру, начинал все больше нервничать: он зашел слишком далеко, чтобы отступать, но у него не было никакой уверенности, никаких доказательств, он действовал импульсивно.

— Во-первых, это ты сказал Ромеро, что я возвращаюсь не по обычной дороге, а по тропе койотов.

— Докажите!

— Ты знал Ромеро.

Алоиз попытался бодриться, поднял голову.

— Не больше, чем вы.

— Ты знал Роналда Фелпса.

— Его знали десять тысяч человек.

— Итак, Роналд Фелпс был в курсе дела. Малыш Гарри тоже. Ромеро платил еще кто-то. Кто?

— Спросите у него…

— Кто-то также должен был обнаружить жилу, прежде чем начали делать вид, что роют артезианские колодцы для того, чтобы была возможность официально ее открыть…

— Возможно… Может быть, если вы спросите у своего друга Энди.

— Послушай, Алоиз… Ты должен отдать себе отчет в том, что я решил выяснить, и я выясню. Предполагаю, что шкура твоя тебе дорога, как бы мало она ни стоила.

— Кому еще есть дело до этих древних историй? Вас поднимут на смех, извлеки вы их на свет Божий… Они больше никому не интересны…

— Интересны. Мне!

— В те времена об этом достаточно посудачили, и правда была у всех на устах…

— Ты уверен, что это правда?

— Вы сами так же решили…

— Потому что у меня еще не было в руках бумаг Роналда Фелпса…

— Покажите их. Он давно вернулся к себе на родину, а он был не из тех, кто оставляет за собой компрометирующие документы…

Он ускользал, искал любой предлог, чтобы за него ухватиться…

— Энди Спенсер воспользовался всем, но…

— Вы это сами сказали!

— Ты знаешь, что Энди на пороге разорения?

— Еще не знаю, но счастлив узнать… Ничто не может доставить мне такого удовольствия.

— Ты скажешь?

— Мне нечего сказать.

В лавке раздались шаги. Алоиз бросился было вперед. Кэли Джон обогнал его, отдернул портьеру.

— Хозяин вышел на несколько минут.

Он повернулся спиной и произнес:

— Зайдите попозже… Теперь, Алоиз, ты заговоришь, потому что я решил, что ты заговоришь, потому что с меня довольно, потому что это уже достаточно тянется, потому что мне нужно обязательно знать…

Из розового лицо его стало белым. Черты заострились. Он двинулся на Алоиза Риалеса, и стало ясно, что он готов действительно на все, что его ничего не остановит, что он любой ценой решил покончить с видениями прошлого.

Пегги Клам его бы не узнала и подавилась бы собственным смехом. Ну а Матильде было известно, что, если ее брат впадал в такое состояние, лучше его не трогать.

— Ты ведь скажешь, да?

Он не сделал больше ни шагу. Он отсчитывал время: сделать надо было еще два шага, и они были последними.

— Ты скажешь, Алоиз. Сначала ты скажешь, кто тот негодяй, что заплатил Ромеро, чтобы убить меня. Затем, кто…

Шаг вперед, последний, и жизнь Алоиза на какой-то миг будет висеть на волоске. Отступать ему было некуда. Риалес почувствовал у своих щиколоток диван, на который он упадет, если еще пошевелится.

— Ты скажешь…

Голос изменил Кэли Джону. Усталость навалилась на него. Тем хуже для того, что случится потом. В этот момент на карту была поставлена вся его жизнь. Он хотел, хотел изо всех сил, чтобы у него из глаз сейчас брызнули слезы. Но слезы не могли принести ему облегчения.

Горячее дыхание обожгло лицо Алоиза.

Тогда коротышка рухнул на репсовый красный диван и в последнюю минуту, как раз вовремя, махнул рукой в знак своего поражения.

— Быстро!

Две большие руки легли ему на плечи, жесткие пальцы закаменели, неумолимо поползли к горлу.

Теперь с сухих горящих губ Кэли Джона срывалась почти мольба:

— Быстро…

В конце концов Алоиз смог пробормотать:

— Слушайте…

— Что вы хотите знать?

Они поняли друг друга. Коротышка с седенькой бородкой, сидевший на краешке дивана, поправил галстук и отвороты пиджака, посмотрел скорее с любопытством, чем с ужасом и ненавистью, на стоящего перед ним и немного задыхающегося Кэли Джона.

Тут и Кэли Джон понял, что может ослабить поводок и позволить торговцу сигарами обслужить клиентов у прилавка. Алоиз покорно вернулся: всякое сопротивление его было сломлено той волей, что в пароксизме выплеснулась наружу. Кэли чувствовал себя опустошенным и обессиленным, так много ушло у него на это сил.