После ланча она снова идет в Батарейный сад. Обнаруживает, что муж мертв, и дальше, скажем так, делает то, что делал бы на ее месте любой другой. Она взволнована. Она посылает гувернантку позвонить доктору. И тут мы подходим к факту, до сих пор остававшемуся неизвестным. – Пуаро повернулся к мисс Уильямс. – Вы не против?

Мисс Уильямс побледнела.

– Я не накладывала на вас никаких обязательств.

Спокойно, но с разительным эффектом Пуаро обрисовал сцену, свидетельницей которой стала гувернантка.

Эльза Диттишем переменила позу и, уставившись на сухонькую женщину в большом кресле, недоверчиво спросила:

– Вы действительно видели, как она сделала это?

Филипп Блейк вскочил с места.

– Вот и ответ! Окончательный ответ на все вопросы!

– Вовсе не обязательно, – мягко возразил Пуаро.

– Не верю, – резко бросила Анжела Уоррен, бросив быстрый неприязненный взгляд на маленькую гувернантку. Мередит Блейк с горестным видом дергал себя за усы. Застывшая в неподвижной позе, с прямой как доска спиной, мисс Уильямс сохранила спокойствие, и лишь на щеках у нее проступили алые пятна.

– Я это видела.

– Конечно, у нас есть только ваше слово… – начал Пуаро.

– Это мое слово. – Ее немигающие серые глаза смотрели на него в упор. – И я не привыкла, месье Пуаро, чтобы в моих словах сомневались.

Он наклонил голову.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, мисс Уильямс. То, что вы видели, именно так и произошло, и именно потому, что вы это видели, я понял, что Каролина Крейл невиновна… не могла быть виновна.

Молчавший до сих пор высокий молодой человек, Джон Рэттери, впервые подал голос.

– Интересно было бы узнать, месье Пуаро, почему вы это сказали.

Детектив повернулся к нему.

– Конечно. Я вам отвечу.

Что видела мисс Уильямс? Она видела, как миссис Крейл торопливо и вместе с тем тщательно стирает отпечатки пальцев. Затем прижимает к пивной бутылке пальцы своего мертвого мужа. К пивной, заметьте, бутылке. Но кониин был в стакане, а не в бутылке. Полиция не нашла следов кониина в бутылке. В ней яда не было. И Каролина Крейл не знала этого. Она, предполагаемая отравительница своего мужа, не знала, как он был отравлен. Она предположила, что яд был в бутылке.

– Но почему… – начал Мередит.

Пуаро не дал ему продолжить.

– Да – почему? Почему Каролина Крейл так отчаянно пыталась протолкнуть версию самоубийства? Ответ прост. Потому что она знала, кто отравил его, и была готова сделать все, чтобы подозрение не пало на этого человека.

Конец пути уже близок. Кто этот человек? Стала бы она защищать Филиппа Блейка? Или Мередита? Эльзу Грир? Сесилию Уильямс? Нет. Есть только один человек, которого она была готова защищать любой ценой.

Он помолчал.

– Мисс Уоррен, если вы принесли письмо вашей сводной сестры, я бы хотел зачитать его вслух.

– Нет, – сказала Анжела Уоррен.

– Но, мисс Уоррен…

– Нет.

Анжела поднялась, и голос ее зазвенел холодной сталью.

– Я хорошо понимаю, к чему вы клоните. Вы хотите сказать – разве нет? – что я убила Эмиаса Крейла и что моя сестра знала об этом. Я решительно отвергаю это голословное утверждение.

– Письмо… – повторил Пуаро.

– Это письмо предназначено только для меня.

Пуаро посмотрел туда, где стояли двое самых молодых из всех находившихся в комнате.

– Пожалуйста, тетя Анжела, сделайте так, как просит месье Пуаро, – сказала Карла Лемаршан.

– Нет, правда, Карла! – с горьким упреком выговорила Анжела Уоррен. – Где твое чувство приличия? Это же твоя мать. Ты…

– Да, моя мать. – Чистый голос Карлы дрогнул от волнения. – Поэтому у меня есть право просить вас. Я обращаюсь от ее имени. Я хочу, чтобы письмо прочли вслух.

Медленно, с явной неохотой, Анжела Уоррен достала из сумочки письмо и протянула Пуаро.

– Лучше б я никогда не показывала его вам, – с горечью сказала она и, отвернувшись от всех, уставилась в окно.

Пока Пуаро читал вслух письмо Каролины Крейл, по углам комнаты быстро сгущались тени. В какой-то момент Карле показалось, будто кто-то, обретающий форму, слушает, дышит, ждет. Она здесь… моя мама здесь. Каролина Крейл в этой комнате!

Эркюль Пуаро дочитал письмо.

– Думаю, вы все согласитесь, что это замечательное письмо. Прекрасное – да, оно определенно замечательное. И замечательно оно тем, что в нем присутствует одно поразительное упущение – в нем нет утверждения невиновности.

– В этом не было необходимости, – не поворачивая головы, сказала Анжела Уоррен.

– Да, мисс Уоррен, необходимости не было. Каролине Крейл ни к чему было говорить сестре, что она невиновна, потому что миссис Крейл думала, что ее сестра уже знает это. Знает по самой весомой причине. Каролина Крейл заботилась лишь о том, чтобы успокоить и утешить сестру, отвести саму возможность признания со стороны Анжелы. Снова и снова она повторяет: Все хорошо, дорогая, все хорошо…

– Неужели вы не понимаете? – не выдержала Анжела Уоррен. – Каролина хотела, чтобы я была счастлива, вот и все.

– Да, она хотела, чтобы вы были счастливы. Это ясно. И это единственное, что ее занимало. У Каролины есть ребенок, но думает она не о нем – это потом. Нет, все ее мысли занимает сестра. Занимает до такой степени, что вытесняет все остальное. Сестру нужно ободрить, сестру нужно поддержать, направить к своей, счастливой и успешной жизни. А чтобы бремя этого дара не оказалось слишком тяжелым, Каролина добавляет одну очень примечательную фразу: «Долги нужно отдавать».

Эта фраза объясняет все. И относится она к ноше, которая тяготила Каролину многие годы, с того момента, когда она, в порыве неконтролируемого подросткового гнева, швырнула в младшую сестру пресс-папье и покалечила ее на всю жизнь.

И вот теперь наконец у нее появляется возможность рассчитаться по тому давнему долгу. Не знаю, утешит ли это вас в какой-то степени, но скажу вам так: оплатив тот долг, Каролина Крейл обрела внутренний покой и ясность духа, чего не знала прежде. Именно из-за веры в то, что она возвращает долг, ни суд, ни приговор не значили для нее ничего. Звучит, может быть, странно в отношении осужденной за убийство, но у нее было все, что требуется для счастья. И это я вам сейчас покажу.

Если принять такое объяснение, все, что касается реакций самой Каролины, становится на место.

Взгляните на череду событий с ее точки зрения. Прежде всего вечером накануне трагедии случается эпизод, жестоко напоминающий Каролине о ее собственной подростковой несдержанности. Анжела бросает в Эмиаса Крейла пресс-папье. Помните, что ровно то же самое она сама сделала много лет назад. Вдобавок Анжела кричит, что желает Эмиасу смерти.

На следующее утро Каролина входит в теплицу и видит Анжелу возле холодильника с бутылкой пива. Вспомните слова мисс Уильямс: «…в тот момент меня больше занимала Анжела, стоявшая возле холодильника с опущенной головой и виноватым видом». Мисс Уильямс имела в виду, что Анжела чувствовала себя виноватой из-за невыполненного обязательства, но для Каролины виноватое лицо застигнутой врасплох Анжелы означает кое-что другое. Вспомните, что по меньшей мере однажды Анжела уже добавляла что-то в напиток Эмиаса. Эта мысль могла легко прийти ей в голову.

Каролина берет бутылку, которую дала ей Анжела, и спускается в Батарейный сад. Там она наливает пиво в стакан и подает его Эмиасу. Он выпивает пиво залпом, морщится и произносит те примечательные слова: «Сегодня у всего противный вкус».

Каролина ничего еще не подозревает, но после ланча идет в сад и находит мужа мертвым. Сомнений нет – его отравили. Она этого не делала. Тогда кто? И тут ее как будто накрывает волна: угрозы Анжелы, Анжела с бутылкой пива возле холодильника в теплице, ее виноватое… виноватое лицо. Зачем девочка сделала это? Хотела отомстить Эмиасу? Без намерения убить, но так, чтобы ему стало плохо? Или же она сделала это ради нее, ради Каролины? Поняла, что Эмиас хочет бросить ее сестру? Каролина помнит – увы, помнит слишком хорошо, – какой несдержанной и жестокой была в подростковом возрасте. И теперь в голове у нее бьется одна только мысль: как защитить Анжелу? Та трогала бутылку – на стекле остались ее отпечатки. Каролина быстро стирает все следы. Если б только люди поверили, что это самоубийство… Если б на бутылке остались только отпечатки пальцев Эмиаса… Она пытается прижать его пальцы к бутылке… спешит… слышит чьи-то шаги…

Стоит только принять это предположение, и все, что произошло дальше, становится на свои места. Тревога и волнение Каролины, ее настойчивое желание поскорее отослать Анжелу подальше, устроить все так, чтобы трагедия не затронула сестру. Страх из-за того, что Анжелу могут допросить в полиции. И, наконец, навязчивое стремление как можно скорее, до начала суда, отослать сестру из Англии. И все это потому, что ей страшно – а вдруг Анжела не выдержит и сознается?

Глава 4

Правда

Анжела Уоррен медленно повернулась и скользнула жестким, презрительным взглядом по обращенным к ней лицам.

– Глупцы. Слепые глупцы – вы все. Неужели не понимаете, что если б я сделала это, то обязательно призналась бы? Никогда бы я не позволила, чтобы Каролина страдала из-за меня. Никогда!

– Но вы же добавляли что-то в пиво, – сказал Пуаро.

– Я? Добавляла что-то в пиво?

Пуаро повернулся к Мередиту Блейку.