Агата Кристи - Пять поросят

Каролина ушла по тропинке вниз, и мы с Мередитом проводили ее взглядами. Мы так ничего и не решили, а потом появилась Анжела и потребовала, чтобы я пошел с ней купаться. Оставить все на одного Мередита я не мог и, уходя, успел лишь сказать ему: «После ланча». Он кивнул.

Потом мы с Анжелой пошли купаться; очень хорошо поплавали – через залив и обратно, – и позагорали, растянувшись на камнях. Анжела по большей части молчала, что вполне меня устраивало. Подумав, я решил, что сразу после ланча отведу Каролину в сторонку и без лишних слов обвиню ее в краже кониина. Привлекать к этому делу Мередита бессмысленно – он слишком слаб. Нет, я сам припру ее к стенке. После такого она откажется от задумки, вернет яд или по крайней мере не осмелится им воспользоваться. Никаких сомнений в ее виновности у меня не оставалось.

Эльза была женщиной другого склада, благоразумной и прямой, и возиться с ядами не стала бы – слишком велик был риск. В первую очередь она позаботилась бы о собственной шкуре. Каролина же представляла собой смесь более опасную – неуравновешенная, склонная подчиняться импульсам, явная невротичка.

Но при всем этом, должен признаться, я все еще надеялся, что Мередит, может быть, ошибся. Или неловкий слуга пролил по неосторожности настой и не посмел в этом признаться. Яд – это ведь такая театральщина, в которую просто не верится.

Пока не случится самое страшное…

Было уже довольно поздно, когда мой взгляд упал на часы, и мы с Анжелой поспешили на ланч.

Все остальные только-только сели. Все, кроме Эмиаса, оставшегося поработать в Батарейном саду. Ничего необычного в этом не было, он частенько так делал, и я даже подумал, что так оно и к лучшему, поскольку за ланчем все чувствовали себя неловко. Кофе подали на террасу.

Как выглядела и вела себя Каролина, помню, к сожалению, плохо. Какой-то особенно взволнованной она мне не показалась. По-моему, была молчалива и немного печальна. Дьявол, а не женщина! Это кем же надо быть, чтобы вот так хладнокровно отравить человека… Я бы, может быть, понял, если б она схватила револьвер и застрелила мужа. Но отравить, осуществить свою месть вот так расчетливо, невозмутимо, с полным самообладанием…

Поднявшись из-за стола, Каролина сказала, что отнесет ему кофе. И это прозвучало совершенно естественно, хотя она уже знала – знала наверняка, – что обнаружит его мертвым. С ней пошла мисс Уильямс. Предложила ли ей это Каролина или так решила сама гувернантка, я не помню. Думаю, без Каролины не обошлось.

Они вдвоем ушли, а вскоре и Мередит решил прогуляться. Я уже собирался последовать за ним, когда он с посеревшим лицом появился вдруг на тропинке и, задыхаясь, прохрипел: «Нужно вызвать доктора… быстро… Эмиас…»

Я вскочил со стула. «Что с ним? Он… умирает?»

«Боюсь, он мертв…» – сказал Мередит.

На минуту мы забыли об Эльзе, но она напомнила о себе ужасным криком. Так, наверное, воют банши[17]: «Мертв? Мертв?» Сорвавшись с места, она пулей понеслась по тропинке. Никогда не видел, чтобы кто-то так бежал. Как… как мстительная фурия.

«Я позвоню, – пропыхтел Мередит. – Иди за ней. Кто знает, что она там сделает…»

Я пошел за ней – и правильно сделал.

Эльза вполне могла убить Каролину. Никогда еще я не был свидетелем такого горя и такой бешеной, неистовой ненависти и злобы. Весь лоск утонченности и образования сошел, и сразу стало ясно, что ее отец и бабушка с дедушкой были работягами на фабрике. У нее отняли любовника, и осталась только женщина, с ее примитивными инстинктами. Она разодрала бы Каролине лицо, вырвала волосы, швырнула ее за стену, если б только могла. Уж не знаю почему, но Эльза решила, что Каролина убила его ножом.

Я едва успел удержать ее, а потом вмешалась мисс Уильямс. Должен сказать, у нее получилось хорошо. Ей хватило минуты, чтобы взять ситуацию под свой контроль, заставить Эльзу замолчать, убедить ее, что криком делу не поможешь. Не женщина – камень. Но у нее все получилось.

Эльза успокоилась – стояла молча, лишь вздрагивая и всхлипывая. Что касается Каролины, то, на мой взгляд, маска спала с ее лица. Застыв в полной неподвижности, она как будто оцепенела. Как будто… Ее выдавали глаза. Встревоженные, внимательные, они за всем наблюдали и ничего не упускали. Наверное, ее уже охватывал страх.

Я подошел и заговорил с ней. Негромко. Так, чтобы те две женщины не слышали нас.

«Будь ты проклята, – сказал я. – Ты убила моего лучшего друга».

Каролина вздрогнула и отпрянула. «Нет… о нет… он… он сделал это сам», – пробормотала она.

Я посмотрел ей в глаза. «Можешь рассказать это полиции».

Она так и сделала – рассказала; но ей не поверили.

Дорогой месье Пуаро,

Как и обещал, приступаю к письменному изложению моих впечатлений и воспоминаний обо всем, что имеет отношение к трагическим событиям шестнадцатилетней давности. Прежде всего хочу сказать, что я тщательно обдумал сказанное вами при нашей недавней встрече. И по зрелому размышлению еще более укрепился в мысли, что считаю вероятность отравления Каролиной Крейл собственного мужа крайне незначительной. Этот вывод всегда представлялся мне нелепым, но в отсутствие другого объяснения и ввиду ее собственного поведения я послушно присоединился к мнению других и остаюсь с ними: если не она это сделала, то кто же тогда?

После нашей встречи я много думал об альтернативном объяснении, представленном в то время и выдвинутом на суде стороной защиты. То есть о версии самоубийства. Хотя тогда это предположение казалось мне, человеку, знавшему Эмиаса Крейла, фантастическим, теперь я склонен скорректировать свое мнение. Прежде всего чрезвычайно важен тот факт, что в такое объяснение верила и сама Каролина. Если принять за данность, что эта мягкая, доброжелательная и очаровательная леди была обвинена несправедливо, то ее неоднократно выраженное мнение обретает особую значимость.

Каролина знала Эмиаса лучше, чем кто-либо другой. И если она допускала возможность самоубийства, то оно должно быть возможно даже вопреки скептическому отношению к этой версии его друзей. Не исключено, что в глубине души Эмиас Крейл сохранил остатки совести и мучился раскаянием и даже отчаянием от осознания подлостей, совершенных под влиянием буйного темперамента, о чем было известно его жене.

На мой взгляд, эта гипотеза имеет право на существование. Также возможно, что эту свою сторону он показывал только Каролине.

Хотя данное допущение противоречит всему, что я слышал от него, нельзя отрицать того факта, что в натуре большинства людей существует скрытая, противоречащая всему их поведению черта, проявление которой удивляет и ошеломляет даже тех, кто знает их близко. Уважаемый, строгих правил человек вдруг обнаруживает тайный, непристойный аспект казавшейся безупречной жизни. Предприимчивый делец оказывается почитателем и ценителем тонкого искусства. Жестокие, бессердечные люди являют примеры неслыханной доброты. Под великодушием и общительностью могут таиться скаредность и свирепость.

Нельзя исключать, что и в Эмиасе Крейле таилось зерно самообвинения, и чем активнее он поощрял свой эгоизм, чем упорнее отстаивал право поступать, как ему заблагорассудится, тем громче звучал голос пробудившейся совести. На первый взгляд это кажется невероятным, но я полагаю теперь, что так могло быть. Именно этой точки зрения придерживалась сама Каролина. Что, повторяю, весьма примечательно!

Теперь давайте исследуем факты или, вернее, мои воспоминания о фактах в свете нового подхода.

Думаю, сюда уместно включить мой разговор с Каролиной, состоявшийся за несколько недель до трагедии, во время первого визита Эльзы Грир в Олдербери. Каролина, как я уже говорил вам, знала о моих глубоких и искренних чувствах к ней. Я был человеком, которому она могла без малейших опасений довериться.

В тот день Каролина пребывала не в самом лучшем настроении, но все же застала меня врасплох, спросив, не думаю ли я, что Эмиас всерьез увлекся девушкой, которую привез с собой.

«Он собирается писать ее, – ответил я. – Только это его и интересует. Ты же знаешь Эмиаса».

Она покачала головой: «Нет, он влюбился в нее».

«Ну, может быть, чуть-чуть».

«Думаю, не чуть-чуть, а сильно».

«Признаю, она необыкновенно привлекательна. И мы оба знаем, как падок Эмиас на женские чары. Но ты, конечно, понимаешь, что любит он только одного человека – тебя. Да, у него бывают увлечения, но они никогда не длятся долго. Ты для него – единственная, и хотя порой он ведет себя недостойно, на его чувствах к тебе это никак не отражается».

«Я и сама думала так до последнего времени», – сказала Каролина.

«Поверь, Каро, так оно и есть».

«Но на этот раз, Мерри, я боюсь. Эта девушка. Она такая… такая невероятно искренняя. Такая юная. Такая… живая. И что-то подсказывает мне, что в этот раз у него все серьезно».

«Но как раз то, о чем ты упомянула – молодость и искренность, – послужат ей защитой. Женщины для Эмиаса – охотничья добыча, но в случае с такой девушкой все будет иначе».

Она вздохнула.

«Этого я и боюсь – что все будет иначе. Ты же знаешь, Мерри, мне тридцать четыре, и мы женаты десять лет. Соперничать с ней я не могу, у меня нет ровным счетом никаких шансов».

«Но ты же знаешь, Каролина, ты знаешь, что Эмиас предан одной лишь тебе?»

«Можно ли знать мужчину по-настоящему? – Каролина грустно рассмеялась. – Я женщина простая. Мне хочется взять топорик да приложиться к этой девице как следует».