Эмиас посмотрел на меня и рассмеялся: «Хорошо тебе говорить… Только вот я не могу с ними развязаться. Просто не могу. И если б даже мог, они в покое меня не оставили бы!» Помню, он еще пожал потом плечами, усмехнулся и добавил: «Надеюсь, в конце концов все как-нибудь уладится. Но признайся, картина ведь хороша, а?»

Он говорил о портрете Эльзы, над которым работал тогда, и даже я, человек, не разбирающийся в технике живописи, понимал, что это будет нечто особенное.

За мольбертом Эмиас полностью преображался. Он мог рычать, стонать, хмуриться, ругаться и даже швырять на землю кисть, но на самом деле был по-настоящему счастлив. И только возвращаясь в дом к обеду, снова оказывался в гнетущей атмосфере враждебности.

17 сентября эта враждебность достигла предела. Ланч стал тягостным испытанием.

Эльза вела себя особенно – не могу подобрать другого слова – кичливо! Намеренно игнорировала Каролину, упорно обращалась исключительно к Эмиасу, как будто в комнате никого больше не было.

Каролина же легко и весело разговаривала со всеми остальными, ухитряясь отпускать, казалось бы, безобидные, но на самом деле острые шпильки. Не владея презрительной и высокомерной прямотой Эльзы, она в полной мере пользовалась оружием полунамеков и замаскированных предположений.

Взрыв случился после ланча в гостиной, когда мы уже заканчивали кофе. Я отпустил какое-то замечание по поводу вырезанной из бука и отполированной едва ли не до зеркального блеска головы – вещицы весьма занятной, – и Каролина сказала: «Это работа одного молодого норвежского скульптора. Мы с Эмиасом восхищаемся им и надеемся повидать его на следующее лето».

Выраженное в спокойной форме, это предъявление прав собственника не могло остаться без ответа со стороны Эльзы, которая никогда не пропускала брошенный вызов. Выждав минуту-другую, она произнесла с подчеркнутой выразительностью: «Чудесная была бы комната, если привести ее в порядок. Сейчас здесь слишком много мебели. Я, когда стану здесь жить, выкину все старье и оставлю, может быть, только пару вещей получше. И повешу медного цвета шторы на западном окне – пусть горят в лучах заходящего солнца». Она повернулась ко мне и добавила: «Как думаете, будет красиво?»

Ответить я не успел.

Заговорила Каролина, и ее голос прозвучал обманчиво мягко и нежно, но с угрожающей ноткой: «Думаете купить этот дом, Эльза?»

«Мне не придется его покупать», – ответила Грир.

«Что вы хотите этим сказать?» – спросила Каролина, и теперь ее голос напомнил жесткий звон металла.

Эльза рассмеялась. «Нужно ли притворяться, Каролина? Бросьте, мы обе прекрасно понимаем, что я хочу сказать».

«Я не понимаю», – возразила Каролина.

«Не будьте страусом, не прячьте голову в песок, – усмехнулась Эльза. – Какой смысл притворяться, будто вы ничего не видите и не знаете. Мы с Эмиасом любим друг друга. Дом принадлежит не вам, а ему. И когда мы поженимся, я перееду сюда и буду жить здесь».

«По-моему, вы рехнулись», – сказала Каролина.

«Нет, милочка, не рехнулась, и вам это прекрасно известно. Нам следует быть честными друг с другом. Вы сами все видели и все знаете. Полагаю, вам остается только одно: дать ему свободу».

Каролина покачала головой.

«Не верю ни единому вашему слову», – сказала она, но без обычной уверенности. Эльза нанесла рассчитанный удар и пробила ее защиту.

Как раз в эту минуту в комнату вошел Эмиас, и Эльза со смехом сказала: «Не верите мне, спросите его».

«Спрошу, – ответила Каролина и повернулась к мужу. – Эмиас, Эльза утверждает, что ты хочешь жениться на ней. Это правда?»

Бедняга Эмиас… Мне даже стало его жалко. Становясь против желания участником такой сцены, каждый мужчина чувствует себя глупцом. Он покраснел, повернулся к Эльзе и заорал – мол, какого черта она распускает язык.

«Так это правда?» – повторила Каролина.

Эмиас ничего не сказал, только стоял, засунув палец под ворот рубашки. Он всегда так делал, с самого детства, когда попадал в какую-нибудь заварушку. Потом заговорил и даже попытался напустить на себя важности, но, конечно, ничего у него не получилось.

«Я не желаю это обсуждать».

«Нам придется это обсудить!» – возразила Каролина, а Эльза добавила: «Думаю, нам нужно рассказать ей обо всем. Так будет справедливо».

«Так это правда, Эмиас?» – тихо спросила Каролина. Мне показалось, что он смутился. С мужчинами бывает такое, когда женщины загоняют их в угол. «Ответь мне, пожалуйста, – повторила она. – Я должна знать».

Эмиас мотнул головой – точь-в-точь как бык на арене. «Пусть правда, но обсуждать это сейчас я не намерен». С этим он повернулся и вышел из комнаты.

Я последовал за ним – не хотел оставаться с женщинами – и догнал Эмиаса на террасе. Он стоял там и ругался на чем свет стоит. Я впервые слышал, чтобы человек сыпал такими проклятиями. «Ну почему? Не могла язык прикусить? Какого черта растрепалась?! Не было печали, так подлила масла в огонь! А мне картину нужно закончить, слышишь, Фил? Это лучшее из всего сделанного. Лучшая вещь в моей жизни. А эта пара дурех так и рвутся все испортить!»

Потом он немного успокоился и сказал, что, мол, женщины совершенно лишены чувства меры. Тут уж я не удержался и с улыбкой заметил, что, как ни крути, а виноват он сам. Эмиас даже застонал: «Думаешь, я не знаю? Но, с другой стороны, Фил, признайся – на моем месте любой потерял бы голову. Это даже Каролина должна понимать».

Я спросил, что будет, если она заупрямится, встанет в позу и откажется дать ему развод. Но Эмиас уже отвлекся, задумался и не ответил. Я повторил вопрос, и он рассеянно бросил: «Каролина зловредничать не станет. Ты просто не понимаешь, старина».

«А как же ребенок?» – напомнил я.

Эмиас взял меня за руку. «Фил, дружище, знаю, что ты хочешь как лучше, но прекрати каркать. Со своими делами я сам как-нибудь справлюсь. Все образуется, а если нет – увидишь». В этом весь Эмиас – неисправимый оптимист. «И пошли они к чертям, вся эта свора!» – бодро добавил он в заключение.

Не помню, говорили мы еще о чем-то или нет, но через несколько минут на террасе появилась Каролина – в довольно странной темно-коричневой шляпе с широкими полями – и совершенно спокойно, словно ничего и не случилось, сказала: «Эмиас, сними этот замызганный пиджак. Мы идем на чай к Мередиту – ты же не забыл?»

Он уставился на нее непонимающе и, слегка заикаясь, сказал: «Д-да, забыл. К-к-конечно, идем».

«Тогда приведи себя в порядок и постарайся не выглядеть как старьевщик». Хотя голос ее и звучал совершенно естественно, на мужа Каролина не смотрела, а отошла к клумбе с георгинами и стала рвать цветы.

Эмиас медленно повернулся и побрел к дому, а мы с ней остались и еще довольно долго разговаривали. Говорила в основном Каролина. О погоде – долго ли еще простоит тепло. Придет ли макрель, и если да, то почему бы нам, Эмиасу, мне и Анжеле, не отправиться на рыбалку.

Надо отдать ей должное, держалась она на зависть хорошо. Такая сила воли, такое владение собой… Не знаю, созрело ли у нее к тому времени решение убить его, но если да, я бы не удивился. Обладая умом трезвым и безжалостным, она вполне могла все спланировать, расчетливо и бесстрастно. Каролина Крейл была опасной женщиной, и мне уже тогда следовало понять, что просто так она этого не оставит.

Но нет, словно глупец, я говорил себе, что Каролина смирилась с неизбежным или же позволила убаюкать себя надеждой, что если она будет вести себя как прежде, то, может быть, Эмиас еще передумает.

Между тем в сад спустились другие, в том числе Эльза, дерзкая и самодовольная, как победительница. Каролина ее словно не заметила. Положение спасла Анжела, поспорившая с мисс Уильямс из-за юбки и заявившая, что переодеваться ради кого бы то ни было не собирается. Мол, юбка как юбка и уж для дорогого дяди Мередита вполне сойдет, тем более что он все равно ничего не заметит.

В конце концов мы все же отправились к Мередиту: Каролина с Анжелой, мы с Эмиасом и Эльза – сама по себе, но с улыбкой.

Восхищения мисс Грир у меня не вызывала – слишком агрессивная и напористая, – но должен признаться, в тот день она была невероятно красивой. С женщинами такое бывает, когда они получают то, что хотят.

События второй половины дня помнятся плохо. Все смешалось. Нас встретил сам старина Мерри. Сначала мы прогулялись по саду. Потом долго разговаривали с Анжелой насчет дрессировки терьеров. Она съела кучу яблок и убеждала меня брать с нее пример.

Когда мы вернулись к дому, стол для чая уже накрыли под большим кедром. Мерри был чем-то расстроен, и я подумал, что Каролина или Эмиас что-то ему рассказали. Сначала он то и дело поглядывал с сомнением на Каролину, потом переключился на Эльзу. Его явно что-то тревожило.

Вообще-то Каролине нравилось держать моего брата, так сказать, на поводке, как преданного, платонически влюбленного друга, который всегда рядом и никогда далеко не отходит. Такая она была женщина.

После чая мы с Мередитом коротко поговорили.

«Послушай, Фил, – сказал он. – Эмиас не может так поступить!»

«Может, ты уж мне поверь».

«Но нельзя же вот так запросто бросить жену и ребенка ради этой вот девушки… Он же намного старше, а ей не больше восемнадцати».

Я ответил, что мисс Грир уже двадцать.

«В любом случае она еще несовершеннолетняя и не отдает себе отчета в том, что делает».

Бедный старина Мередит… Всегда старался придерживаться джентльменских правил.

«Не беспокойся, приятель. Уж она-то отдает себе полный отчет в том, что делает, и ей это нравится!»