Агата Кристи - Пять поросят

Тот выразительно кивнул:

– Прекрасно понимаю. Вы абсолютно правы в том, что сейчас сказали. Есть люди, которых утомляет согласие. Им постоянно требуются стимуляторы разлада, чтобы творить драму в собственной жизни.

– Верно.

– Позвольте спросить, мисс Уоррен, как бы вы описали ваши чувства в те дни?

Анжела вздохнула.

– Растерянность и замешательство, прежде всего. Беспомощность. Это был какой-то невероятный кошмар. Каролину вскоре арестовали – думаю, дня три спустя. До сих пор помню, как меня это возмутило, как я злилась, как верила с детской наивностью, что произошла какая-то дурацкая ошибка и все снова будет в порядке…

Каро, разумеется, тревожилась из-за меня, хотела, чтобы я уехала как можно скорее. По ее требованию мисс Уильямс почти сразу же отвезла меня к каким-то родственникам. Полиция не возражала. А потом, когда в суде решили, что мои показания необязательны, меня отправили за границу.

Разумеется, я не хотела уезжать, но меня убедили, что Каро беспокоится обо мне и что помочь ей я могу, только если уеду… – Она помолчала. – В общем, меня отправили в Мюнхен. Там я и была, когда присяжные вынесли вердикт. Повидаться с Каро не разрешили – этому воспротивилась она сама. Наверное, то был первый и единственный раз, когда она не поняла меня.

– Не думайте так, мисс Уоррен. Посещение в тюрьме любимого человека могло не лучшим образом отразиться на психике восприимчивой девушки.

– Возможно.

Анжела Уоррен поднялась.

– После приговора сестра написала мне письмо. Я никому его не показывала. Думаю, сейчас я покажу его вам. Может быть, оно поможет вам понять, каким человеком была Каролина. Можете, если пожелаете, показать его Карле.

Она подошла к двери, потом вернулась.

– Идемте со мной. У меня в комнате портрет Каролины.

Второй раз за последнее время Эркюль Пуаро стоял перед женским портретом.

С художественной точки зрения работа была посредственная, но детектив смотрел на картину с любопытством – его не интересовали ее художественные достоинства. Вытянутое овальное лицо, изящная линия подбородка, милое, слегка застенчивое выражение. Лицо, как будто не уверенное в себе самом, эмоциональное, со скрытой, спрятанной красотой. В нем не было силы и энергичности, как в лице дочери, несомненно унаследовавшей эти качества от отца. Лицо отражало натуру менее позитивную.

И тем не менее, рассматривая портрет, Эркюль Пуаро понял, почему человек с таким богатым воображением, как Квентин Фогг, не смог ее забыть.

Рядом с Пуаро, держа в руке письмо, стояла Анжела Уоррен.

– А теперь, когда вы узнали, как она выглядела, прочтите ее письмо.

Детектив осторожно развернул листок и стал читать то, что Каролина Крейл написала шестнадцать лет назад.

Эркюль Пуаро прочитал письмо дважды. Потом вернул его мисс Уоррен.

– Прекрасное письмо, мадемуазель. Замечательное.

– Каролина сама была замечательным человеком.

– Да, да. Какой необычный ум… Так вы считаете, что это письмо указывает на ее невиновность?

– Конечно!

– Но это не заявляется прямо.

– Каро знала, что мне и в голову не придет считать ее виновной!

– Возможно. Но понять его можно и в другом смысле. А именно в том, что да, она виновна и, искупив вину, найдет покой.

Такое предположение, подумал Пуаро, соответствовало ее поведению во время суда.

В этот момент он испытал сильнейшее сомнение в правильности избранного с самого начала направления в расследовании. До сих пор все указывало на виновность Каролины Крейл. Теперь даже она сама свидетельствовала против себя. И против всего этого было только одно – непоколебимая уверенность Анжелы Уоррен. Несомненно, она знала сестру очень хорошо, но разве ее убежденность не могла быть всего лишь фанатичной верностью девочки-подростка старшей, нежно любимой сестре?

Словно прочитав его мысли, Анжела Уоррен сказала:

– Нет, мистер Пуаро, я знаю, что Каролина не виновна.

– Видит Господь, я не хочу расшатывать вашу веру, но давайте будем практичными. Вы говорите, что ваша сестра не виновна. Хорошо, но тогда что же случилось на самом деле?

Мисс Уоррен задумчиво кивнула.

– Согласна, вопрос трудный. Думаю, все было так, как и сказала Каролина, – Эмиас покончил с собой.

– По-вашему, это сочеталось с его характером?

– Нисколько.

– Но вы не утверждаете, как в случае с миссис Крейл, что это невозможно?

– Нет, потому что, как я уже сказала, люди часто совершают невозможные, казалось бы, поступки, совершенно не соответствующие их характеру.

– Вы хорошо знали мистера Крейла?

– Да, но, конечно, не так хорошо, как знала Каро. Мне представляется невероятным, что Эмиас совершил самоубийство, но, я думаю, он мог это сделать. И даже должен был.

– Другого объяснения вы не находите?

Анжела встретила этот вопрос спокойно, но с некоторым интересом.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Никогда об этом не думала… Хотите сказать, что его убил кто-то другой? Что это было преднамеренное хладнокровное убийство?

– Но такое могло быть?

– Да, могло. Но все равно это очень и очень маловероятно.

– Даже менее вероятно, чем самоубийство?

– Трудно сказать. На первый взгляд никаких оснований подозревать кого-то другого нет. Оглядываясь сейчас назад, я не вижу никого…

– И все же давайте рассмотрим эту возможность. Кто из ближайшего круга знакомых представляется вам наиболее вероятным подозреваемым?

– Дайте подумать… Так, я его не убивала. И та тварь, Эльза, конечно, тоже. Она просто с ума сходила от злости, когда он умер. Кто еще там был? Мередит Блейк? Он всегда был верен Каролине, ходил за ней, как кот за хозяйкой… Какой-то мотив у него мог быть. В книге он мечтал бы убрать Эмиаса, чтобы самому жениться на Каролине. Но той же цели Мередит мог достичь проще, позволив Эмиасу уйти с Эльзой и оставшись с Каролиной в роли утешителя. Кроме того, я просто не представляю Мередита убийцей. Слишком мягок, слишком осторожен… Кто там еще?

– Мисс Уильямс? – предложил Пуаро. – Филипп Блейк?

Серьезное лицо Анжелы смягчила недолгая улыбка.

– Мисс Уильямс? Трудно убедить себя в том, что убийцей может быть гувернантка. Мисс Уильямс всегда была такая правильная, непреклонная, добродетельная… – Она помолчала, потом продолжила: – Конечно, была очень предана Каролине. Сделала бы ради нее все, что угодно. И Эмиаса ненавидела. Большая феминистка и мужененавистница. Достаточно ли этого для убийства? Конечно, нет.

– Пожалуй, едва ли, – согласился Пуаро.

– Филипп Блейк? – продолжала Анжела и, подумав немного, негромко добавила: – Вы ведь понимаете, что если мы говорим о вероятности, то он – самый подходящий кандидат.

– То, что вы говорите, мисс Уоррен, очень интересно. Позвольте спросить, почему вы так думаете?

– Ничего определенного у меня нет. Но, насколько я помню, Филипп Блейк – человек довольно ограниченного воображения.

– А ограниченное воображение предрасполагает к убийству?

– Нет, но оно может вести к выбору простого, грубого способа решения ваших трудностей. Люди такого типа находят удовлетворение в действии того или иного рода. Убийство – дело очень простое и грубое, вы со мной согласны?

– Да, думаю, вы правы. Это, несомненно, точка зрения. Но все равно должно быть что-то еще. Какой мотив мог быть у Филиппа Блейка?

Ответ последовал не сразу. Некоторое время Анжела Уоррен стояла молча, сосредоточенно глядя в пол.

– Он ведь был другом Эмиаса Крейла, не так ли? – спросил Пуаро.

Она кивнула.

– У вас что-то на уме, мисс Уоррен. Что-то, о чем вы пока мне не сказали. Эти двое, они были соперниками? Из-за девушки? Из-за Эльзы?

Анжела покачала головой:

– Нет, нет. Только не Филипп.

– Тогда что?

– Не знаю, знакомо ли это вам, но иногда какие-то вещи вдруг возвращаются к вам даже спустя годы. Я объясню, что хочу сказать.

Когда мне было одиннадцать лет, мне рассказали одну историю. Никакого смысла я в ней не увидела, и она никак меня не трогала – в одно ухо вошла, в другое вышла. Наверное, я о ней и не вспоминала бы больше. Но года два назад, находясь в театре, я вспомнила ее и так удивилась, что даже произнесла вслух: «О, теперь-то мне понятен смысл этой глупой сказки о рисовом пудинге». Притом никакой прямой аллюзии в репликах не было – только какая-то шутка, с некой очень туманной отсылкой к сказке.

– Я понимаю, мадемуазель, что вы хотите сказать.

– Тогда вы поймете и то, что я собираюсь вам сказать.